Нина Одолинская - Советские каторжанки

• Название: Советские каторжанки
• Автор: Нина Одолинская
• Издательство: Астропринт
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998

Воспоминания бывшей узницы немецкого лагеря, курсанта немецкой разведшколы: арест в 1945 г. в Словакии, пересыльная тюрьма в Ратиборе (Львовская область), неудачная попытка побега из Норильлага зимой 1946 г., лагерный быт и условия труда заключенных, отношения между заключенными. Публикуются письма к матери, отправленные из лагеря.

---

Пришли хорошего табачку, его всегда можно выменять на продукты. Бумагу лучше присылай тетрадками, но можно и белую, только она быстрее расходится. Чернила у меня есть. Пришли обязательно цветных ниток, катушечных простых белых и черных и пару катушек № 60 и 80 для филейки — надо всем этим премудростям поучиться, пора уже. Мама, торбочки сделай такие, чтобы можно было переделать или перешить на что-либо.

Остальное все как в прошлом году, ничего не прошу — что можешь, то и пришли, только очень не затрачивайся. Мне так больно, что в свои 30 лет мне приходится быть на твоем иждивении! Мама, милая, как это все надоело, как страшно хочется домой!

Мама, если ты считаешь мое дело очень скверным, напиши прошение о помиловании, может быть, хоть срок сбавят. Я уже потеряла всякую надежду на что-то хорошее. Всех нас, политических, собрали в спецлагерь и потому выдумали всякие строгости. Писать можно только один раз в полгода, но я ухитряюсь как умею. Поэтому, когда получишь это письмо и напишешь ответ — сообщи, что получила второе письмо от «тети Шуры», и так нумеруй дальше каждое следующее письмо, а я буду знать, что ты все получаешь, а то я не знаю, доходят ли мои письма. № 1 («от тети Шуры») я уже послала тебе, получила ли ты?

У меня есть новый друг — одна пожилая женщина из Ленинграда, пережившая блокаду, Татьяна Михайловна. Я почти каждый день бываю у нее, когда достаем что-нибудь почитать — читаем вместе. Она очень много знает и помнит, работала когда-то редактором в научном издательстве. Пережила очень много, потеряла во время войны почти всех, осталась совсем одна. Конечно, с ней у меня гораздо больше общего, чем с тетей Соней, но тетя Соня — старый друг. Сын тети Сони прислал мне очень теплое письмецо, такое, что женщины наши читали и плакали. И он, и дочь ее называют меня «сестричка». А Татьяна Михайловна мне дорога тем, что поняла меня очень хорошо и тем стала для меня как родная, отогрела мою душу и вдохнула в меня желание думать, учиться, наблюдать, стремиться стать такой, как и прежде. Я тебе уже писала про нее и даже вложила листок — письмо от нее. Так что привет тебе от тети Сони и от Татьяны Михайловны самый сердечный.

Валя и Софа ждут от тебя известий. Они обе уже получают письма из дома, но ждут твоего рассказа о посещении их матерей.

Мамочка, прости, что письма мои такие сухие. Мне очень хочется написать что-то совсем... ну не такое, да боюсь, что ты опять будешь плакать — ну и не пишу. Но на самом деле жизнь у меня немного наладилась в том смысле, что к тяжелой работе как-то привыкла, в бараке чисто и тепло, можно нормально помыться и постирать, рабочий день стал короче, а перед переводом в спецлагерь, зимой мы хорошо отдохнули. Не было работы 3-4 месяца, и нас брали только на расчистку дорог от снега. Вот тогда я и подружилась с Татьяной Михайловной.

Мама, я в это письмо вкладываю один листок. Ты его направь по адресу: Москва-40, Ленинградское шоссе, ул. Правды № 24, редакция «Известий», В. Кудрявцеву, автору статьи «Откровения генерала Макартура» в «Известиях» за 10 марта 1949 г. Я хочу узнать, тот ли это Кудрявцев, с которым я когда-то была знакома. Когда получишь ответ — пришли мне, пожалуйста. Может быть, я доберусь до адреса своих старых друзей. Да я мало надеюсь, что меня еще кто-нибудь помнит, но все-таки, а вдруг!..

Крепко целую тебя, твоя дочка».

К моему удивлению, из «Известий» пришел ответ. В. Кудрявцев написал, что не знает Виктора Федоровича, видно, это его однофамилец, и сообщить ничего про него не может. Посоветовал обратиться в «Ленинградскую правду», где, возможно, работают товарищи, занимавшиеся журналистикой еще до войны и знающие ленинградских газетчиков.

