Лукаш Орбитовский - Святой Вроцлав

• Название: Святой Вроцлав
• Автор: Лукаш Орбитовский
• Жанр: Триллер

В жилом комплексе Вроцлава поселилось нечто — под слоями штукатурки и обоев скрывается черная зеркальная поверхность в стенах, полах и потолках. Жители комплекса, забыв обо всём остальном, разносят собственные квартиры, чтобы добраться до горячей черной поверхности. С каждым днем вокруг комплекса всё больше людей — множатся зеваки, последователи и ученые, безумие охватило администрацию и СМИ.

«Святой Вроцлав» — баллада о Польше пророков, паломников и безумцев, о первой любви, о девяти чудесах надвигающейся катастрофы. 

---

Тот же обширно распространялся относительно юридических последствий нюрнбергского процесса — что, мол, судили на нем за преступления, которые не были преступлениями в момент совершения; пояснял различнейшие интерпретации, так что, в конце концов, сам запутался, снизил голос, просопел и заявил:

— Вот именно.

Сидящий за первым столом металлюга с понимающим видом покачал головой. В классе воцарилась тишина, Михал обводил взглядом учеников — и мне известно, что, вопреки тому, что Малгося тогда думала, он поглядел на нее, и она ужасно ему понравилась — преподаватель-стажер уже открыл было рот и хотел задать вопрос. Но звук звонка приветствовал с облегчением, забрал свои шпаргалки и, спеша за историчкой, ушел в незнании.

Он понятия не имел о том, что Малгося провожает его взглядом, равно как и о том, что идет он прямиком к новым хлопотам.

* * *

— Только не надо высовываться, — сказал адвокат Фиргала, — сейчас я могу вам посоветовать лишь это.

Михал подумал, что этого слишком мало за те две сотни злотых, которые он должен был уплатить. Фиргала походил на довольного собой гиппопотама, ныряющего в нагретой солнцем грязи. Из того, что мне известно, он брался за дела мелких дилеров, защищал людей, обвиненных за кражи и избиения. Адвокат Фиргала представляет собой тень нашего рассказа.

— Я сорвал пломбы. Возможно, я поступил и глупо, — объяснялся Михал. — Меня обокрали. Вы думаете, что это они?

— Какие еще они? — буркнул Фиргала. — Полиция — и всех делов. Думаете, вы первый? Что там, собственно, пропало?

Михал подумал и сказал правду. Вопреки намерениям или недосмотру Давида, деньги в шкафу он нашел сразу же. Сейчас они находились в его заднем кармане. Фиргала даже и не пытался изображать изумление.

— А то удостоверение?

— В мусоре. Я его порвал и выбросил в мусор.

— В мусор… — меланхолично повторил Фиргала, и воцарилась тишина.

— Теперь вы понимаете, что вам нельзя высовываться?

Фиргала сплел пальцы на столе. Кабинет был совершенно пустым, как будто бы его сдали в эксплуатацию только вчера.

— Вы ту квартиру снимаете? Если вас все это настолько беспокоит, можете просто выехать.

— Это моя квартира.

— Ваша? — обрадовался Фиргала. — Прекрасно, продолжайте в ней жить и дальше. — Он заметил, что Михал пытается возразить, и тут же продолжил: — Вот только ни в коем случае не обращайтесь в полицию. Не делайте ничего. Живите, как жили и раньше, а если кто чего упомнит, тут же звоните мне. Но до того — ни слова.

Адвокат вынул визитку из визитницы, продвинул ее по столу. Мужчины подали друг другу руки. Голос Фиргалы Михал услышал уже в двери.

— И, ради Бога, может уберешься в квартире, а? Всю дрянь спалите в парке и не держите в доме. Так будет безопаснее.

Разговор был закончен. Чертовски короткий, как на две сотни злотых, повторил Михал про себя; но вот я считаю — что он своих денег стоил.

* * *

— Твой парень сдох! — услышала Малгося. — Сдох и отправился прямо в ад.

Девушка повернула голову. Ну что за странный союз: Люцина и Беата, дракон и дикий зверь, объединившиеся против Голодного Теленка. Малгося прищурила глаза. Она уже стояла перед школой и мучилась с зонтиком, а те подошли сзади, как будто бы состояли в заговоре.

— И что ты без него сделаешь?

— Сдох твой пацан!

Можно подумать, что мы в детском саду. Малгося пожала плечами и отправилась дальше. Девицы поравнялись с ней.

— А ты, что, не знаешь, что происходит? — в голосе Люцины прозвучала деланая озабоченность. — В городе пропадают люди. Один за другим. И твой мальчик тоже пропал. Ты о нем не беспокоишься? Наверняка он сидит в том проклятом месте, и один Господь знает, что с ним происходит. Во Вроцлаве имеется один такой массив, каждый, кто туда заходит, падает мертвый. Но это кроме тех, которые там жили. Теленочек пойдет туда за ним или не пойдет?

— Твой парень уже мертв, — дополнила Беата.

Малгося сложила зонтик и закурила.

— Да знаю я, знаю, — ответила она. — Я сама его убила.

