Ганс Леберт - Волчья шкура

• Название: Волчья шкура
• Автор: Ганс Леберт
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1972

---

— Что это был за человек?

А матрос:

— Человек! Слепое орудие, а в результате жертва. И к несчастью своему, совсем не такое ничтожество, каким он себя считал, он ведь стыдился себя.

И снова глаза, в тени козырька синие как море, что поджидает корабли за молом, над которым вьются чайки. А потом вопрос (как на экзамене):

— Как вы думаете, чего он от вас хотел?

Матрос немного подумал. А потом:

— Он хотел с моей помощью обрести свободу. Ему повезло, он заработал пулю, предназначавшуюся мне. Иными словами: он спас мне жизнь.

Приезжий жандарм слегка улыбнулся (запомнить это незначительное, безвозрастное лицо было невозможно из-за покоряющего сияния его глаз) и снова спросил:

— Вы думаете, что вы заслужили жизнь?

Матрос:

— Гм, я еще не знаю, намного ли жизнь лучше смерти. Я еще не пробовал, какая она, смерть.

Приезжий жандарм:

— Что это за письмо?

Матрос:

— Это? Прощальное письмо моего отца.

Хабихт, протягивая руку:

— Дайте сюда!

— Стоп! Я возьму его с собой. — Матрос сунул письмо в карман и сказал: — А теперь я прошу вас пойти со мной к дому егеря. Одно дело, видите ли, осталось незаконченным, а поскольку еще неизвестно, заслужил ли я свою жизнь — сказать по правде, мне дороже чистая совесть, — то я и ставлю жизнь на карту.

Хабихт (прищурясь):

— Вы же прекрасно знаете, что я не желаю больше слышать об этом деле.

Матрос:

— Да, знаю. Но если вы накроете его с поличным?..

Хабихт в задумчивости кусал губы, глядя на человека в прорезиненном плаще.

А тот:

— Я, правда, не знаю, о чем речь, но что касается меня…

А матрос (вставая):

— В таком случае, пошли!

Теперь вокруг них черная решетка леса, и шаги по мягкой почве почти неслышны, а слева утренняя заря заглядывает в тюрьму, в которой себя утверждала ночь.

Значит, ты хочешь пожертвовать собой. Смотри, тебе виднее. А может, за это дело стоит принести себя в жертву?

Люди получше тебя жертвовали собой за менее важные дела.

Да, да! Во имя победы своей футбольной команды, например.

Брось чушь городить! Мне не до шуток.

Да, я знаю. Ты думаешь о смерти, так умри же!

Я убил человека. На моей совести его смерть.

И сейчас ты словно заново родился. Верно?

(Во всей округе закукарекали петухи, их пронзительный боевой клич распорол тишину).

Да, верно. Но это-то и страшит меня! Я не чувствую раскаяния, даже печали не чувствую.

Да и что удивительного! Всего только стряхнуть с себя свою бренную оболочку и в то же время спасти мертвеца для вечной жизни!

Он мне сказал, что я его утраченное, его лучшее «я», то «я», которым он всегда мечтал стать.

Вот и все, бери-ка свои чемоданы и отправляйся на станцию!

Нет. Сначала Хабергейер! Сначала суд господень.

Суд господень не так уж важен тебе. Тебя в первую очередь злит борода поддельного бога…

Они повернули к западу; утренняя заря теперь смотрела им в спину. Слева в овраге журчал ручей, а со склада лесопильни там, внизу, прямо на них несся запах только что напиленных досок.

— Сейчас я пойду вперед, — сказал матрос, — а вы, будьте так добры, спрячьтесь за забором и, если через двадцать минут я не вернусь, входите в дом посмотреть, что там происходит.

— Он, надо думать, еще не вернулся, — сказал Хабихт.

— Сейчас это выяснится, — ответил матрос. Он уже собрался было обогнать обоих, но Хабихт вдруг энергично потянул его за рукав и сказал:

— Не делайте глупостей!

А матрос:

— Вы за меня боитесь? Вы же хотели меня убить.

А Хабихт (шепотом):

— Вчера. Да. Из-за того, что вы меня обругали. Но вы недавно спасли мне жизнь.

Матрос удивленно посмотрел на него.

— И еще одно! — прошептал Хабихт, держа его за рукав. — Куда вы забросили винтовку? Я не хочу, чтобы она кому-нибудь попалась на глаза — за детей боюсь.

Малютка Анни! — подумал матрос. — Она уже не застанет меня сегодня, когда принесет молоко.

— Это карабин, он валяется где-то на склоне, — сказал матрос. Потом высвободил руку.

— Сплошные спасители! — добавил он, — Один спасает жизнь другому! Да, да! И один другому ее отравляет. — Он догнал того, в прорезиненном плаще:

— Когда я снова выйду из дому, — как бы между прочим сказал он, — пожалуйста, не попадайтесь мне сразу на глаза! Подождите, покуда я пройду мимо сарая и опять окажусь в лесу.

