Анджей Земяньский - Бреслау Forever

• Название: Бреслау Forever
• Автор: Анджей Земяньский
• Жанр: Научная Фантастика

Эта история происходит в городе Бреслау-Вроцлаве сразу в трех временных периодах — в тридцатых-сороковых годах двадцатого века, сразу после войны и сегодня.

Первыми дело начали расследовать офицеры крипо (криминальная полиция) Альберт Грюневальд и его коллега Ричард Кугер. После войны офицеры народной милиции Мищук и Васяк попытались довести расследование этого дела до конца. Шестьдесят лет спустя, за дело берётся лучший сыщик Вроцлава Славек Сташевский.

Будет ли разгадана одна из величайших тайн Бреслау-Вроцлава — тайна внезапно взрывающихся людей…

---

Тут уже решил включиться Васяк.

— Именно! А мы поедем на этой краденой машине.

Мищук задумчиво покачал головой.

— А кто-нибудь здесь умеет водить эту таратайку?

— Я умею, — сказал Борович.

— Тогда еще лучше. — Мищук встал и поднял правую руку. — Клянись. Повторяй за мной: «Я буду служить Польской Народной Республике»…

— В заднице я видал народную республику!

Мищук долгое время не отзывался, потому что удерживал дыхание, пытаясь победить икоту.

— Не строй из себя политического, а не то УБ заберет. Польшу же ты в заднице не видел?

— Нет.

Мищук хлопнул Васяка по спине.

— Видишь. Присягнул.

— Ну… — согласился тот. — Да. Только как-то с ленцой.

— А ты по воскресеньям с ленцой в костел ходишь? Ага, прямо пыль столбом, ты, коммунист.

— Ну, так он же задницей присягал.

— Ну да, а ты перед партийной комиссией клялся Маткой Боской Ченстоховской?

— Вообще-то, факт, партия и задница — оно приблизительно то же самое. Ты прав.

Мищук подошел к Боровичу, отдал ему свой шмайсер и две обоймы.

— У тебя в партизанах какое звание было?

— Поручик.

— Значит так, сейчас ты поручик Славомир Борович из Гражданской Милиции. Ты только помоги нам разобраться с этим делом…

* * *

Времени было тринадцать часов тринадцать минут.

Сташевский разбудил Мариолу, которая пришла с работы усталая, в связи с чем устроила себе пересып на диване. Он принес ноутбук со сканами романа, который он изучал уже несколько дней.

— Послушай-ка, — показал он ей фрагмент. — Погляди, что он написал на сто тринадцатой странице.

Девушка, ничего не понимая, терла глаза.

— Что?

— Он пишет, что шел тринадцатого мая по улице Лацярской. Вооруженный до зубов, потому что уже начало чего-то мерещиться. У него был пистолет, револьвер, запасные обоймы, пуленепробиваемый жилет из кевлара. А сверху — маскировочная куртка из гортекса.

— В мае? — зевнула Мариола. — Тогда он должен был ужасно вспотеть.

— Именно. Он все так и описывает. Но…

— Но? — Все еще в бессознательном состоянии, она включила телевизор. Тринадцатый канал. Пощелкала по другим, но ничего интересного не нашла. Вместо этого включила радио. Автомат включил тринадцатый канал. Там передавали воспоминания о военном положении, введенном тринадцатого декабря. Тогда она переключилась на какую-то станцию со спокойной музыкой.

— И что там случилось?

— Одна странная вещь. К этому времени он в панике уже перезарядил свой «Хеклер-энд-Кох», снял с предохранителя…

— Это же, кажется, незаконно.

— Неважно. Он был в состоянии паники. И вдруг…

— Что случилось? — Мариола поднялась с дивана, показывая свой шикарный бюст.

— Сбоку подошел какой-то мальчишка. — Пальцы Сташевского умело стучали по клавишам, чтобы показать соответствующие фрагменты текста. — На нем была псевдо-американская рубашка для игры в бейсбол с номером тринадцать. И он сказал… — Славек никак не мог перемотать текст скроллингом на соответствующий фрагмент, потому что сто тринадцатая страница никак не хотела меняться. Но, в конце концов, нашел. — Мальчик сказал: «Тот, кто надевает маску злого, может быть тем, добрым».

— Ну, и что это значит?

— Как раз и не знаю. Потом он вернулся домой, отказавшись от цели похода. Приложил ствол себе к виску, но к счастью, рядом находилась крупная и сильная женщина. Она вырвала оружие у него из рук.

— К чему ты все это ведешь?

— Проверь, какая программа выставлена на нашей стиральной машинке.

Мариола поднялась, злая, но в то же время и сонная. Под нос она возмущалась всеми этими глупостями, дурной работой, а особенно — Славеком. Вчера они же сами остановили стиральную машинку, чтобы ее работа не мешала им спать. Теперь же ей вспомнилось, что нужно включить ее по-новой. Глянула на регулятор. Полные груди покачивались при каждом движении.

— Программатор стоит на тринадцатом режиме, — сообщила она.

— Вот видишь? — Сташевский закурил. — Не слишком ли много этих чертовых дюжин?

— Вижу, что ты совсем уже с катушек съехал! А, может, твоя сигарета, которую ты шмалишь, тоже тринадцатая в пачке?

