Людмила Правоверова - Павел Филонов: реальность и мифы

• Название: Павел Филонов: реальность и мифы
• Автор: Людмила Правоверова
• Издательство: Аграф
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-7784-0353-6

Повествуя о встречах с Филоновым, его друзья и недруги вольно или невольно творят мифы о человеке, художнике, учителе. А каков же был реальный Павел Николаевич Филонов?

В предлагаемый сборник включены как известные тексты, так и никогда не публиковавшиеся воспоминания людей, в разные годы встречавшихся с Филоновым. Они помогут воссоздать атмосферу споров, восхищения и непонимания, которые при жизни неизменно сопровождали его. Автобиография и письма художника позволят ознакомиться с его жизненной и творческой позициями, а отзывы в периодических изданиях включат творчество Филонова в общекультурный контекст.

Книга предназначена как для специалистов, так и для широкого круга читателей, интересующихся историей русского авангарда.

---

А. Е. Мордвинова[641]

О встрече с А. В. Луначарским, наркомом просвещения[642]

[Можно сказать, что Филонов — учитель единственный, вселявший ученику веру в свои возможности, силы. Ведь не только у начинающих художников, но и опытного мастера бывают моменты, когда он начинает сомневаться в своих силах при выполнении той или иной работы. П[авел] Н[иколаевич] внушал работающему, что у того обязательно получится и хорошо получится. Нужно только напрячь интуицию, действовать в принципе сделанности (какой это тормоз для творчества). И у вас вдруг вырастают крылья, вы ощущаете такой подъем, вы поверили в себя. П[авел]  Н[иколаевич] убедил вас в этом, и какое же это удивительное состояние. Только работая под руководством П[авла] Н[иколаевича], можно пережить такое «Я все могу». И работы, выполненные в Д[оме] печ[ати], свидетельство тому. Кажется, мы все были там со школьной скамьи впервые перед огромными холстами (4 м 20 см × 2 м 80 см), которые нужно было написать за кратчайший срок — 4 месяца. И это было сделано. А что было сделано неплохо, говорит такой факт. Ведающий комитетом по делам искусств при Наркомпросе тов. Новицкий предложил заграничную поездку с выставкой этих работ и с 2–3 сопровождающими ее. П[авел] Н[иколаевич] отказался, как он отказывался от продажи своих работ французскому маршану[643] и даже от выставки своих работ для показа за рубежом. Он всегда говорил: все для рабочих Советского Союза. Филонов — беспартийный большевик. Филонов — искусство не развлекательное, не украшательство, а действенная сила. Поэтому и темы картин-панно: английские лейбористы, Чубаров переулок, рабочий при капитализме, казнь революционера[644]. Реакция зрителей зала.

Филонов — подвижник, который хотел и из учеников сделать подобных. Вошли в Д[ом] печ[ати] в декабре, вышли в апреле. Спали в ковре, питались в столовой Д[ома] печ[ати]. Домой ходили раз в неделю (мыться).

Он спал на голых досках, питался кипятком с черным хлебом и курил махорку. Такой образ жизни не мог не сказаться на его самочувствии.

Его учеников очень тревожило такое состояние. Хоть П[авел] Н[иколаевич] и был человеком крепкого здоровья, но сколько же это могло продолжаться? Надо было что-то предпринять. И сначала мы получили не очень крупную сумму здесь в Л[енингра]де от комитета по делам науки — почему и как я уже не помню. Знаю, возглавлял б[ывший] учитель. А потом решили обратиться непосредственно к Луначарскому с огромной петицией, где описали все положение П[авла] Н[иколаевича]. Послали с этой петицией в Москву меня, причем дали твердый наказ никому, кроме как в собственные руки Луначарского, не отдавать ни при каких обстоятельствах. В случае неудачи привезти ее обратно, т. к. трудность возникла из-за того, что делами ИЗО ведал Новицкий, и меня секретарь Наркомпроса направила к нему, узнав, что я по поводу художника. Но я помнила наказ и должна была его выполнить. Это была очень интересная и трудная, но достижимая (по тем временам) задача.

Хоть достижение и было насыщено очень острыми и даже комическими моментами, но это уже не касается П[авла] Н[иколаевича] и поэтому говорить, пожалуй, не стоит. Я-таки вручила хоть и не в собственные руки наркома, но в его присутствии в руки личного секретаря. В результате вопрос о П[авле] Н[иколаевиче] был поставлен на заседании коллегии Наркомпроса, на котором я присутствовала и давала устные объяснения. Постановили выдать единовременное пособие в сумме 300 руб., а после предоставления соответств[ующих] справок и документов поставить вопрос о персональном ежемесячном пособии. Но… о каких справках для пособия можно было говорить с П[авлом] Н[иколаевичем]? Он заявлял: я здоров, могу и хочу работать. Ведь и те деньги, что получены были в Л[енингра]де, и эти 300 неизвестно было как вручить? Я так и не знаю, как все было сделано[645].

После Великой Октябрьской социалистической революции[646] в русском изобразительном искусстве возник ряд самых разнообразных группировок. Все ориентировались на высказывание В. И. Ленина «искусство должно быть понятно массам и любимо ими. Оно должно объединять чувства, мысль и волю этих масс, подымать их. Оно должно пробуждать в них художников и развивать их». Претворяли же это положение в своих работах по-разному.

Одну из группировок, образованную в 1925 году, возглавил художник Филонов П. Н., назвав ее коллективом мастеров аналитического искусства — школа Филонова. Последователей этого направления, молодых художников — называл учениками, мастерами аналитического искусства.

