Кэтрин Уэбб - Полузабытая песня любви

• Название: Полузабытая песня любви
• Автор: Кэтрин Уэбб
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-389-08872-6

В тихое прибрежное местечко в графстве Дорсет приезжает известный английский художник Чарльз Обри со своей возлюбленной и двумя дочерьми. С его появлением жизнь 14-летней Димити Хэтчер меняется навсегда… Это книга о любви. На этот раз о любви девочки-подростка, готовой дорого за нее заплатить. Но любовь безответная не приносит настоящего счастья, героиня романа понимает это не сразу. Тем не менее ей удается прожить большую жизнь, полную иллюзий, грез и страданий.

---

– Илир?

– Да, Илир. Он как раз пошел за яйцами для меня. Собственно, за еще одним, если быть точным. – И он указал на пяток яиц, уже лежащих в лотке.

– Яйца? – Ханна взглянула на него с легкой улыбкой. – А разве вы не питаетесь в пабе?

– Да, конечно. Они для… Они для Димити, – улыбнулся Зак в ответ и стал наблюдать за реакцией хозяйки фермы.

– У Мици на заднем дворе есть полдюжины своих кур. И, насколько мне известно, все они прекрасно несутся.

– Вот как. Что ж, – пожал Зак плечами. Ханна пристально на него смотрела и, по всей видимости, не торопилась что-либо сказать. Наконец Зак не выдержал: – Мици. Значит, вы знаете, кто она такая? – спросил он.

– На основании вашего плохо скрываемого любопытства я предполагаю, что вы об этом знаете тоже, – ответила Ханна.

– Я специалист по Чарльзу Обри. Это значит, что мне много о нем известно. О его работах и о его жизни…

– Вы ничего о нем не знаете в сравнении с тем, что знает Мици, – тихо произнесла Ханна и покачала головой. Она тут же нахмурилась, видимо пожалев о вырвавшихся у нее словах.

– Совершенно верно. Просто невероятно, что до сих пор никто не удосужился взять у нее интервью. Она могла бы многое о нем рассказать… Пролить свет на связанные с ней рисунки…

– Взять у нее интервью? – перебила его Ханна. – Что вы под этим подразумеваете? Взять интервью для чего?

– Я… Видите ли, я пишу о нем книгу. О Чарльзе Обри. – (Ханна скептически приподняла бровь.) – Она должна выйти в связи с открывающейся следующим летом ретроспективной выставкой в Национальной портретной галерее, – произнес он с оттенком вызова в голосе.

– И вы рассказали об этом Мици, и она счастлива, что может вам помочь?

– Вообще-то, я, возможно, и не упомянул о книге. Я просто сказал, что интересуюсь Обри, и ей, кажется, очень хотелось поговорить о нем… – Он замолчал под свирепым взглядом Ханны.

– Собираетесь скоро к ней наведаться, да? Ну, так и я тоже. И если вы не расскажете ей о своей книге, то это сделаю я. Понятно? Это меняет ситуацию в корне, и вы это знаете.

– Конечно я о ней расскажу. Я и так собирался. Послушайте, у вас, похоже, создалось обо мне неверное впечатление. Я вовсе никакой не… – Он помахал руками, подыскивая точное слово.

– Тот, кто сует нос в чужие дела? – подсказала ему Ханна, сложив на груди руки. Однако вновь появившиеся лучи солнечного света, проникшие через окно, ослабили впечатление от этого агрессивного жеста и зажгли в ее темных кудрях рыжеватые огоньки. Она продолжала ждать ответа.

– Понятно. Но я не тот, кто сует нос в чужие дела, или какой-нибудь хищник, желающий ее обмануть. Я подлинный ценитель Обри. Я просто хочу обрести новый взгляд на его жизнь и творчество…

– А что, если этот новый взгляд не может стать вашим? Воспоминания Мици принадлежат ей одной. Нет никакой причины, по которой она захотела бы поделиться ими после всего, что она выстрадала…

– Что она выстрадала? Что вы имеете в виду?

– Она… – Ханна замолчала, видимо переменив намерение сообщить то, что собиралась. – Послушайте, она любила его, ясно? Она все еще о нем горюет…

– Спустя семьдесят с лишним лет?

– Да, спустя семьдесят с лишним лет! Если она с вами о нем разговаривала, вы не могли не заметить, насколько… насколько свежи ее воспоминания о том времени, которое она провела рядом с ним.

– Я вовсе не собираюсь огорчать ее, и, конечно, ее воспоминания принадлежат только ей. Но если ей доставит радость поделиться ими со мной, то я не понимаю, что в этом плохого. И Обри вовсе не частное лицо, а принадлежит всем. Он один из наших величайших художников. Его работы находятся в самых больших галереях по всей стране… Люди имеют право знать…

– Нет, не имеют. Они не имеют права знать ничего. Мне очень не нравится ваша затея, – пробормотала Ханна.

– Почему это так вас заботит? Ну хорошо. Обещаю сказать ей, что работаю над книгой о нем. И если она все равно захочет со мной разговаривать, то вас это не станет расстраивать. Договорились? – спросил он.