Сташевский покачал головой.

— Не знаю. — Он бросил ей пачку. — Пересчитай, сколько осталось.

Мариола считала кончиком пальца, касаясь каждого фильтра. Потом подняла глаза.

— Семь. — Взгляд был удивленным. — О, курва!

* * *

Мищук зажег собственноручной работы факел, но осветить гигантский зал ночью было невозможно. С тем же эффектом он мог сунуть этот факел себе в зад — результат был бы тем же самым, но, по крайней мере, было бы весело, словно он выполнил бы сольный номер «танец святого Вита с палкой в заднице». На рекламных плакатах это звучало бы неплохо.

Борович проснулся, горячечно разыскивая свой шмайсер. Васяк, совершенно сонный, схватил ППШ. Кольский припал к РКМ. Немец схватил гранаты, а проводник — маузер.

— Что случилось?

— Моя вахта заканчивается, а там что-то шевелится!

— Где?

— Ну, я не знаю, где. Ни черта же не видать.

Борович показал, что он лучше всех пришел в себя: он вырвал факел у Мищука и сбросил его с балкона.

— Черт подери! Благодаря этому факелу, они нас видят, а мы их — нет.

Кольский поправил пулеметную ленту.

— Может, очередь дать?

— И во что попадешь по такой темноте? Скорее всего, в собственную задницу.

— Так что делать?

Борович обратился к немцу:

— Du, Granaten machen. Verstehen?

Тот, к счастью, понял. Он вырвал чеки и бросил обе гранаты. Все отложили оружие, чтобы заткнуть уши пальцами. Факел внизу от разрывов не погас. Все с любопытством выглянули из-за мешков с песком. Ничего не видно, если не считать мерцающего круга света, отбрасываемого факелом.

— Э! Все-таки, давай я пройдусь очередью, — сказал Кольский.

И вдруг они увидели человека, который вошел в круг света факела. Все перезарядили свои пистолеты и автоматы. Хотя, смысла стрелять не было. Мужчина начал укладывать сорванные с какой-то клумбы цветы в сложную фигуру.

— Блин! — Борович отложил сигарету, которую мусолил во рту, но не прикуривал, потому что боялся использовать зажигалку в темноте — он стал бы легкой целью. — Давайте я спущусь и удержу его.

— А мародеров не боишься?

— Так это же мои коллеги.

— Ага, и в темноте ебнут тебя, пока сориентируются.

— Сейчас они грабят квартиры. Сейчас же только светает.

— Ладно, будем тебя прикрывать, пока факел не погаснет. А потом ложись под балконом и лежи, притворяясь, что тебя здесь нет.

— Договорились.

Борович выскочил в коридор и пошел, придерживаясь рукой стены, чтобы попасть на лестницу. Темнота была сплошная.

Они увидели его со своего Вестерплатте, как назвали укрепленный балкон, когда он уже подходил с автоматом в руках. Заорал: «Руки вверх!» И в этот самый момент мужчина взорвался.

Немец пересчитал оставшиеся гранаты, чтобы удостоиться, что никто ни одной из них не бросил. Кольский, с отсутствующим выражением на лице, тащил два цинка боеприпасов для своего РКМа. Мищук с Васяком, онемев, глядели друг на друга. Внизу Борович оттер окровавленное лицо рукавом, а потом, в соответствии с инструкцией, лег под балконом, прикрываясь тем, что нашел. Тяжелым немецким креслом.

Светало.

* * *

Грюневальда разбудил дворник.

— Прошу прощения, вас к телефону!

— Где?

— В аптеке. Пришел молочник и сообщил, что герр Кугер желает, чтобы вы ему позвонили. В крипо.

— Verflucht![25] Я же отстранил его от дела.

— Я ничего не знаю. Молочник был в аптеке и передал сообщение.

— Хорошо, благодарю вас. — Он повернулся, закрывая двери. — Хельга! Хельга! Быстрое мытье и одежду. Мыло и бритву! Завтрак.

Как обычно, шаркая тапочками, та принесла ему из ванной таз, кувшин с водой и приборы для бритья. Грюневальд взбивал мыло в чашке, а она жарила яичницу.

— А что пить? — крикнула Хельга из кухни. — Может, тот коньяк, что вы вчера принесли?

— Годится. Налей в лампадку.

— Иисусе Христе! В лампу[26] его влить?

— В лампадку!

— В ту небольшую, что возле кровати?

Грюневальд порезался. Он смыл кровь с лица и приклеил на ранку кусочек газеты.

— В рюмку!

— Что для водки?

— Нет, в ту, что побольше.

Хельга налила в стакан. При этом она все время трещала, какой же не арийский народ эти французы, что даже рюмок не знают. Сплошное дно, не знающие культуры канальи. Полу-люди! Водку в стакан наливать — это же варварство. Советник не собирался ее поправлять.

Яичница оказалась превосходной. Копченое сало, лук и поджаренная ранее колбаса в качестве основы для взбитых яиц. Хельга готовила замечательно. Соль и перец — никаких других приправ. К тому же два куска хлеба с толстым слоем масла. Два куска подогретой ветчины. Ну и холодный Kartoffelsalat — салат из картошки, заправленной по-баварски. И кофе.