Несколько слов о Павле Николаевиче Филонове, жившем для искусства и в искусстве. Ради него он шел на любые жертвы, никогда не поступаясь своими принципами и отказываясь иногда даже от заработка. Образ жизни Павла Николаевича был более чем аскетический. Еда — черный хлеб и горячая вода. Курил махорку. Спал на голых досках.

И вот такого, довольно своеобразного, но крупного мастера, пригласили для оформления театрального зала и сцены в Ленинградском Доме печати. А Филонов привлек учеников молодых художников. Для зрительного зала были написаны огромные картины-панно. Для сцены — эскизы декораций и костюмов к комедии Н. В. Гоголя «Ревизор». Потом по ним были выполнены и сами декорации и костюмы. На всю эту работу было отведено всего четыре месяца. Под руководством и при активной помощи П. Н. Филонова мы работали дни и ночи. Дом печати превратился в настоящий дом жизни, из которого и мы, и Филонов выходили только раз в неделю. Фил[онов] и ученики работали безвозмездно, если не считать бесплатной еды в столовой Дома печати. По окончании работы директор Баскаков Н. П. предоставил в Доме печати комнату, где могли встречаться ученики Филонова, принося работы для консультации. П. Н. Филонов приходил ежедневно и проводил консультации так, что иногда на это уходил целый день. Делал он это также безвозмездно.

И вот мы, ученики, приходящие в Дом печати для встречи с Филоновым, стали замечать, как силы и энергия Филонова падают, убывая с каждым днем. Это сказалось на его работе. Да иначе и не могло быть при его образе жизни. Нас это очень обеспокоило, и мы решили, что нужно что-то предпринимать. С ленинградскими художественными организациями у Филонова не было контакта, и мы решили обратиться непосредственно в Наркомпрос, который тогда занимался вопросами искусства. Мы не сомневались, что Анатолий Васильевич Луначарский, возглавлявший Наркомпрос, знает такого крупного художника и непременно примет участие в его судьбе. Мы изложили в письменном виде все, что было, есть и может быть с Филоновым в дальнейшем. Выполнить это ответственное поручение доверили мне.

И вот я в Москве. Ясным августовским утром направилась в Наркомпрос. Спокойно поднялась по широкой лестнице на второй этаж огромного здания, бывшего царского административного учреждения. Никто меня не остановил, не спросил пропуска. Наверху, пройдя большой холл, я вошла в комнату, где находился секретарь Наркомпроса. Им оказалась молодая женщина. Она спросила, что привело меня сюда. Выслушав краткое изложение дела, сказала, что мне следует обратиться к т. Новицкому, который ведал вопросами искусства и находился в том же здании. Сейчас Анатолий Васильевич занят другими серьезными делами, и прием граждан ограничен.

Все было бы хорошо, но, уезжая из Ленинграда, я получила от своих товарищей строжайший наказ: вручить наше послание только в собственные руки Луначарскому и никому больше. В этом и заключалась моя миссия. Трудная? Да, но выполнить ее надо.

Я вышла от секретаря и, медленно спускаясь по широкой лестнице, раздумывала, что же мне делать? И вдруг вижу, как кто-то, окруженный группой людей, быстро-быстро поднимается по лестнице. Я остолбенела: не могло быть сомнений — это Анатолий Васильевич Луначарский. Из моей попытки пробиться к наркому ничего не вышло. Он дошел до своего кабинета и скрылся за дверью. В еще большей растерянности я вернулась в холл и устроилась поближе к комнате секретаря. Увидев меня, секретарь удивилась и спросила, нашла ли я т. Новицкого? Узнав, что я еще не искала его, посмотрела на меня явно неодобрительно. А меня донимала одна мысль: как добраться до наркома?

В это время в соседнем зале началось заседание коллегии, которое вел А. В. Луначарский. Я решила дождаться конца заседания и тогда попытаться поговорить с наркомом. Ждать пришлось долго. Наконец, двери в зале заседания открылись, вышел Луначарский и начал быстро спускаться по лестнице. Я сейчас же кинулась за ним. Но походка у наркома была удивительной. Догнать его было трудно. Широкие шаги быстро отдаляли его от меня. Тем не менее я не теряла надежды догнать его и была уже близка к цели, когда Луначарский свернул за угол и скрылся за небольшой дверью. Мне оставалось только вернуться к лестнице и ждать там. Терпеливо жду. Минут через пятнадцать меня охватило беспокойство: заседание началось, а Луначарского все нет. Что-то явно случилось. В тревоге поднялась наверх. Там было все спокойно. Секретарша сидела за своим столом, занимаясь делами. Из зала заседания коллегии вышло несколько человек. Я бросилась к ним, спрашивая, что случилось с Анатолием Васильевичем, где он? Они посмотрели на меня удивленно и ответили, что ничего не случилось, и нарком после небольшого перерыва продолжает вести заседание. Я недоверчиво покачала головой, сказав, что этого не может быть. Тогда кто-то приоткрыл дверь в зал и предложил мне взглянуть. Действительно, в конце стола сидел Луначарский. В полном недоумении оттого, как он попал наверх, не пройдя мимо меня, я решила хорошенько обследовать путь от зала заседаний до злополучной двери. Оказалось, что, пройдя по коридору мимо этой двери, попадешь на другую лестницу, ведущую наверх. А. В. Луначарский воспользовался этим путем, зная, что кто-нибудь обязательно постарается перехватить его на обратном пути для разговора о своих нуждах.