Мо Янь - Устал рождаться и умирать

• Название: Устал рождаться и умирать
• Автор: Мо Янь
• Издательство: «Торгово-издательский дом „Амфора“»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-367-03281-9

В книге «Устал рождаться и умирать» выдающийся китайский романист современности Мо Янь продолжает своё грандиозное летописание истории Китая XX века, уникальным образом сочетая грубый натурализм и высокую трагичность, хлёсткую политическую сатиру и волшебный вымысел редкой художественной красоты.

Во время земельной реформы 1950 года расстреляли невинного человека — с работящими руками, сильной волей, добрым сердцем и незапятнанным прошлым. Гордую душу, вознегодовавшую на своих убийц, не примут в преисподнюю — и герой вновь и вновь возвратится в мир, в разных обличиях будет ненавидеть и любить, драться до кровавых ран за свою правду, любоваться в лунном свете цветением абрикоса…

Творчество выдающегося китайского романиста наших дней Мо Яня (род. 1955) — новое, оригинальное слово в бесконечном полилоге, именуемом мировой литературой.

Знакомя европейского читателя с богатейшей и во многом заповедной культурой Китая, Мо Янь одновременно разрушает стереотипы о ней. Следование традиции классического китайского романа оборачивается причудливым сплавом эпоса, волшебной сказки, вымысла и реальности, новаторским сочетанием смелой, а порой и пугающей, реалистической образности и тончайшего лиризма.

Роман «Устал рождаться и умирать», неоднократно признававшийся лучшим произведением писателя, был удостоен премии Ньюмена по китайской литературе.

Мо Янь рекомендует в первую очередь эту книгу для знакомства со своим творчеством: в ней затронуты основные вопросы китайской истории и действительности, задействованы многие сюрреалистические приёмы и достигнута максимальная свобода письма, когда автор излагает свои идеи «от сердца».

Написанный за сорок три (!) дня, роман, по собственному признанию Мо Яня, существовал в его сознании в течение многих десятилетий.

Мы живём в истории… Вся реальность — это продолжение истории.

Мо Янь

«16+» Издание не рекомендуется детям младше 16 лет

---

Ну а теперь расскажу, как сопровождал твоего сына в школу и из школы. Не думай, что я хожу вокруг да около. Всё как есть рассказывать не собираюсь, всё равно многого из последующего ты не поймёшь.

Твой сын родителей любил, это точно. Когда он пошёл в школу, поначалу его провожала и встречала на велосипеде твоя жена. Но его расписание стало не совпадать с часами её работы, и она начала переживать. А когда твоя жена переживала, она начинала сетовать, а когда она сетовала, принималась ругать тебя, а когда ругала тебя, твой сын хмурился, и было видно, что он тебя всё же любит.

И твой сын сказал:

— Мама, не надо провожать меня, я сам.

— Ну нет, — возразила твоя жена. — А если машина собьёт? Или собака укусит? Или плохие мальчишки обидят? Или тётки-соблазнительницы уведут? Или злодеи какие похитят?

Все эти пять возможностей она выпалила одну за другой без передышки. В то время общественная безопасность действительно была не на высоте. Все говорили, что по уезду колесят шесть бродячих торговок с юга, в народе их звали «гладильщицами». Под видом торговок цветами, сластями, разноцветными ножными воланами из куриных перьев они прятали на себе какое-то одурманивающее снадобье. Завидят красивого ребёнка, погладят по голове — он дуреет и послушно идёт за ними. А вот у Ху Ланьцина, директора Промышленного и коммерческого банка Китая, сына украли и потребовали выкуп два миллиона. Заявлять в полицию родители не посмели и в конце концов заплатили миллион восемьсот.

Тут твой сын хлопнул себя по синей половинке лица:

— «Гладильщицы» выбирают красивых детей, а если такой урод, как я, за ними пойдёт, они меня ещё и прогонят! А если и похитят, что ты, женщина, одна сделаешь? Ты и бегать-то не можешь. — И он посмотрел на изуродованное место твоей жены.

Она расстроилась, глаза покраснели.