* * *

Вопреки тому, что считал Куба, Томаш Бенер был не преподавателем ВУЗА, а самым обычным дантистом, который зацепился при кафедре стоматологии. Как ему казалось, он обладал необычным чувством юмора, которого сам стыдился. Вообще-то говоря, стыдился он еще пары вещей: непонимания и собственного смеха. Он не понимал Монти Пайтона, которого помнил еще с видеокассет — их скетчи казались ему лишь поводом для авторского выпендрежа, ничем более. А потом пришли все эти гадкие поляки с реклам сотовых телефонов, уже совершенно несносные и претенциозные, ибо, по мнению Томаша Бенера, даже у абсурда имеются свои границы. По причинам, непонятным для окружающих, и очевидных для него самого, он ржал на «Грязном Гарри», из себя выходил на «Афере»[16] и чуть со смеху не лопнул на «Схватке»[17]. Одним словом, его до слез смешила классика полицейского кино, но не только — как-то перепуганная Анна застала его доходящего от смеха и хватающегося за живот, не отрывавшего взгляда от «Омена»[18].

Иногда он зажимал себе рот, лишь бы не фыркнуть от смеха, который в его исполнении походил на хрип висельника. Ему не был известен кто-либо еще, кто бы смеялся хоть чуточку похоже. Пару раз, когда еще был значительно моложе, сдержаться не удалось, и Томаш помнил ужас окружающих. Во время демонстрации «Изгоняющего дьявола»[19], еще на видаке в Доме культуры, сеанс прервали, и ночной сторож спрашивал, не вызвать ли скорую. Так что Томаш Бенер предпочитал, чтобы его видели мрачным типом, а не больным или вообще больным на голову.

О нем мне известно больше, чем о других, и я мог бы заполнить целые тома историями из его жизни. Ему не было и шестнадцати, когда на школьной экскурсии он выдул пол-литра спирта и поспорил, что доберется вплавь до расположенного посреди острова озера. Спор он выиграл. Одноклассники, добравшиеся до острова на лодке, застали его совершенно голым, закопавшимся в земле. На дворе стояла средина ноября, а он таким вот образом пытался согреться. До тридцати лет он пил жестоко, чем вводил в ступор собственных пациентов — он садил клиента в зубоврачебное кресло, трясущимися руками готовил укол и боры, вращая покрасневшими белками глаз. Руки у него ходили ходуном, даже когда он включал бормашину, но застывали у самого рта обливающегося потом пациента, и чем сильнее тряслись они перед тем, тем лучше выходило сверление и очистка каналов. Очень жаль, что я не мог пользоваться его услугами.

После того, как ему исполнилось тридцать, с выпивкой он притормозил и совершенно успокоился, познакомившись с Анной — понятное дело, у себя в кабинете. После того он уже любил выпить около полудня, когда жены не было дома — тогда он приоткрывал занавеску, вытаскивал пол-литра из-за книжного шкафа и наливал себе порцию, с которой прохаживался по квартире. Мы знакомимся с ним именно в такой момент.

Хотя сам Томаш никогда не желал быть дантистом, но соглашался с тем, что выбор сделал верный. У него было три кабинета в городе, семь сотрудников, и все это он мог бы и умножить, если бы только имел к этому желание. Смолоду он хотел сделаться хирургом или кардиологом. Он хотел быть нужным — зубы то может рвать даже кузнец, который, несмотря на самые лучшие желания, никак не сможет сковать кардиостимулятор, тем более, вшить его в грудную клетку. Чем дольше глядел он на старших коллег, тем лучше понимал, что ему сложно было бы оставаться хорошим человеком, Томаш даже подумал, что по-настоящему полезным и ценным для общества может быть лишь подлец. Таковым он делаться не желал, в связи с чем выбрал для себя профессию скромную, но денежную — стоматологию, освобождая самого себя от необходимости брать на лапу и выбора: для кого скальпель хирурга, а для кого тихая могилка.

Если бы у нас появился шанс для последней совместной беседы, я бы спросил: что для него в жизни самое важное. Понятное дело, вопрос прозвучал бы уже после того, как мы наржались бы как лошади, просмотрев «Попутчика»[20]. Думаю, что Томаш Бенер сразу бы сделался серьезным, погладил бы светлую бороду, возможно, допил бы соточку — конечно, если бы жены не было поблизости — и ответил бы: быть хорошим человеком.

В тот самый миг, когда Малгося призналась одноклассницам в убийстве Кубы, а Михал вручал две сотни адвокату Фиргале, Томаш Бенер налил себе водки, смешал ее с виноградным соком и осторожно вошел в комнату дочери. На пороге он задержался и внимательно осмотрелся. Комната Малгоси была настолько маленькой, что половину занимала складная кровать, рядом с которой стоял письменный стол с компьютером. Если прибавить к этому платяной и книжный шкафы, оставшегося места только и хватало на то, чтобы открыть дверь и сделать шаг вперед. Малгося о порядке заботилась, что Томашу казалось совершенно несоответствующим ее натуре, как будто бы где-то на самом дне его задолбаной доченьки жило чудище, ответственное за складывание книжек по размеру и цвету обложек, упорядочивание дисков по кучкам, а также за тщательную чистку клавиатуры вручную.