Ксения Ползикова-Рубец - Они учились в Ленинграде

• Название: Они учились в Ленинграде
• Автор: Ксения Ползикова-Рубец
• Издательство: Государственное Издательство Детской Литературы Министерства Просвещения РСФСР
• Жанр: Детская проза
• Год: 1954

Книга «Они учились в Ленинграде» написана учительницей истории — Ксенией Владимировной Ползиковой-Рубец. В суровое время Великой Отечественной войны и блокады Ленинграда она работала в одной из школ, не прекращавшей учебных занятий.

В основе книги лежит дневник автора, который она вела в 1941–1944 годах.

События, рассказанные в книге, подлинные, но большинство имен учеников и педагогов изменено.

К. В. Ползикова-Рубец умерла в 1949 году. Ее правдивая книга говорит о любви к Родине, о героическом труде школьников и учителей в дни обороны Ленинграда.

---

К сожалению, некоторые родители не понимают значения коллектива и осмысленного труда детей и удерживают их дома.

Просидев дома две-три недели, учащиеся вновь появляются в классе. Их тянет школа. Но за это время их товарищи ушли далеко вперед. Ни физических, ни моральных сил «догнать» одноклассников у них нет, и, походив несколько дней, они обычно исчезают из школы совсем.

30 ноября 1941 года

Бомбоубежище стало нашим главным пристанищем. Здесь в подвале когда-то была «раздевалка». От нее остались голубые деревянные перегородки и проволочные сетки. Теперь помещения, ими огороженные, носят название «секторов». Каждый сектор закреплен за определенным классом. В бомбоубежище идеальный порядок и чистота.

Как только у нас объявляется воздушная тревога, кто-либо из сидящих в кабинете завуча хватает зеленую, донельзя противную по виду школьную сирену, которая напоминает мне почему-то гигантскую саранчу, и крутит ее ручку.

Протяжный вой сирены застревает в ушах. Учителя прекращают уроки и отдают приказ:

— Дежурные, на посты! Всем спускаться в бомбоубежище!

Коридоры и проходные залы наполняются учащимися, идущими в убежище. Дежурные идут занимать посты.

Как ведут себя дети во время тревоги? Я бы сказала: удивительно спокойно. Только один мальчик из 7-го класса буквально трясется. Но над ним не смеются. Все понимают, что может быть страшно; но ленинградские дети научились владеть собой.

Первое время в бомбоубежище ученики просто сидели и разговаривали. Бесконечно толковали о еде и всегда — о сытной пище.

— Что может быть вкуснее хорошей котлетки и к ней много-много макарон?

— Когда мы были в Крыму, капа в ресторане заказал мне огромный бифштекс. Его подали на горячей сковородке; сверху глазунья, много жареной картошки, а мне было жарко, и я не стал есть. Вот дурак был! Не могу себе простить!

У многих детей начинают блестеть глаза, а это признак голодания. Они забиваются в угол и стараются не слушать рассказов.

… Разговоры о еде приносят вред, разжигая чувство голода, но прекратить их трудно.

— Ребята, — говорю я, — чтобы разговоров о еде больше не было! Предупреждаю: за каждый такой разговор буду брать штраф хлебными корочками.

Конечно, мне никто не поверил, но детям понравилось угрожать друг другу штрафом за разговор о пище.

— Смотри, уже двадцать пять граммов надо платить!

— Почему двадцать пять? Я только о сырковой массе говорила.

— А она у тебя с цукатами была? Определенно с цукатами, так придется платить двадцать пять граммов.

Большим счастьем было то, что многие из нас в те дни сохранили юмор: он помогал нам даже в очень тяжелые минуты.

Как-то я спустилась в бомбоубежище несколько позднее других, так как проверяла посты связистов. В одном из секторов, с учащимися 8-х классов, сидел Александр Маркович. Мальчики сказали мне:

— Ксения Владимировна! Александра Марковича надо оштрафовать на весь дневной паек хлеба: он целый час говорил о еде, да еще на уроке.

Смотрю с удивлением и даже с некоторой тревогой на Александра Марковича. Он разводит руками:

— Что делать, в экономической географии приходится говорить о консервной промышленности, а они меня подвели под ваш закон о штрафах.

Некоторые дети находят какое-то своеобразное утоление голода в разговорах о пище, но их приходится по-серьезному убеждать не вести этих разговоров, ради других.

Оля спрашивает меня шепотом:

— Можно немножко поговорить о самой простой еде?

— Нет.

— Ну, хорошо, тогда я вам скажу потихоньку. Можно?

— Говори.

— Знаете, после войны я куплю два кило чечевицы, сварю кашу и съем ее одна. Вот наемся досыта!

Школа в бомбоубежище

1 декабря 1941 года

Сегодня Александр Маркович много рассказывал ребятам о боях под Москвой. Было тихо-тихо. После беседы Миша спросил:

— Александр Маркович, ведь страшно за Москву?

