Владимир Земцов - 1812 год. Пожар Москвы

• Название: 1812 год. Пожар Москвы
• Автор: Владимир Земцов
• Издательство: ООО «Книга»
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91899-013-1

В книге современного исследователя В.Н. Земцова представлена многоплановая картина событий, предопределивших возникновение, размах и результаты Великого московского пожара 1812 г. Работа, основанная на широком круге отечественных и зарубежных источников, учитывает и результаты почти 200-летнего изучения этой проблемы в рамках различных национальных историографических традиций. Автор, следуя принципам микроисторического подхода, стремится представить события и поступки отдельных участников великой драмы во всей их противоречивой конкретности.

Монография предназначена для научных работников, преподавателей, аспирантов, студентов-историков, а также для широкого круга читателей, интересующихся историей России и событиями наполеоновской эпохи.

---

Памятник аббату А. Сюрюгу на Введенском кладбище в Москве. Современное состояние. Фото автора. Сентябрь 2009 г.

На этом, кажется, можно поставить точку. И все же остается чувство того, что главный вопрос, подспудно задаваемый нами самим себе, так и остался неразрешенным: возможно ли воспроизвести особенности интеллекта и духовного мира другого человека, тем более человека иной культуры и иного исторического времени? Не обманываем ли мы себя нагромождением источников и удачным, как нам кажется, способом их прочтения? Не обманывает ли нас похожесть колокольни Св. Сервена на башни московского Кремля? Ведь воздух Тулузы, которым дышал аббат Сюрюг, был совсем не тем, которым дышим мы с вами.

4.3 А.Домерг и его русский пёс, ставший французской собакой

30 августа (ст. ст.) 1812 г. в Московском императорском театре, который размещался на Арбате, давали последний спектакль — «Семейство Старичковых». Публика почти вся состояла из военных[876]. Через три дня прекрасное здание Арбатского театра, построенное в 1808 г. К.И. Росси, превратится в пепел. В ноябре 1812 г. 35 русских актёров и служителей этого «погорелого театра» обнаружат в доме кн. А.Н. Долгорукова, влачащих самое жалкое существование[877].

Однако судьба французской труппы, игравшей в Москве под руководством талантливой Авроры Бюрсе, актрисы и автора нескольких пьес[878], оказалась ещё более трагичной. Началось с того, что ещё 8 (20) августа главный режиссер театра Арман Домерг (по прозвищу Сент-Арман), брат Бюрсе, а также главный балетмейстер Ж. Ламираль оказались в числе 40 человек, которые как «подозрительные» были по приказу московского главнокомандующего Ростопчина арестованы. Домерг, который оставил нам воспоминания о тех событиях[879], поведал, как в полдень квартальный и два будочника вывели его из дома и без объяснений усадили в дрожки. Верный пёс Домерга, сибирская собака, которую он завёл во время последнего приезда в Россию, бежал сзади, не отставая. Пёс выследил путь хозяина, который лежал к дому Лазарева (находился в Мясницкой части), куда свозили всех арестованных иностранцев. Так как Домергу полицейские не разрешили послать жене какую-либо весточку, он решился спрятать в собачий ошейник записку, после чего отправил пса обратно домой. На следующий день жена и сестра Домерга, терявшиеся в догадках о причинах его ареста, смогли наконец-то его увидеть.

Между тем, московское простонародье, возбуждаемое слухами о «предательстве», стало скапливаться возле дома с арестованными. Русские мужики и молодые парни, нередко под хмельком, кружили вокруг дома, беспрестанно испуская угрозы в адрес арестантов, которые ни сном ни духом не ведали, в чём же была их вина, за исключением разве того, что они были французами, немцами и итальянцами, много лет проживавшими в Москве. Наконец, через несколько дней четыре десятка арестованных, к которым добровольно присоединились 4 женщины с детьми (они не представляли, как смогут остаться одни в городе, дышавшим против них яростью), были погружены на барку, стоявшую на Москве-реке. Барка была тесной: длиной в 21 аршин, в ширину — 13 аршин. В неё, помимо арестантов, погрузилась охрана из 10 рядовых и 1 унтер-офицера и квартального надзирателя Иванова[880]. Рядом на воде покачивались ещё три барки, предназначенные, как решили арестанты, для новых жертв. На борту арестантам зачитали прокламацию Ростопчина, в которой тот уверял в своих добрых намерениях и выражал надежду, что судно, в которое были погружены московские иностранцы, не станет баркой Харона. Толпа русского простонародья, наблюдавшая за происходившим с берега, улюлюкала и кричала ура! Женщины и дети, провожавшие своих родных, в отчаянии рыдали. Сами арестанты были уверены, что видят их в последний раз, так как полагали, что барку с ними непременно затопят.

Прошло несколько дней, как ночью, не доходя Коломны, спавший Домерг был внезапно разбужен оттого что на него откуда-то сверху свалился мохнатый и мокрый ком: то был верный пёс, который все эти дни и ночи шёл за баркой по берегу и, улучив момент, доплыл в темноте до судна, чтобы встретиться с хозяином[881].

