Владимир Земцов - 1812 год. Пожар Москвы

• Название: 1812 год. Пожар Москвы
• Автор: Владимир Земцов
• Издательство: ООО «Книга»
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91899-013-1

В книге современного исследователя В.Н. Земцова представлена многоплановая картина событий, предопределивших возникновение, размах и результаты Великого московского пожара 1812 г. Работа, основанная на широком круге отечественных и зарубежных источников, учитывает и результаты почти 200-летнего изучения этой проблемы в рамках различных национальных историографических традиций. Автор, следуя принципам микроисторического подхода, стремится представить события и поступки отдельных участников великой драмы во всей их противоречивой конкретности.

Монография предназначена для научных работников, преподавателей, аспирантов, студентов-историков, а также для широкого круга читателей, интересующихся историей России и событиями наполеоновской эпохи.

---

3.3 Процесс над «поджигателями»

По возвращении Наполеона в Кремль из Петровского главной его заботой стал вопрос о перспективах скорейшего заключения мира. Встреча с Тутолминым, а затем с Яковлевым и подготовка письма Александру I от 20-го сентября стали важными шагами в этом направлении. Однако, как хорошо понимал Наполеон, сожжение русской столицы стало серьезным, а возможно даже, и непреодолимым препятствием для начала мирных переговоров. Крайне важно было отвести от себя любые подозрения в организации московских поджогов. «Сразу по возвращении в Москву, — писал Коленкур, — император занялся поиском способов снять с французской армии в глазах Петербурга ответственность за пожар Москвы…»[686] Ответственность за это следовало возложить на местные власти в лице главнокомандующего Москвы Ростопчина.

В те дни Наполеон вряд ли сомневался, что сам Александр не мог отдать приказа уничтожить первопрестольную столицу, и что это является делом рук «английской партии», к которой, по всей видимости, относился и Ростопчин. Важнейшим элементом в кампании по оправданию собственных действий и по дискредитации «английской партии», как в глазах европейцев, так и в глазах русского императора, должен был стать показательный процесс над «поджигателями». «Император считал (впоследствии он подтвердил это в разговоре со мной), — сообщает Коленкур, — что его демарш (предпринятый помимо всего остального с целью принципиально установить, что французы ни в коей мере не причастны к пожару Москвы и даже сделали все возможное для его прекращения) доказывает его готовность к соглашению, и следовательно из Петербурга последует ответ и даже предложение мира»[687]. Процесс, вероятно, должен был преследовать и еще одну немаловажную цель — наладить контакт с оставшимся в Москве местным населением. «Предполагается, — записал в дневнике Фантэн дез Одоард, — что это неотвратимое решение [процесса] по поводу пожара откроет тайну для большей части [московских] жителей…»[688]

Идея проведения процесса над «поджигателями» возникла не позже 18-го сентября. Вечером этого дня командир 4-го армейского корпуса Богарнэ, почти весь день сопровождавший императора в его разъездах по Москве и ее ближайших окрестностях, сообщил жене следующее: «Мы смогли арестовать три десятка из этих мерзких бандитов (то есть «поджигателей». — В.З.) в тот момент, когда они с помощью факелов разводили огонь. Многие были убиты на месте из-за ярости наших солдат. Несколько еще осталось, чтобы организовать правильный (en regie) суд, и среди них есть офицер, имеющий русские ордена. Все эти мерзавцы сознались, что они получили за это плату, и что они бы не стали действовать, если бы не приказы губернатора Москвы»[689].

Вероятно еще до того, как состоялся процесс, было приказано всем оставшимся в Москве жителям явиться к военному коменданту одного из районов с целью регистрации (по всей видимости, предполагалось, что ему будет выдан специальный пропуск); в противном случае любому жителю будет грозить расстрел; одновременно был подтвержден приказ от 15 сентября о том, что любое лицо, застигнутое с факелом (la torch) в руке, подлежит смерти[690].

20 сентября (то есть в тот же день, которым было помечено письмо Наполеона Александру I) французский император продиктовал 21-й бюллетень Великой армии. В нем говорилось о том, что «три сотни поджигателей (в письме Александру I было написано о четырехстах поджигателях. — В.З.) были арестованы и расстреляны; они были снабжены снарядами в 6 дюймов, закрепленными между двумя кусками дерева», а также иными зажигательными средствами, которые они бросали на кровли домов. С деланным возмущением автор бюллетеня заявлял о том, что в то время как Ростопчин увозил насосы из города, он оставил там 60 тыс. ружей, 150 артиллерийских стволов, более 100 тыс. снарядов, 1 млн 500 тыс. патронов, 400 тыс. фунтов пороха, 400 тыс. фунтов селитры и серы. «Этого достаточно, — говорилось в бюллетене, — чтобы обеспечить две кампании». Бюллетень заканчивался словами о том, что «пожар столицы отбросил Россию на сто лет»[691].

