Владимир Земцов - 1812 год. Пожар Москвы

• Название: 1812 год. Пожар Москвы
• Автор: Владимир Земцов
• Издательство: ООО «Книга»
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91899-013-1

В книге современного исследователя В.Н. Земцова представлена многоплановая картина событий, предопределивших возникновение, размах и результаты Великого московского пожара 1812 г. Работа, основанная на широком круге отечественных и зарубежных источников, учитывает и результаты почти 200-летнего изучения этой проблемы в рамках различных национальных историографических традиций. Автор, следуя принципам микроисторического подхода, стремится представить события и поступки отдельных участников великой драмы во всей их противоречивой конкретности.

Монография предназначена для научных работников, преподавателей, аспирантов, студентов-историков, а также для широкого круга читателей, интересующихся историей России и событиями наполеоновской эпохи.

---

Как следует понимать последнюю фразу, содержавшуюся в письме, написанном на следующий день Ключаревым Ростопчину в свое оправдание? На первый взгляд, можно было бы предположить, что этим «брульоном», спрятанным за подкладку шляпы, был черновик или один из вариантов той самой «злосчастной бумаги». Но, по всей видимости (что подтверждается и воспоминаниями Ростопчина), этой бумагой, свернутой брульоном, был текст некоего эссе, только что, в комнате Ключарева, набросанном Верещагиным. То была некая импровизация, темой которой, согласно воспоминаниям Ростопчина, было «торжество России». Эту бумагу Ключарев просил Дурасова передать Ростопчину. Данный опус не только не тронул губернатора, но еще больше обозлил.

Стоит ли говорить, как был взбешен Ростопчин, когда незадачливый полицмейстер явился к нему «не солоно хлебавши»?! На следующий день Ростопчин отправил в почтамт к Ключареву письмо с требованием объяснить как отказ допустить полицмейстера Дурасова в газетную комнату, так и факт разговора с Верещагиным: «По какому праву ваше превосходительство наедине говорили с государственным преступником Верещагиным, и потом, в каком смысле находили полезным на службу его дарование и принимали на себя за него ходатайствовать?»[178]

Очевидно, что по здравому размышлению Федор Васильевич понял, что вся история, произошедшая 28-го числа в почтамте, стала еще одним подтверждением причастности Ключарева и других мартинистов к распространению антиправительственных слухов. Поэтому Ростопчин отстранил Дурасова от ведения следствия и перепоручил это обер-полицмейстеру Ивашкину.

Ивашкин (29-го или 30-го июня) учредил в доме Верещагиных обыск, однако никаких подозрительных бумаг обнаружить не смог. В дальнейшем при допросе мачехи Михаила Верещагина Анны Алексеевны вскрылось, что во время обыска ее пасынок (Ивашкин взял подследственного с собой), проходя мимо, сказал на ухо: «Не бойтесь: за меня Федор Петрович вступится»[179]. Это обстоятельство еще более усложнило положение Ключарева и, наоборот, вдохновило Ростопчина.

Попытаемся чуть более пристальнее вглядеться в личность третьего главного участника драмы — Федора Петровича Ключарева. Вопреки нередко встречающемуся утверждению, будто Ф.П. Ключарев был вольноотпущенным человеком графа Шереметева[180], он происходил из обер-офицерских детей. Родился он, скорее всего, в 1751 г. Начав службу копиистом в конторе Берг-коллегии в Москве, Ключарев затем сменил немало чиновничьих должностей вначале в Могилевской и Вятской губерниях, а затем и в первопрестольной столице, пока не стал с 1795 г. служить по почтовому ведомству. Он последовательно занимал должность астраханского, затем тамбовского и, наконец, с 1801 г. — московского почт-директора. На последнем посту он и получил чин действительного статского советника.

Еще будучи молодым человеком, Ключарев вступил в масонскую ложу, где он свел короткую дружбу с известным масоном профессором Московского университета И.Г. Шварцем и, в особенности, с Н.И. Новиковым. В 1781 г. Ключарев был мастером стула в ложе «Святого Моисея», а в 1782 г. стал одним из пяти членов директории восьмой провинции (то есть России). К тому времени за Ключаревым уже закрепилась слава вольнодумца и большого любителя наук и словесности. Он был членом «Собрания университетских питомцев» (сведения о том, получил ли Ключарев образование в Московском университете, крайне противоречивы), автором трагедии в стихах «Владимир Великий», повести «Испытание честности» и ряда мистических произведений. Но истинную признательность всех почитателей русской словесности Ключареву принесло осуществленное по его поручению Ф.Ф. Якубовичем в 1804 г. первое издание сборника Кирши Данилова «Древние российские стихотворения».

Н.И. Новиков после освобождения часто виделся с Ключаревым и даже жил у него в имении. Несмотря ни на что Ключарев никогда не прерывал связи с масонским движением; с 1809 г. он был членом ложи «К мертвой голове». Был близко знаком с М.М. Сперанским, но вместе с тем общался и с Н.М. Карамзиным и с И.И. Дмитриевым, был знаком с А.Т. Болотовым. По отзывам современников, Ключарев обладал трезвостью суждений и прямодушием, а его литературные произведения отличались образностью[181].

К 1812 г. Федор Петрович продолжал занимать пост московского почт-директора. Хотя к этому времени он, по-видимому, уже выдал замуж двух своих дочерей и женил трех сыновей, но младший, 20-летний Михаил, начал доставлять ему немало хлопот. Будучи студентом Московского университета, Михаил, впрочем, как и его отец, проявлял большую склонность к вольнодумству, но, однако, не отличался осторожностью. Как можно предполагать, еще до открытия «дела Верещагина» Ростопчину уже было сообщено о неких письмах, адресованных Михаилу Ключареву от какого-то француза, живущего в России, и которые московскому главнокомандующему «показались подозрительными». Наконец, тесное общение Михаила Ключарева с Верещагиным и передача последнему злополучной «гамбургской газеты» окончательно убедили Ростопчина в причастности московского почт-директора к антиправительственным действиям.

Визит Дурасова вместе с подследственным Верещагиным 28-го июня на московский почтамт был для Ф.П. Ключарева большой неожиданностью. Он испугался, прежде всего, за сына. Поэтому Федор Петрович сразу же попытался убедить Верещагина отвести подозрения от своего сына Михаила и фактически взять вину на себя. За это Федор Петрович пообещал Верещагину защиту, как со своей стороны, так, по-видимому, и со стороны своих друзей-масонов.

Сразу после получения 29-го июня записки от Ростопчина, в которой последний потребовал от Ключарева объяснений по поводу его действий, Федор Петрович попытался оправдаться. Свои действия 28-го июня он объяснял так: «…как оклеветан был тут сын мой, Императорского Московского университета студент, будто он знаком с преступником и давал ему гамбургские газеты, от публики удержанные, то по двум сим обстоятельствам не мог я не принять важного для меня участвования и спокойно при г. полицмейстере опровергал и то и другое, основываясь на том, что сын мой далек по воспитанию и нравам… от подобных знакомств. Также и потому, что ни в выданных, ни в прочих газетах ничего даже подобного не было». И далее: «Преступник сам испросил дозволение у г. полицмейстера говорить со мною и в две минуты признался, что он оклеветал моего сына и других. Тогда же призвал я г. полицмейстера, при коем Верещагин то же повторил и признался, что сам сочинил гнусную прокламацию… О ходатайстве просил он меня весьма нелепо, ибо мог ли я ему покровительствовать! Говорил же я с ним убедительно при полицмейстере, склоняя его к признанию во всем пред вашим сиятельством»[182].

Письмо Ключарева отнюдь не охладило пыл Ростопчина в поисках скрытых и коварных врагов Отечества. 30 июня московский главнокомандующий отправил первое донесение императору о «деле Верещагина»: «Вы увидите, государь, из моего донесения министру полиции, какого изверга откопал я здесь». После кратких сведений о Михаиле Верещагине, которого воспитали «масоны и мартинисты», Ростопчин обратился к личности почт-директора: «Образ действий Ключарева во время розысков на почте, его беседа с преступником с глазу на глаз, данное ему обещание покровительствовать и пр., - все это должно убедить вас, государь, что мартинисты суть скрытые враги ваши и что вам препятствовали обратить на них внимание. Дай Бог, чтобы здесь не произошло движения в народе; но я наперед говорю, что лицемеры-мартинисты обличаются и заявят себя злодеями»[183]. В тот же день Ростопчин отправил отношение по поводу «дела Верещагина» и в Комитет министров.

Между тем, Верещагин после встречи с Ключаревым решительно изменил показания и стал упорно утверждать, что сочинителем «гнусной прокламации» является он сам, и что никакого знакомства с сыном почт-директора у него не было. Нисколько не веря словам Верещагина[184], Ростопчин, тем не менее, решил воспользоваться новым оборотом дела. Полагая, что благодаря масонской сети, бумаги, переведенные Верещагиным, уже получили широкое хождение, он решился на неожиданный шаг — 3 июля в «Московских ведомостях» публикует тексты письма Наполеона к прусскому королю и его речь к князьям Рейнского союза, сопроводив их информацией о «сочинителе». «Он есть сын московского второй гильдии купца Верещагина, воспитанный иностранным и развращенный трактирною беседою»[185].

На самом деле Ростопчин продолжал находиться в убеждении, что главным источником «злонамеренной» бумаги были, конечно же, московские масоны. 4 июля он написал Балашову: «По делу купца Верещагина ничего другого не открывается, как то, что он настоятельно утверждает быть сочинитель сообщенной от меня к вам бумаги. Отец его, гость, бывший за столом, и сам Верещагин объявляют, что Ф.П. Ключарев обещал ему покровительство и что молодой Верещагин имел знакомство в почтамте»[186]. «Коль скоро, — отписал Ростопчин председателю Государственного совета и Комитета министров Н.И. Салтыкову через несколько дней, — Верещагин будет в допросе в Уголовной палате, то я пришлю предложение, чтобы от него узнать все, что произошло между ним и г. Ключаревым наедине. А о недопущении полицмейстера исполнить данное от меня повеление, взойти в газетную, чтобы Верещагин мог узнать давшего ему газеты (как он ложно показывал), я пришлю донесение в Комитет (то есть в Комитет министров. — В.З.)»[187].