«Дорогая мамочка! Отправила наконец свою жалобу, теперь буду ждать ответа. Мамочка, милая, как хочется тепла! Как хочется домой! Я не знаю, хватит ли у меня сил на следующий год. Я даже не могу радоваться, когда вижу тебя во сне — это обязательно перед мучительно тяжелым днем. А пока настроение боевое, особенно когда ни о чем не задумываешься. Поедим — и приплясываем под свист вьюги, чтобы не было холодно. Смеемся над каждым пустяком — все ведь молодые, здоровые и красивые девчата. Некоторые находят себе временных «мужей», а остальные переживают за них, помогают—ведь встречаться им, беднягам, трудно. Иногда ссоримся — всякое бывает, как в детском садике. Босячек у нас нет совсем, никто не ворует и не матерится, избавлены мы от забот о семье, о хлебе, обуви и одежде, лишены нормальной жизни женщин — ну и остается нам шутить друг над другом да смеяться над своей судьбой и приплясывать под музыку ветра. Так и живем — радуемся письмам, посылкам, случайному отдыху и грустим, когда долго нет писем, а на дворе холод, да если работа тяжелая. Может быть, это и хорошо — не знаю, но «я жить хочу, чтоб мыслить и страдать», а у нас получается как в старой дальневосточной песенке: «Мы живем без забот и без горя, строим новый в стране городок». Правда, городок получается прямо замечательный, большой и красивый.

В общем, написала Бог знает какой чепухи. Не сердись, мамочка, за такое бестолковое и глупое письмо — нет настроения писать, но не спится сегодня... Привет самый сердечный от тети Сони. Мы часто смотрим вместе на твою фотографию, а тетя Соня все собирается тебе что-то написать. Ты не удивляйся, что она неграмотно пишет. Тетя Соня очень умная женщина, а на воле она была председателем колхоза в Крыму.

Целую тебя, мамочка, твоя дочка».

Тетя Соня свое намерение выполнила:

«Здравствуйте, милая незнакомка, а в этом письме мы познакомимся и будем близкими друзьями, такими, как с вашей дочерью Ниной. Свыклась, как к своему дитю, потому что я тоже мать четырех детей и вполне сочувствую вам и вашим переживаниям. Я всегда делюсь с Ниной, будьте спокойны за Нину, она очень хорошая девочка и скромного поведения. Я знаю, что вы как мать переживаете за нее, но одно можете — переживать за ее несчастную жизнь, а за поведение — не думайте и не переживайте. Ее все очень любят как хорошую девочку. Дорогая Анна Яковлевна, как хочется выйти на волю и увидеть своих дорогих детей, а нам кажется, что мы воли и не увидим, какую тяжесть несем здесь. Вы просили адрес моего сына, то я вам буду очень благодарна, если вы напишете ему письмо, то напишите, кто вы такая, чтоб он знал, что я нахожусь с вашей дочерью вместе. Поставьте его на путь, как и куда писать, чтобы мое дело пересмотрели, а может, Бог даст, и освободят.

Нинино здоровье ничего, она все-таки еще имеет здоровье, конечно, молодая, дай только волю, и не такая будет. Она даже против прошлого года выросла, я на нее в прошлом году смотрела как на девочку, а за год она возмужала и выглядит уже иначе. Мы всегда вместе с ней, даже в баню идем вместе и из одной ряшки моемся. Я тоже не с каждым буду мыться, а ее считаю своей. Нина хоть счастливая, что вы часто пишете, и Валя — умничка, часто пишет, а я очень редко получаю письма. Посылаю вам адрес своего сына: Мурманск, полевая почта 40603-К, Анатолию Александровичу Сажневу. Ну пока будем знакомые, дай Бог, чтобы нам пришлось и на воле встретиться. Пока писать больше нечего, целую вас. София Павловна Сажнева.

Адрес моей дочери: Феодосия, ул. Советская, № 24, Евгении Александровне Сажневой».

Почти одновременно мама получила еще одно письмо — от Татьяны Михайловны.

«Глубокоуважаемая и дорогая Анна Яковлевна!

Позвольте мне от всего сердца поблагодарить Вас за Вашу буквально изумительную доброту и ласку ко мне, совершенно чужому Вам человеку. Я не знаю, какие слова найти, чтобы передать, как я тронута и благодарна Вам.

За что же это? Я уже в самом деле ничем не заслужила такого внимания. Наверное, наша Нина, наша экспансивная и увлекающаяся Нина наговорила Вам обо мне какие-нибудь чудеса, а на самом-то деле их нет.

Мне очень жаль, что не дошло до Вас письмо, которое я Вам писала несколько месяцев тому назад. Мы с Вами были бы тогда хоть чуточку знакомы, а то я-то знаю Вас по Вашим письмам и поступкам, а Вы видите меня только сквозь Нинину восторженность. Боюсь, как бы не разочаровать и Вас и ее.

За последние недели нам с Ниной приходится все реже встречаться. Она загорела, пополнела, вид у нее совсем неплохой. А новое платье ей очень идет, она надевает его с удовольствием и не без гордости. Понятно, ведь она молодая, как хочется в ее годы иметь хороший вид. Жаль, что нам с ней мало удается читать или ходить вместе в кино. Конечно, ее реакция на книгу или фильм бывает всегда живее и доверчивее моей, может быть, именно поэтому бывает очень интересно обмениваться впечатлениями.

Очень прошу Вас, дорогая Анна Яковлевна, не присылайте мне больше ничего. Как ни радостно, до слез радостно такое нежное внимание, но слишком совестно делается от него.

Будьте здоровы, бодры духом, берегите себя для детей — Вы им совершенно необходимы. Желаю Вам от души единственного счастья матери — видеть своих детей, участвовать в их жизни. Крепко целую Вас. Ваша Т. Макридина».