10(22) сентября, доплыв до Рязани, заключённые узнали о сдаче Москвы. Теперь уже русские, которых арестанты увидели на берегу, были в отчаянии. «Но это отчаяние продолжалось недолго, — пишет Домерг, — Вскоре случился роковой пожар, который постарались приписать французам. Правительство ухватилось за этот предлог, чтобы придать войне характер народный и религиозный. Вся Россия, казалось, почерпнула в этой великой катастрофе новую энергию»[882]. В этом пожаре, как полагал Домерг, организованном русскими властями, погибло, по его мнению, более 10 тыс. русских раненых[883].

Что же сталось с французскими актёрами и их семьями, находившимися в Москве во время пожара? По- видимому, никто из них не погиб, однако все пригубили (пока ещё только пригубили) из чаши страданий. 4(16) сентября, когда пожар был наиболее страшным, жена Домерга, оставшаяся одна в Москве с маленьким сыном, чудом спаслась из горящего дома и, в разодранной одежде, неся на руках ребёнка, стала метаться в поисках выхода из огненного кольца. Здесь она (о, чудо!) встретила Наполеона, пробиравшегося в сторону Петровского дворца. Жена Домерга бросилась в середину свиты ехавшего на лошади императора: «Государь, государь! Сжальтесь надо мною, спасите моего сына!» — закричала она и уцепилась за сапог Наполеона. Император, сохранявший демонстративно спокойный вид, ответил: «Успокойтесь, сударыня, успокойтесь, о вас и вашем сыне позаботятся» Однако г-жа Домерг не отставала и, пристроившись рядом с лошадью Наполеона, дошла с ним до Петровского. Там о ней действительно позаботились[884].

Актрисе Луизе Фюзиль повезло больше — у неё на руках не было малолетнего ребёнка. Но и ей неоднократно приходилось бегать среди горящих домов, спасать вещи от грабителей и спасаться самой. «Город, думается мне, не взят приступом, — заявила Фюзиль генералу Ж. Шартрану, который вселился в дом русского генерала Дивова, где актриса нашла пристанище[885]. — И разве мы не французы?» «Да, русские французы, — ответил Шартран, делая акцент на слове русские. — Почему вы не уехали?»[886] Префект императорского двора Боссе, принявший в судьбе актёров живое участие, писал: «Действительно, если французских актёров сначала грабили убегавшие русские, то потом наши солдаты, которые мало заботились о том, чтобы справиться об их национальности. Пожар довершил их несчастья»[887].

К началу 20-х чисел сентября (н. ст.), когда пожар закончился, и Наполеон попытался восстановить в городе относительный порядок, большая часть актёров французской труппы влачила жалкое существование в большом доме князя Гагарина на Басманной. Без продовольствия, ограбленные, они кутались в какие-то тряпки и страдали от голода и неопределённости. Боссе, который был уведомлён о несчастьях актёров, позже писал, что «имел случай говорить о них за завтраком императору. Он велел оказать им первую помощь, назначил меня главным распорядителем над ними и приказал мне посмотреть, могут ли они в том составе, в каком были, дать несколько представлений, которые могли бы доставить развлечение войскам, расквартированным в Москве»[888].

Префект двора через мадам Бюрсе пригласил французских актёров к себе и объявил им о решении императора[889]. В своих воспоминаниях Боссе по памяти приводит имена некоторых из этих актёров: это были гг. Адне, Перу, Лекен, Беллькур, Перон, Госсе, Лефевр, г-жи Андре, Периньи, Лекен, Фюзи, Ламираль, Адне[890]. Под руководством Боссе и Бюрсе удалось быстро определиться с репертуаром: это должны были быть исключительно лёгкие и живые спектакли. Актёры находились в таком «грустном положении» (Боссе), что распределить роли не составило большого труда. Довольно быстро удалось решить и проблему театральных костюмов. Боссе обратился к главному интенданту армии М. Дюма, который открыл для него склад всевозможной одежды, вытащенной из московских домов и церквей, и сваленной в «церкви Ивана» (mosque d’lvan)[891]. «Французские актёры, — пишет Боссе, — достали оттуда бархатные платья и бархатные костюмы, переделали их по своей фигуре и нашили широкие золотые галуны, которые имелись в большом количестве в этих магазинах. Они действительно были одеты роскошно, но их беда была в том, что под этими бархатными платьями некоторые из наших актёров едва имели на себе самое необходимое бельё, так, по крайней мере, мне говорила г-жа Бюрсе»[892].

Спектакли было решено давать в домашнем театре П.А. Позднякова (Познякова), известного барина, хлебосола и увеселителя. Здание этого театра, находившееся на Б. Никитской, было пощажено огнём, но всё было разграблено. Его быстро привели в порядок, украсив залу с небывалой роскошью, «позаимствовав» в том числе и церковную утварь.