Как мы видим, пропагандистская машина Наполеона заработала очень активно. 21 сентября Наполеон пишет императрице Марии-Луизе письмо (до этого он писал ей только 18-го сентября). Он просит ее, во-первых, написать своему отцу австрийскому императору Францу I об оптимизме, который, как можно понять, излучает ее муж, находящийся в Москве, а, во-вторых, передать Наполеону слухи, которые ходят в Париже по поводу последних событий в России[692]. О происходящих в Москве расстрелах русских «поджигателей» Наполеон сообщил Марии-Луизе 23-го сентября, сделав это в очень своеобразной манере: «Здесь все хорошо, зной стал умеренным, погода хорошая, мы расстреляли столько поджигателей, что он (пожар. — В.З.) закончился»[693].

К 23-му сентября уже все было готово к показательному процессу. В тот день Пейрюсс, казначей в администрации Главной квартиры Великой армии, записал в дневнике: «Невозможно, чтобы Его величество оставался далее безучастным наблюдателем этого ужасного опустошения. После обысков захвачено 26 наиболее усердствовавших поджигателей. Назначена комиссия для проведения над ними процесса»[694]. На другой день, 24 сентября, не зная о том, что процесс, возможно, уже состоялся, Фантэн дез Одоард сделал в дневнике следующую запись: «Пускай Европа думает, что французы сожгли Москву, и, может быть, история выполнит свой долг в отношении этого акта вандализма. Между тем, правда в том, что этот великий город не имеет отца, чья рука была обязана его защитить. Ростопчин, его губернатор, хладнокровно подготовил и принес жертву. Его помощниками была тысяча каторжников, освобожденных для этого, и всем этим преступникам было обещано прощение, если они сожгут Москву. Опьяненные водкой и снабженные зажигательным материалом, также запуская конгривные ракеты, бешеные подняли руку на плоды труда с адской радостью… Схвачено и заключено под стражу немало этих злоумышленников. Я остановил [одного из них] своей собственной рукой в тот момент, когда он проскальзывал в Кремль, и я нашел в его карманах вещественные доказательства: фитили, фосфор и огниво»[695]. И далее: «Эти “порядочные” люди должны быть судимы как поджигатели, и скоро наша военная юстиция уплатит им причитающийся долг за их верность [своему] начальнику Ростопчину»[696].

В сущности, решения этого «суда» были уже предопределены, как и цель его проведения была хорошо понятна даже офицерам французской армии.

Заседание Военной комиссии по делу «поджигателей», учрежденной приказом маршала Бертье состоялось 24 сентября в доме кн. Долгоруковых[697]. Вся (или почти вся) информация о заседании Военной комиссии исходит от текста ее постановления, опубликованного в «Монитёр» от 29 октября 1812 г. (№ 303). Помимо этого, есть копии текста постановления, которые имеют, по- видимому, иное происхождение, так как оккупанты попытались придать информацию как можно более широкой огласке. Причем, все тексты, в целях демонстрации объективности суда, были на французском и русском языках[698]. Помимо этого, о ходе и постановлении процесса имеется косвенная информация, исходящая из воспоминаний капитана гвардейской артиллерии Пьон де Лоша и 18-страничной брошюры участника русского похода Шамбрэ, опубликованной в 1823 г. в ответ на «Правду о пожаре Москвы» Ростопчина[699]. При этом Шабрэ, споря с Ростопчиным, рассказал о деталях экзекуции над приговоренными судом к смерти[700]. Хотя многие члены Военной комиссии (такие как Д.Ш.Б. Сонье, П. Бодлэн, Ф.Г. Байи де Монтион, Ф. Вебер) прожили еще долгую жизнь[701], они, по-видимому, не оставили воспоминаний; неизвестны и их письма.

Состав комиссии был следующий. Председатель — бригадный генерал Жан Доэр (Lauer) (1758–1816), начальник жандармерии и главный судья Великой армии. Члены комиссии: бригадный генерал и полковник гвардии Клод Этьен Мишель (Michel) (1772–1815), командующий 2-й бригадой 3-й гвардейской пехотной дивизии[702]; бригадный генерал Луи Шарль Бартелеми Сонье (Saunier) (1761–1841), командующий жандармерией 1-го армейского корпуса[703]; майор гвардии (полковник) Пьер Бодлэн (Bodelin) (1764–1828), командующий полком фузелеров-гренадеров Молодой гвардии; штабной полковник Луи Ноэль Жозеф Тери (Thery) (1769–1812), состоявший в Главном штабе армии[704]; шеф эскадрона отборных жандармов Жанэн (Janin). В качестве императорского прокурора выступал бригадный генерал Франсуа Гедеон Байи де Монтион (Bailly de Monthion) (1776–1850), помощник начальника Главного штаба. Место докладчика занял шеф эскадрона жандармерии Франсуа Вебер (Weber) (1773–1844), командующий силами поддержания порядка в Главной квартире армии. Кроме того, в процессе в качестве письмоводителя участвовал Жуве де Гибер, унтер-офицер жандармерии.

Слушалось дело о пожарах в г. Москве 14, 15, 16, 17 и 18-го сентября 1812 г. После чтения бумаг докладчиком Вебером[705] привели обвиняемых числом 26. Особо подчеркивалось, что их «привели свободно, без оков». Комиссия выслушала доказательства, затем самих обвиняемых. В тексте постановления совершенно не говорится, что именно отвечали обвиняемые, но Шамбрэ утверждает, что некоторые из них заявили, что разводили огонь по приказу, не желая или будучи не в состоянии большего объяснить; другие говорили, что делали это по приказу агентов полиции[706].