Он на мгновение почувствовал запах прорезиненного плаща, увидел глаза, устремленные на него из темноты, и понял: это мартовские небеса над бушующим морем: глаза ангела, сопутствующие моряку.

Светало. Рельефнее становились предметы. Небо, снизу подсвеченное красным, походило на вмятую, погнутую свинцовую пластину. Матрос прошел мимо хозяйственных построек к дому с ярко освещенными окнами, Вернулся! — подумал он. — И теперь, черт его возьми совсем, теперь я ему покажу! В саду он наткнулся на черное скопище гномов. Мразь! Сволочи! Ухмыляются, ханжи, в свои бороды! Остроконечными колпачками прокалывают утро; но самому крупному из них недостает головы! Больших можно убить, думал он. Но масса мелких неодолима. Об них все зубы обломаешь. Такова диктатура садовых гномов!

Он постучал. Работница открыла ему дверь:

— Кого вам?

Ему надо поговорить с ландратом, и притом немедленно. Та ответила:

— Верно, верно! Это же хозяин! Он сейчас только домой вернулся. Пройдите-ка к нему; он как раз переодевается.

И — последняя величайшая неожиданность: в комнате находился совершенно незнакомый ему тип в длинных фланелевых подштанниках.

— Минутку! — сказал он. — Я только штаны надену! — Взял брюки, висевшие на стуле, и натянул их. При этом он заметил оцепенелый взгляд матроса, который все еще ничего не понимал, — и вдруг:

— Вот видите, какие дела! Пришлось мне бороду сбрить. В городе эдакая бородища очень уж в глаза бросается.

Бороды больше не было. Борода была сбрита! Матрос едва устоял на ногах. Голова у него кружилась. Он повернулся вокруг собственной оси, заметил на полочке терракотового гнома и опять бросил недоверчивый взгляд на обнаженное лицо, лицо шестидесятилетнего недоростка.

Хабергейер надел китель с роговыми пуговицами и приветливо обернулся к матросу.

— Чем могу служить? — осведомился он, хотел по привычке схватиться за бороду, но схватился за пустое место и, для спасения своей чести, ощупал и поправил зеленый галстук.

Матрос не знал, с чего начать. Вся его концепция полетела к черту. Как военный преступник ты окуклился, злобно подумал он, а вылез из кокона ландратом. Он сказал:

— Сегодня утром я уезжаю (мне надо уладить одно дело); перед отъездом мне захотелось поприветствовать нашего ландрата и спросить, не сможет ли господин ландрат оказать мне одну услугу.

Хабергейер польщенно ухмыльнулся.

— Да, — произнес он. — Дело быстро сделалось! Один депутат скончался, и я живенько проскочил на его место. — Хабергейер набил свою трубку. — Я слушаю вас, — сказал он. — О чем идет речь? Если дело касается какого-либо ведомства, я, безусловно, смогу вам помочь.

Матрос вытащил из кармана сложенное письмо.

— Здесь у меня письмо моего покойного отца, — сказал он как бы вскользь. — В нем отец говорит о расправе, которую отряд самообороны в Тиши учинил над иностранными рабочими.

Хабергейер, держа в пальцах зажженную спичку, как раз собрался закурить трубку. Сейчас он окаменел, пламя уже лизало его пальцы. Он выпустил спичку, она упала на пол.

А матрос:

— Ага! Вы смекнули, о чем идет речь. Отлично. В таком случае поговорим по-свойски. Мерзавец! Преступник, которому нет оправдания! Шестикратный убийца! Хамелеон, по потребности меняющий окраску!

Хабергейер стоит, склонившись над спичками. Он сер как цемент. Бормочет:

— Вы… Вы не вправе меня оскорблять.

А матрос:

— Конечно! Ваша личность неприкосновенна, и это упрощает дело. Слушайте меня! Раскройте пошире свои свинячьи уши! Я вчера откапывал трупы в печи для обжига кирпича. Мне это представлялось делом стоящим. И я нашел то, что искал. Вы меня поняли? Их было шестеро! Шестеро несчастных человек! Они сейчас явятся сюда! Они уже въезжают в домик егеря!

— Бог ты мой! — сказал Хабергейер. — Старые сказки! Все это так давно было, что и на правду-то не похоже! А потом ведь была война; все тогда шло кувырком! А что, спрашивается, нам было делать с этими иностранными рабочими?

Матрос только глаза вытаращил.

— Вы, значит, считаете, что действовали вполне правильно?

— Ну да. Конечно. Все зависит от обстоятельств.

— Вас не тяготит вина?

— Я не чувствую себя виновным.

Матрос отвернулся, у него сперло дыхание.

— Да, тут, видно, ничего не поделаешь, — сказал он. Взгляд его снова скользнул по терракотовому гному, который, простодушно улыбаясь, смотрел на него с полки. И внезапно: