Мо Янь - Устал рождаться и умирать

• Название: Устал рождаться и умирать
• Автор: Мо Янь
• Издательство: «Торгово-издательский дом „Амфора“»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-367-03281-9

В книге «Устал рождаться и умирать» выдающийся китайский романист современности Мо Янь продолжает своё грандиозное летописание истории Китая XX века, уникальным образом сочетая грубый натурализм и высокую трагичность, хлёсткую политическую сатиру и волшебный вымысел редкой художественной красоты.

Во время земельной реформы 1950 года расстреляли невинного человека — с работящими руками, сильной волей, добрым сердцем и незапятнанным прошлым. Гордую душу, вознегодовавшую на своих убийц, не примут в преисподнюю — и герой вновь и вновь возвратится в мир, в разных обличиях будет ненавидеть и любить, драться до кровавых ран за свою правду, любоваться в лунном свете цветением абрикоса…

Творчество выдающегося китайского романиста наших дней Мо Яня (род. 1955) — новое, оригинальное слово в бесконечном полилоге, именуемом мировой литературой.

Знакомя европейского читателя с богатейшей и во многом заповедной культурой Китая, Мо Янь одновременно разрушает стереотипы о ней. Следование традиции классического китайского романа оборачивается причудливым сплавом эпоса, волшебной сказки, вымысла и реальности, новаторским сочетанием смелой, а порой и пугающей, реалистической образности и тончайшего лиризма.

Роман «Устал рождаться и умирать», неоднократно признававшийся лучшим произведением писателя, был удостоен премии Ньюмена по китайской литературе.

Мо Янь рекомендует в первую очередь эту книгу для знакомства со своим творчеством: в ней затронуты основные вопросы китайской истории и действительности, задействованы многие сюрреалистические приёмы и достигнута максимальная свобода письма, когда автор излагает свои идеи «от сердца».

Написанный за сорок три (!) дня, роман, по собственному признанию Мо Яня, существовал в его сознании в течение многих десятилетий.

Мы живём в истории… Вся реальность — это продолжение истории.

Мо Янь

«16+» Издание не рекомендуется детям младше 16 лет

---

Каждый день мне нужно было заглянуть и ко многим в семье твоего тестя. У Хуан Туна развилась брюшная водянка, и, судя по всему, долго ему не протянуть. Твоя тёща У Цюсян, можно считать, ещё хоть куда, но тоже вся седая, глаза мутные, прежнее любвеобилие давно уже в прошлом.

Больше всего времени я по-прежнему проводил в каморке твоего отца. Я лежал возле кана, старик на нём, и когда наши взгляды пересекались, мы много говорили друг другу без слов. Иногда мне казалось, что он понял, кто я, потому что он нет-нет да начинал разглагольствовать как в бреду:

— Всё же ни за что ни про что ты смерть принял, хозяин! Но в этом мире за несколько десятков лет разве ты один пострадал безвинно…

В ответ я тихо поскуливал, а он тут же откликался:

— Чего скулишь, пёс старый? Разве неверно я сказал?

Крысы бесцеремонно обгладывали висевшие у него над головой кукурузные початки. Это была семенная кукуруза, а для крестьянина сберечь семена — всё равно что сберечь жизнь. Но твой отец и здесь вёл себя не так, как все. Он равнодушно взирал на это и приговаривал:

— Грызите, грызите, в корчагах вон пшеничка, фасоль, в мешке — гречка, пособите доесть, мне уж в путь-дорогу пора…

Ночью, когда ярко светила луна, твой отец закидывал на плечо мотыгу и выходил со двора. Это была его многолетняя привычка — уходить на работу в поле лунными ночами. Об этом знали не только в Симэньтуни, но и во всём Гаоми.

Всякий раз, когда он уходил, я, несмотря на усталость, следовал за ним. Он ходил только на свою полоску в одну целую шесть десятых му. Эта земля, которая за полсотни лет осталась неприкосновенной, почти вся стала кладбищем. Тут и могилы Симэнь Нао с урождённой Бай, тут похоронена твоя мать, тут зарыты осёл, вол, хряк, моя сука-мать и Цзиньлун. Места, где не было могил, густо поросли травой. Впервые эта земля пришла в запустение. Полагаясь на свою серьёзно ослабевшую память, я нашёл место, выбранное для себя, улёгся там и стал тихо и печально поскуливать.

— Не горюй, старый пёс, понимаю, о чём ты. Если помрёшь прежде меня, своими руками похороню тебя здесь. Случись мне помереть раньше, перед смертью накажу, чтобы тебя здесь похоронили.

Он насыпал кучку земли за могилой твоей матери и сказал, обращаясь ко мне:

— Это место для Хэцзо.

Луна полна печали, её свет искрится прохладой. Вслед за твоим отцом я брожу по его полоске. Потревоженная пара турачей, хлопая крыльями, перелетает на другой надел. Они оставляют промежутки в лунном свете, и он тут же смыкается за ними. В паре десятков метров на север от могил семьи Симэнь твой отец остановился, огляделся по сторонам и топнул:

— Это место для меня.

И начал копать. Вырыл яму пару метров длиной, шириной около метра и, углубившись примерно на полметра, остановился. Улёгся в эту неглубокую яму, глядя на луну, и где-то через полчаса выбрался из неё:

— Ну вот, старый пёс, ты свидетель, луна тоже свидетель, я в этом месте лежал, его занял и никому не уступлю.

Прикинув мои размеры, он выкопал яму и на месте, где лежал я. Как и он, я спрыгнул туда, полежал и вылез.

— А это твоё место, старый пёс, я и луна тому свидетели.

В компании печальной луны мы уже с первыми петухами возвращались во двор семьи Симэнь по дороге, что вела по дамбе у реки. Несколько десятков деревенских собак, подражая городским, проводили на площади рядом с усадьбой вечеринку лунного света. Они сидели кружком, а в центре сука с красным шёлковым платочком на шее исполняла песню, восхваляющую луну. Конечно, для людей это звучало как неистовый лай, но на самом деле в этом звонком голосе, в этой восхитительной, трогательной мелодии и в словах было много поэзии. «Ах, луна, луна, как страдаю из-за тебя… Ах, девушка, девушка, по тебе схожу с ума…» — вот о чём эта песня.

Этой ночью твой отец впервые заговорил с твоей женой.

— Мать Кайфана, — постучал он в стенку.

— Слушаю, отец, говорите.

— Выбрал тебе местечко, в десяти шагах за могилой твоей матери.

— Вот и славно, отец. При жизни была членом семьи Лань, и по смерти буду её духом.

Мы понимали, что всего ей не съесть, но на всё, что было, накупили целую гору «питательных продуктов». Кайфан в мешковатой полицейской форме доставил нас в Симэньтунь на полицейском мотоцикле с коляской. Сидевшая в коляске Чуньмяо держала разноцветные коробки и пакеты на руках. Я сидел позади сына, крепко ухватившись за стальной поручень. Кайфан смотрел ледяным взглядом и, несмотря на плохо сидевшую форму, выглядел сурово и внушительно. Синее родимое пятно очень хорошо сочеталось с синей полицейской формой. Правильную профессию выбрал, сынок: это наше синее лицо то что надо для бесстрастного исполнителя закона.

Стволы деревьев гинкго по обочинам уже стали с плошку толщиной. Под обилием цветов ветки молочно-белых или тёмно-красных кустов индийской сирени на разделительной полосе склонились к земле. Всего несколько лет не приезжал сюда, а сколько перемен. Так что, думал я, наверное, будет необъективно сказать, что Цзиньлун с Пан Канмэй ничего доброго не сделали.

Сын остановил мотоцикл перед воротами усадьбы, провёл нас во двор и холодно поинтересовался:

— Сначала с дедом встретитесь или с мамой?

— Как исстари повелось, сначала с дедом, — поколебавшись, ответил я.

Дверь отца была заперта. Подошедший Кайфан постучал. Никто не отозвался. Кайфан шагнул к маленькому окошку и постучал в него:

— Дедушка, это Кайфан. Твой сын вернулся.

После молчания из комнаты донёсся долгий печальный вздох.

— Отец, твой непочтительный сын вернулся. — Я опустился перед окошком на колени, Чуньмяо последовала моему примеру. — Батюшка, откройте, — проговорил я в слезах. — Позвольте глянуть на вас хоть одним глазком…

— Видеть тебя душа не лежит, — сказал отец. — Поручу вот лишь пару дел, слушаешь?

— Слушаю, батюшка…

— Место для могилы матери Кайфана в десяти шагах на юг от могилы твоей матери, я его холмиком обозначил. Могилка старого пса западнее могилы хряка, я ему там ямку выкопал. А моя — в тринадцати шагах на север от могилы твоей матери, я её, почитай, вырыл. Как помру, никакого гроба не надобно, музыкантов тоже, родственников и друзей тоже извещать не надо; найдёшь циновку из тростника, завернёшь в неё, зароешь без шума, и хорош. У меня в корчагах зерно — всё в могилу высыпи, пусть покроет тело, покроет лицо. Это всё на моей землице выросло, пусть в мою землицу и возвернётся. Оплакивать меня после смерти никому не позволяю, никаких рыданий. Ну а мать Кайфана как хотите, так и провожайте, моё дело сторона. Ежели у тебя хоть немного сыновней почтительности осталось, сделай, как я велю!

— Батюшка, я запомнил, обязательно сделаю, как наказываете. Батюшка, открыли бы дверь, чтобы сын глянул на вас хоть одним глазком…

— Иди жену повидай, ей и нескольких дней не осталось. Я-то рассчитываю пожить год-полтора, сейчас сразу ещё не окочурюсь.

И вот мы с Чуньмяо стоим перед каном Хэцзо. Кайфан окликнул её и торопливо вышел во двор. Она услышала, что мы вернулись, и видно было, приготовилась: сидела на кане в тёмно-синей кофте с косым запахом, которая осталась от моей матери, гладко причёсанная и умытая. Но сильно исхудала, на лице будто одна жёлтая кожа, прикрывающая выступающие кости.

— Сестра… — выдавила Чуньмяо, глотая слёзы и складывая у кана коробки и пакеты.

— Жаль, напрасно потратили столько денег, — сказала Хэцзо. — Погодите, уйду вот, так заберёте назад.

— Хэцзо… — проговорил я, обливаясь слезами. — Это я погубил тебя…

— Что уже об этом говорить, когда дело дошло до такого? — молвила она. — Вы двое за эти годы тоже хлебнули немало. — Она посмотрела на Чуньмяо. — Ты, похоже, постарела. — Потом глянула на меня. — А у тебя ни волоска чёрного не осталось… — Она закашлялась, лицо побагровело, а когда прошёл запах крови, снова стало золотисто-жёлтым.

— Легла бы ты, сестра, — встревожилась Чуньмяо. — Я никуда не уйду, сестра, останусь здесь ухаживать за тобой… — зарыдала она, склонившись на кан.

— Разве я этого достойна… — отмахнулась Хэцзо. — Послала за вами Кайфана только за тем, чтобы сказать, что мне и пары дней не осталось, зачем вам скрываться… Я тоже глупая и чего с самого начала не помогла вам…

— Сестра… — всхлипывала Чуньмяо. — Это я во всём виновата…

— Никто ни в чём не виноват… — молвила Хэцзо. — Всё давно небесным правителем устроено, раз уж судьба такая, от неё уйдёшь…

— Не падай духом, Хэцзо, — сказал я. — Мы поедем в большую больницу, найдём хорошего врача…

Она горько усмехнулась:

— Цзефан, мы с тобой когда-то, считай, были мужем и женой. После моей смерти будь добрее к ней… Она вон какой молодец, последовала за тобой, и счастья-то не видела… Прошу вас, позаботьтесь о Кайфане, этот мальчик тоже хлебнул с нами горюшка…