— Нет Москву не отдадут… Вот я недавно ночью в бомбоубежище перечитал стихи Гаврилы Романовича Державина Они меня утешили и даже до слез тронули. Как ведь сказано:

А слава тех не умирает,
Кто за Отечество умрет…

Он встал во весь рост. Длинная тень его причудливо задвигалась по сводам бомбоубежища. Громким голосом он начал читать:

О Росс! о добльственный народ,
Единственный, великодушный,
Великий, сильный, славой звучный,
Изящностью своих доброт!
По мышцам — ты неутомимый.
По духу — ты непобедимый,
По сердцу прост, по чувству — добр,
Ты в счастье тих, в несчастье бодр…

Раздается гром аплодисментов. Александр Маркович садится, водружает на нос свои большие очки и говорит, обращаясь к Лидии Михайловне:

— Как я вам завидую, сказать не могу! Преподавать сейчас литературу — это великое дело.

— А почему? — спрашивает кто-то.

— Понятно. Ведь мы на уроках Лидии Михайловны читаем «Слово о полку Игореве», и как-то особенно читаем, — точно там не половцы, а наши враги, — говорит Миша.

— А я, когда писала сочинение о Родине, даже заплакала, — призналась Оля.

Лидия Константиновна тихо говорит мне:

— Это верно. Сочинения ребят очень искренни и глубоки по мысли. В них действительная любовь к Родине и тревога за Москву.

2 декабря 1941 года

Частые воздушные тревоги заставили учителей перенести уроки в бомбоубежище. Ведь мы обязаны по тревоге спускаться вниз с тем классом, в котором ведем занятия. Естественно, что оборванный на полуслове урок стал заканчиваться в бомбоубежище.

Сегодня я рассказывала о завоеваниях Чингисхана в моем любимом 8-м классе. В нем — талантливый ученик и поэт Алеша, огромный и флегматичный Игорь, чрезвычайно ценный неиссякаемым оптимизмом. То он «наверное» знает, что враги уходят из-под Ленинграда, так как им не выдержать наших ударов, то, и тоже «наверное», знает, что в Ленинград летит эскадрилья самолетов, груженных какими-то чудодейственными, особой питательности концентратами. В этом классе мне всегда интересно и «уютно». В нем чувствуется и дружба детей и привязанность к нам, учителям.

— У монголов было страшное для тех времен орудие, метавшее огромные камни в стены осаждаемых городов. В музее Одессы я видела одно из этих ядер; мне, человеку выше среднего роста, оно по грудь: огромный черный, гладко отполированный камень…

Мой рассказ прерван страшным грохотом. Стены убежища дрожат.

— Наверно, близко упала!

— В начале Невского, — говорит Игорь.

— Нет, толчок шел с другой стороны. Верно, где-то у Адмиралтейства, ближе к «Медному всаднику», — оспаривает кто-то из мальчиков.

Опять звук падения бомбы. Стены содрогаются. Как хорошо и крепко возводил своды подвала строитель нашего здания!

Удивительно, что учащиеся охотно слушают и отвечают в этой напряженной обстановке. Не могу думать, что они не представляют всей опасности. У многих погибли родные или знакомые.

Они знали о том, как Наташа, придя домой, нашла разрушенную комнату и убитых мать и бабушку. Она прибежала в школу, белая как бумага, и сказала:

— Я осталась совсем одна… Теперь школа — мой дом…

Мы проводили долгие часы в бомбоубежище. После уроков я рассказывала о своих переходах через кавказские горные перевалы, о поездках по Сванетии и Средней Азии, о путешествиях на самолетах, а иногда просто читала сказки. Эти беседы в бомбоубежище очень сближали нас с детьми.

4 декабря 1941 года

— Вы знаете, что о нас сегодня написали в газетах? — спрашивает меня Миша, едва я успела войти в класс. — Послушайте: «Мы будем гордиться, что оставались бодрыми, получая свою скудную норму хлеба, живя в комнатах, где в окнах вместо стекол — картон или фанера».

— Правда, здорово написано! Замечательно! — восхищается Игорь.

Статьи Алексея Толстого, Николая Тихонова, Ильи Эренбурга читаются с величайшим интересом. Александр Маркович предложил мне:

— Давайте устраивать политинформации в бомбоубежище. Ведь многие сейчас без газет, и радио не у всех работает. Мне кажется, сейчас основное: поддержать бодрость в ребятах.

Я вполне согласна с Александром Марковичем. Надо, чтобы дети научились видеть светлое за суровой картиной настоящего.

Я пошла в райком партии с просьбой дать нам газет для проведения политинформации. В «Красной звезде» и центральном органе — «Правда» — печатаются интересные очерки о героях Великой Отечественной войны.

Меня направили в парткабинет к заведующему лекторской группой. Он не только снабдил меня газетами, но и обещал сам прийти в школу и побеседовать с ребятами. Приглашал заходить в парткабинет и пользоваться литературой.

Составляю конспект сообщения о положении на фронтах. Беру материал из статей А. Толстого, Тихонова, Эренбурга.