Гурам Дочанашвили - Только один человек

• Название: Только один человек
• Автор: Гурам Дочанашвили
• Жанр: Современная проза

Гурам Дочанашвили — один из ярких представителей современной грузинской прозы. Ему принадлежат рассказы, повести, романы, эссе. Рус­скому читателю Г. Дочанашвили знаком по книгам «Там, за горой», «Песня без слов», «Одарю тебя трижды» и др.

В этой книге, как и в прежних, все его произведения объединены об­щей темой — темой добра, любви, служения искусству. Сюда вошли как ранние произведения писателя, такие, как «Дело», «Человек, который страсть как любил литературу», «Мой Бучута, наш Тереза» и др., так и новые — «Ватер/по/лоо», «И екнуло сердце у Бахвы» и т. д.

В исходной бумажной книге не хватает двух листов - какой-то варвар выдрал. В тексте лакуны отмечены.

---

— Ты — лучистоокая Афина?!

— Я же сказал тебе, Скирон я.

— Но если ты не Лучистоокая, почему ты меня, упавшего, не прикончил!

Он смотрел на Скирона с недоумением.

— А ты, вижу, расправляешься с разбойниками на их же манер?

— Да.

— Почему же тогда ты не заставил меня помыть тебе ноги!

— Не стерпел я.

— Пошли.

К краю того обрыва они направились в следующем порядке: впереди — Скирон, за ним — Тесей и в самом конце — журавль. Через выступ первым перебрался Скирон, за ним — Тесей, а потом — дважды взмахнув крыльями — и журавль.

Скирон указал на скальное кресло:

— Садись.

Тесей сел.

Спокойно на него глядя, Скирон спросил:

— Ради чего ты вершишь столько геройств?

— Хочу очистить мир от разбойников, — надменно вскинул голову непревзойденный герой, — слишком уж много вас расплоди­лось.

— Нет, — сказал Скирон, — у тебя другая забота.

— И все-таки...

— Тянешься за Гераклом. Славы хочешь.

Кровь бросилась Тесею в голову, но он не вскочил на ноги — Скирон стоял перед ним спокойный, самоуверенный, и пара светочей мирно теплилась у него в глазах; он знал, что до любви ему не дотя­нуть, и, чуть ли не с жалостью глядя на баловня тогдашних богов: пусть, мол, остается им, спросил:

— Ноги помыть тебе?

Да это какой-то скаженный, он, поди, вот-вот даст пинка и, вцепившись в ногу непревзойденному герою, заодно с ним загремит в пропасть. И Тесей ответил:

— Нет.

И хотя глаза Скирона выражали теперь насмешку, но странную какую-то, исполненную правды и спокойствия. Но не желал он ни правды, ни спокойствия тех времен.

— Я жду.

И, обернувшись, стал на самом краю бездны; внизу расстила­лось море, зажженное сиянием многозрящего Гелиоса. Рядом, печально глядя на Тесея, хохлился верный журавль; и когда он вдруг энергично вскинул свою маленькую голову, Скирону почудил­ся звук осторожных, крадущихся шагов, и еще до того, как его пнула в спину грозная ладонь, у него скатилась из глаз пара сле­зинок: жаль все же было Скирону расставаться с этим миром, который был немножко и его.

С шумным шорохом прянул в небо журавль — метнулся к кому-то другому; а Скирон, летя вниз лицом, с широко раскинутыми руками-ногами и приподнятой головой, не кричал во время долгого падения — он потягивался.

* * *

Плутарх говорит:

«Около границ Мегариды Тесей убил Скирона, сбросив его со скалы. Обычно говорят, что Скирон грабил прохожих, но есть и другое мнение — будто он бесчинно и нагло протягивал чужезем­цам ноги и приказывал мыть, а когда те принимались за дело, уда­ром пятки сталкивал их в море. Однако мегарские писатели оспарива­ют эту молву, «воюют со стариной», по слову Симонида, настаивая на том, что Скирон не был ни наглецом, ни грабителем, напротив — карал грабителей и находился в родстве и дружбе с благородными и справедливыми людьми. Ведь Эака считают благороднейшим из греков, Кихрею Саламинскому воздают в Афинах божеские по­чести, каждому известна доблесть Пелея и Теламона, а между тем Скирон — зять Кихрея, тесть Эака, дед Пелея и Теламона, родивших­ся от Эндеиды, дочери Скирона и Харикло. Невероятно, чтоб лучшие из лучших породнились с самым низким и подлым, отдали ему и, в свою очередь, приняли из его рук величайший и драгоценнейший дар! Тесей убил Скирона, заключают эти писатели, не в первое свое путешествие, по дороге в Афины, а позже, когда отнял у мегарян Элевсин, обманув тамашнего правителя Диокла. Таковы проти­воречия в преданиях о Скироне».

Та исполинская черепаха Скирона не тронула, его изгрызли малые рыбешки.

12

Всеполезная госпожа, великая синьора Анна, Маньяни... — лю­бовь есть!

Цель творчества

Юмор — это серьезно о смешном и смешно о серьезном.

Юлиан Тувим.