— Какой же ты урод, сынок? — всхлипнула она. — Это мама у тебя уродина, с одной ягодицей…

А он обхватил её за талию:

— Мамочка, никакая ты не уродина, ты самая красивая мама на свете. Мамочка, правда, не надо провожать меня, пусть наш Четвёрочка меня провожает.

Их взгляды устремились на меня, а я очень внушительно залаял, словно в подтверждение: «Не вопрос, всё беру на себя!»

Они подошли ко мне, и твой сын обнял меня за шею:

— Четвёрочка, будешь провожать меня в школу, ладно? У мамы вон здоровье никуда не годится, да и за работу переживает.

— Гав! Гав! Гав! — рявкнул я так, что даже листья на утуне зашелестели, а соседские страусы загоготали от испуга. «Не — во — прос!» — вот что я хотел этим сказать.

Твоя жена погладила меня по голове, и я вильнул ей хвостом.

— Нашего Четвёрочку все побаиваются, — сказала твоя жена. — Верно, сынок?

— Верно, мама, — подтвердил он.

— Ну, Четвёрочка, тогда передаю Кайфана тебе, вы оба из Симэньтуни, вместе выросли, так что вы как братья, верно?

— Гав! Гав! Верно!

Твоя жена ещё пару раз с чувством погладила меня по голове, потом отстегнула с ошейника толстую стальную цепь и махнула, чтобы я следовал за ней.

— Слушай меня внимательно, Четвёрочка, — сказала она, когда мы подошли к воротам. — Я на работу ухожу спозаранку, нужно хворост продавать. Для вас двоих я еду приготовлю. В шесть тридцать поднимай Кайфана, поешьте и полвосьмого отправляйтесь в школу. Ключ от ворот у него на шее, закрывать замок он умеет, а если забудет, ты его задержи, не давай уходить. Пойдёте в школу — срезать путь не надо, идите по главной улице. Дадите кругаля — не важно, главное — безопасность. Держитесь правой стороны, при переходе посмотрите сначала налево, а дойдёте до середины — направо. Обращайте внимание на мотоциклистов, особенно на тех, кто в чёрных куртках; это настоящие бандиты, им всё равно, зелёный горит или красный. Доведёшь Кайфана до ворот школы — пробегись немного на восток, через дорогу, и на север до ресторанчика при железнодорожном вокзале. Там, рядом с площадью, я хворост и жарю. Гавкни пару раз, и я буду спокойна. Потом поспеши домой, можешь и напрямик. По переулку, где сельский рынок, всё время на юг, через мост на Тяньхуахэ, свернёшь на запад, и ты дома. Ты уже большой вырос, по канаве не пролезешь; сможешь — давай, но заставлять не буду, грязно там очень. Ворота будут закрыты, не войдёшь. Придётся посидеть перед воротами, подождать, пока я вернусь. Будет жарко, зайди в переулок напротив, там у стены тётушки Дун сосна-пагода, под ней прохладно. Можешь и вздремнуть, только смотри не засни, нужно и за воротами следить. Есть воришки с отмычками: подойдут к воротам, постучат как знакомые, а никто не откликнется — они их и открывают. Ты наших родственников всех знаешь; если увидишь, что чужой с замком возится, безо всяких церемоний набрасывайся. В полдвенадцатого я вернусь — зайдёшь, попьёшь, и тут же коротким путём к школе, Кайфана встречать. После полудня, как проводишь его в школу, приходи ко мне, гавкни пару раз, а потом беги домой. Посторожишь ворота немного, и снова в школу. После обеда у них всего два урока, время ещё раннее, нужно присматривать, чтобы вернулся домой и уроки сделал, не шатался где ни попадя… Всё понял, Четвёрочка?

— Гав! Гав! Гав! — Всё — по — нял.

Каждое утро перед уходом на работу твоя жена ставила будильник на подоконник и улыбалась мне. Улыбка хозяйки — это ж любо-дорого. Я провожал её взглядом и лаял вслед:

— Гав! Гав! По-ка! Гав! Гав! Гав! Гав! Будь — спо — кой — на!