Ханна, похоже, обдумывала его слова. Она захлопнула гроссбух, так и не сделав в нем никакой записи. За спиной Зака появился Илир с пластиковым ведром, полным яиц. Он положил в коробку пять лежавших на столе и добавил одно из ведра.

– Еще теплое, – сказал он, бережно перекладывая его.

– Спасибо, – поблагодарил Зак.

– Один фунт семьдесят пять пенсов, – назвал цену Илир.

Зак взглянул на него с удивлением, и Ханна вскипела.

– Никаких кормовых добавок, и получены от несушек, которые живут на свободе. Сертификата нет, но это просто из-за проклятой бумажной волокиты… Я над этим работаю. Но никаких добавок, – заявила она.

– Я уверен, они вкусные, – успокоил ее Зак, размышляя над тем, чту ему с ними делать. «Отдам Питу, – решил он. – Пусть использует их на кухне паба». – Картины с овцами мне понравились, – проговорил он, уже повернувшись к выходу. – Местный художник?

– Очень местный. Хотите приобрести? – лаконично спросила она.

– Ваших рук дело? Они действительно хороши. Может, в следующий раз. – Зак виновато пожал плечами и пожалел, что у него нет шестидесяти фунтов для такой покупки. – Я тоже художник. Писал и рисовал. До некоторой поры. А теперь у меня галерея в Бате. Правда, она сейчас закрыта. Потому что я… здесь. – Он обернулся и посмотрел на хозяев. Илир стоял рядом с Ханной и выкладывал одно за другим принесенные яйца в лоток. Ханна глядела на Зака с характерным для нее выразительным молчанием. – Ну, мне, пожалуй, нужно идти, – сказал Зак. – Вижу, у вас дела. Всего доброго. До свидания. Спасибо за яйца. Еще раз до свидания.

Когда он уходил, лицо Ханны озарила улыбка, мимолетная, как лучик солнца.

Во вторник Зак приехал в мясной магазин с утра, еще до того, как тот открылся. Он купил совершенно свежее сердце и направился прямиком в коттедж «Дозор». Он подумал о том, что Димити может еще находиться в постели, когда забарабанил в дверь и уже ничего нельзя было изменить. Зак протянул ей сердце сразу, как только она отворила.

– Продавец заверил меня, что теленок забит накануне во второй половине дня. Парень сказал, что свежей сердце могло оказаться только в одном случае: если я сам пошел бы на скотобойню и поймал сердце, выпрыгнувшее прямо мне в руки, – проговорил он с улыбкой.

Димити взяла пакет, подержала в руке и развернула. Зак с легким содроганием заметил, что при этом она перепачкала кровью митенки, а из одного из сосудов, торчащих из сердца, свисает темный сгусток. Он ощутил тошнотворный запах крови и постарался не вдыхать слишком глубоко. Димити проверила сердце таким же способом, как в первый раз, а затем посмотрела на Зака, и ее лицо просияло довольной улыбкой. Она резко повернулась и скрылась в доме, оставив дверь открытой.

Зак заглянул в коридор:

– Мисс Хэтчер?

– Булавки? – донесся ее голос из кухни.

Зак вошел и закрыл за собой дверь.

– Вот они, – произнес он, протягивая их ей.

Она села за небольшой столик и приняла от Зака коробку с булавками, не проронив ни слова. Казалось, старая женщина полностью сосредоточилась на сердце и на том, что собиралась с ним сделать. Зак тихо опустился в кресло напротив нее и смотрел как завороженный. Одним ловким движением Димити взрезала сердце с одной стороны небольшим кухонным ножом, лезвие которого показалось Заку зловеще острым. Она вытерла пальцами сгустки крови и открыла коробку с булавками, оставив на ней отпечатки ржавого цвета. Под ее ногтями появились темно-красные полоски. Негромко напевая, Димити проткнула изнутри стенку сердца булавкой, головка которой оказалась на одном уровне с мышцей. Зак смотрел как загипнотизированный и не осмеливался задавать вопросы. Иногда он улавливал обрывки песни и мог понять, о чем в ней поется, но в основном это было монотонное и протяжное бормотание. Зак наклонился ближе, пытаясь лучше расслышать слова.

– Благослови этот дом и сохрани его в целости… благослови этот дом… сохрани солому, сохрани камень…

Она замолчала, когда закончились булавки. Достав иголку с ниткой из кармана передника, Димити быстро зашила сделанный разрез и помяла сердце, засовывая пальцы между торчащими иглами. И хотя сердце приобрело прежнюю форму, теперь оно походило на отталкивающую сюрреалистическую фигурку ежа – нечто подобное Зак мог бы создать во времена обучения в Голдсмитском колледже [32], когда старался побороть каждое свое естественное желание написать или нарисовать что-то, относящееся к области фигуративного искусства [33]. Ему хотелось шокировать, принадлежать к течению авангардизма.

– Для чего это нужно? – спросил он робко.

Димити изумленно подняла на него глаза, очевидно совсем позабыв о его присутствии. Она пошевелила челюстью, словно пережевывая что-то, а потом наклонилась к нему.