У Гурама Дочанашвили есть цикл из четырех повестей о братьях Кежерадзе. Одного из братьев зовут Гришей, друго­го — Васико и третьего — Шалвой. Все трое — личности; неординарные, более того — странно и непонятно мыслящие и действующие. Но зато у всех у них есть очень определен­ная жизненная программа и они очень последовательно стараются ее осуществлять. Впрочем, цель у всех троих одна — сделать людей лучше, чем они есть. К средствам для достижения цели братья прибегают разным. Гриша, к примеру, считает, что все беды человечества происходят оттого, что люди недостаточно искренни — одно думают, другое говорят, одно говорят, другое делают, — и не упускает случая подать другу, родственнику, знакомому пример непосредственности, открытости, доброжелательности, освободить их от оков кон­венции, научить искренности. В результате, естественно, сталкивается с множеством неприятностей, но складывать оружие и не думает (повесть «Он был рожден для любви, или Гриша и главное»).

Второй брат, Васико, обожает художественную литературу и уверен, что люди станут гораздо счастливее и лучше, если так же сильно, как он, полюбят беллетристику и поэзию. Он по собственному опыту знает, что «...по прочтении каждого нормального рассказа человек становится чуть лучше, чуть умнее, чем был до того». Он настолько в этом убежден, что готов — будь его воля! — устроить «карцеры-люксы», чтобы держать в них тех, кто не любит читать, и по самим им выработанной методологии внушать и учить их этой любви («Чело­век, который страсть как любил литературу»).

По мнению третьего брата, Шалвы, источник всех не­счастий заключается в том, что люди утратили чувство родины. Он считает, что большинство любит родину не всей душой и сердцем, а, в лучшем случае, лишь рассудком и, в худшем, лишь на словах. Это проявляется в каждом их по­ступке, в самом укладе жизни. Ничто не в состоянии поколе­бать уверенности Шалвы в том, что люди станут гораздо счастливей и лучше, если в них пробудится чувство родины. Он тоже выработал методологию этого пробуждения, и не жалеет сил для достижения цели («Ту любовь затаи сокро­венно, или третий брат Кежерадзе»).

Для реализации своих величественных целей братья не располагают никакими иными средствами воздействия, кроме личного примера и устного (хоть и чрезвычайно остроумного и оригинального, но все же устного) внушения. Это несоответствие между целью и средствами один из главных источ­ников иронии и комизма в произведении, и это противоречие обращает братьев Кежерадзе в сегодняшних Дон Кихотов.

Но это, если можно так выразиться, художественное противоречие. Оно реально существует лишь до тех пор, пока повести Г. Дочанашвили, сброшюрованные в книги, не по­кидают типографии и не становятся достоянием многоты­сячной читательской аудитории. После этого перед братьями Кежерадзе начинает разворачиваться широчайшее поле деятельности (плюс к тому еще снятые по повестям популяр­ные телефильмы, расширяющие ареал воздействия идей Ке­жерадзе). Так что вышеотмеченное противоречие по существу противоречие призрачное, функция которого — сделать по­вествование занимательным и интригующим, шутя и играючи подсовывающим идею и тенденцию и тем самым избавляющим нас от сухой и голой дидактики.

В трех первых повестях братья действуют порознь, но за первыми тремя последовала и четвертая («Порознь и вместе»), в которой все братья сходятся. Для большей резуль­тативности в достижении целей они решили объединить свои усилия и к тому же отбросили, как недостаточно плодотворный, метод «обработки» воспитуемых в одиночку и по-одиночке, предпочтя поехать в какую-нибудь деревню и там разом, совместно «протрезвить», «облагородить» всех ее жителей (будто этот поступок меньшее донкихотство, нежели все их прежние!). Средством пропаганды своих идей они избрали искусство, а из искусств самые демократичные — эксцентри­ку и клоунаду.

Вспомним слова Юлиана Тувима из эпиграфа к этой статье — «Юмор — это серьезно о смешном и смешно о серьезном». Немного отыщется областей человеческой деятель­ности более серьезных, нежели дидактика, и ничто в мире не бывает скучней и надоедливей, чем проповедование дидак­тических постулатов в прямой и серьезной форме. Видимо, потому такие великие учителя человечества, как Рабле и Воль­тер, свои просветительские идеи облачали в покров эксцентрики и клоунады, а для пропаганды серьезных мыслей при­бегали к форме гротеска (вспомним «Гаргантюа и Пантагрю­эля» и «Кандида»). Так поступают и братья Кежерадзе, и сам Г. Дочанашвили. Гротеск один из его любимейших худо­жественных приемов, и можно смело сказать, что он тон­чайший мастер этого приема. Читатель легко догадается, что гротесково деформированные картины действительности в его произведениях служат, в первую очередь, прояснению и высветлению сути явлений.

Из диалектики сущности и явления мы знаем, что сущ­ности никогда не удастся проявиться в реальности полноцен­но. Сущность всегда опосредована в явлении данной действи­тельности, прикрыта явлением и подлежит освоению за преде­лами явления. В действительности и в выполненном в клас­сической реалистической манере художественном произведе­нии исходя из явления конструируется сущность (путем аб­страктного мышления), в гротескном же — наоборот, исходя из сущности конструируется (с помощью художественной абстракции) «явление» (изображенное в произведении ис­кусства). Создавая гротескный художественный образ, писа­тель, творец, как бы говорит нам: вот, что произошло бы, если, бы сущность (тенденция) полноценно и полномерно проявилась в действительности.