Её запах потянулся по переулку на север, потом на восток и снова на север. Он становился всё слабее, смешиваясь с запахами утреннего города и превращаясь в тоненькую ниточку. Соберись я с силами, я мог бы по нему выйти прямо к котлу перед ресторанчиком, где она жарила хворост. Но нужды в этом не было. Кружа по двору, я ощущал себя хозяином. Затарахтел будильник. Я вбежал в комнату твоего сына, в нос ударил запах детства. Лаять не хотелось, испугаю ещё. А я к нему очень хорошо относился. Высунул язык и лизнул покрытую тонким пушком синюю половинку его лица. Он открыл глаза:

— Четвёрочка, пора вставать?

— Гав! Гав! — негромко подтвердил я. — Вставай, пора уже.

Он оделся, кое-как почистил зубы, потёр лицо, как котёнок. На завтрак почти всегда был хворост — с соевым молоком или с простым. Иногда я ел с ним вместе, иногда нет. Я умел открывать и холодильник, и морозильный шкаф. То, что вытаскиваешь оттуда, нужно сначала разморозить, а потом уже есть. Иначе зубам вред. А заботиться о зубах значит заботиться о жизни.

В первый день мы следовали по указанному твоей женой маршруту. Потому что где-то недалеко за спиной чувствовался её запах. Она следила за нами: мать всё-таки, можно её понять. Я следовал за твоим сыном в метре от него. На переходе смотрел во все стороны и прислушивался. Метрах в двухстах шла машина — не лихач никакой, вполне успели бы, и твой сын уже собрался переходить, но я ухватил его за одежду.

— Четвёрочка, ты чего? — удивился он. — Трусишка, что ли?

Но я не отпускал, чтобы хозяйка не волновалась, и ослабил хватку, лишь когда машина проехала; последовал за ним с той же бдительностью, готовый в любой момент не пожалеть ради него самого себя. По запаху твоей жены я понял, что она успокоилась, но так и шла за нами до самых ворот школы. Потом села на велосипед и покатила, раскачиваясь из стороны в сторону. Я мелкой рысцой последовал за ней, держась метрах в ста. Дождался, пока она поставила велосипед и переоделась, и радостно подбежал, лишь когда она приступила к работе. Негромко пролаял пару раз, чтобы успокоить. На лице у неё отразилось удовлетворение, а в запахе чувствовалась любовь.

На третий день мы начали срезать дорогу. Вместо шести тридцати я поднял твоего сына в семь. Хочешь спросить, могу ли я определять, который час? Не смеши! Я иногда и телевизор включаю, футбол смотрю, игры за европейские кубки, чемпионат мира. Канал про домашних животных не смотрю никогда, они там и на живых собак не похожи, плюшевые электронные игрушки какие-то. Некоторые собаки, мать его, в домашних животных превратились. А есть и такие, у кого люди домашними животными сделались. И в уезде Гаоми, и в провинции Шаньдун, во всём Китае, да и во всём мире — у кого ещё, кроме меня, возможно такое! Вон тибетский мастиф: у себя в Тибете он с человеком на равных, и сноровки хватает, и достоинства. А здесь, гляди, до чего опустился. Ходит хвостиком за задницей жены Сунь Луна, только вид грозный, а двигается с одышкой, вперевалку, чахнет как Линь Дайюй.[259] Как это печально! Как достойно сожаления! Вот и твой сын у меня домашнее животное, и твоя жена тоже. И твоя маленькая возлюбленная Пан Чуньмяо. Кабы не наши многолетние отношения, загрыз бы тебя до смерти, когда ты явился, разнося вокруг свежий устричный запах её тела, и предложил жене развестись.

Выйдя за ворота, мы рванули через проспект Лунванмяо, на север через переулок Боцзи, пересекли мост Байхуацяо с западного края сельского рынка, потом прямиком на север, по переулку Таньхуа, длинному-предлинному, затем напрямую на Народный проспект перед уездной управой, ещё двести метров налево — и мы уже у ворот школы. Если идти не спеша, нам на всё хватило бы минут двадцати пяти, а бегом выходило минут за пятнадцать. После того как жена с сыном выставили тебя из дома, ты часто стоял у окна в кабинете и наблюдал в русский бинокль, как мы бежим по переулку.