Хью Броган - Джон Кеннеди

• Название: Джон Кеннеди
• Автор: Хью Броган
• Издательство: Ростов-на-Дону, «Феникс», 1997 — 384 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-222-00063-Х

«Политика должна быть нравственной», — говорят озабоченные будущим. «Политика — дело грязное», — угрюмо твердят озабоченные сиюминутным. И часто выигрывают сегодня, но, как правило, терпят поражение завтра.

Джону Кеннеди иногда приходилось поддаваться угрюмому принципу, но в целом его политика была подчинена светлому, нравственному. И это чувствовала не только Америка. Автор пишет: «Убийство в Далласе заставило содрогнуться весь мир». Это не дань риторике. Содрогнулась и та часть мира, которая должна была по предписанному ей правилу считать правительство США главным источником всех зол и бед на земле. Но даже те, кто свято верил в это, а таких было много, не могли не содрогнуться от выстрелов в Далласе…

На любом президенте больше пятен, чем на Солнце. И все же бывают среди них те, чье предназначение — сделать жизнь хоть чуточку светлее. Джон Кеннеди — в первом ряду таких президентов.

Книга, бесспорно, будет интересна широкому кругу читателей.

---

По всей видимости, в первые дни своего президентства Кеннеди был озабочен не столько внешней политикой, сколько экономикой и относящимися к ней вопросами. Обращения в конгресс содержали предложения по законодательству в области социального обеспечения, налогов, расходов на социальные нужды, минимальной заработной платы и так далее: казалось, что Кеннеди прежде всего постарается преодолеть медленный спад, который он унаследовал от Эйзенхауэра. В этот период «медового месяца», когда его популярность оставалась высока (согласно опросам общественного мнения), конгресс разумно продемонстрировал свою готовность к кооперации, но его долгие процедуры показали, что при такой спешке невозможно ожидать большого количества результатов, а тем временем подспудно накапливались вопросы по внешней политике, которые наконец потребовали внимания президента. Две проблемы надо было решать, и третья стучалась в дверь: Лаос, Куба и Берлин. Он не мог этого знать, но они воплотили в себе те главные вопросы, которые Кеннеди пытался разрешить весь период своего президентства и которые продолжали доминировать у его последователей.

В последние десятилетия XX века трагедия Индокитая[74] обещала стать тем, во что Соединенным Штатам никогда не следовало себя вовлекать. Теперь кажется ясным, что когда французская империя пала, непременно должно было начаться острое соперничество, чтобы заполнить образовавшийся вакуум: можно было сказать уже при первом приближении, что в это будет вовлечен старый буддистский уклад или то, что от него осталось, новая европеизированная элита и коммунисты; при более глубоком рассмотрении это станет соперничеством между вьетнамцами, более слабыми народами Лаоса и Кампучии и огромным Китаем, который на протяжении всей истории преследовал в Юго-Восточной Азии свои имперские замыслы. Соединенные Штаты могли повлиять на эту борьбу лишь незначительно, когда события выйдут на поверхность: говоря на жаргоне марксизма, баланс сил был против этого. Но те, кто делал американскую политику в 50-х годах, не видели и, возможно, не могли увидеть состояние дел столь ясно. По крайней мере, некоторые из них видели, что Лаос мало что значил для Америки. Ему самому следовало найти новое место в изменяющемся мире: маленький, замкнутый и окруженный хищными соседями, все, на что он реально мог надеяться — это найти свою нишу, но, по возможности, мирным путем. Надежды были обречены на обман, Америка обвинена в ошибках, повлекших за собой недели страданий, которые пришлось перенести. В конечном счете эти ошибки были порождены «холодной войной» и умонастроением, которое она взрастила, и Кеннеди не был свободен от этого. Но в 1961 году в самом начале своего руководства Кеннеди справлялся с проблемой Лаоса довольно хорошо.

Два вопроса встали перед американцами. Первый: что произойдет, если Соединенные Штаты повернут назад? На него несколько раз без обиняков отвечал президент Эйзенхауэр (как он поделился в своих мемуарах): «Несмотря на удаленность, мы были обречены охранять независимость Лаоса, чтобы нас не сменили северные соседи — коммунистический Китай и Северный Вьетнам. Так как если бы Лаос стал коммунистическим, началась бы цепочка переходов к этому строю — как цепь падающих костяшек домино — их пока еще свободных соседей, Кампучии и Южного Вьетнама и, по всей вероятности, Таиланда и Бирмы. Такая цепь событий могла бы открыть путь коммунистической экспансии на всем Юго-Востоке Азии[75]. Эта «теория домино» была широко принята в то время, история ее опровергла: окончательная коммунистическая победа в Индокитае повлекла за собой множество ужасных последствий, но предсказанная международная дестабилизация не входила в их число. Самое лучшее, что можно было сказать о кампаниях США в Индокитае — то, что они дали какое-то время Малайзии и Сингапуру, но и это вызывало сомнения, так как для завершения этих дел можно было использовать менее жестокие средства.

Однако Кеннеди, став президентом, столкнулся прежде всего не с «теорией домино», но, в основном благодаря деятельности Эйзенхауэра, со вторым вопросом: что произойдет, если Соединенные Штаты продолжат вторжение в Лаос? На этот вопрос не мог ясно ответить даже Эйзенхауэр, который ставил его перед Кеннеди на его доинаугурационных встречах. Русские наладили снабжение в эту страну, не считая помощи коммунистическим повстанцам, которых широко поддерживало коммунистическое правительство Северного Вьетнама своей усиливающейся армией, Соединенные Штаты продолжали обеспечивать антикоммунистические силы, при необходимости посылая туда собственные войска. Айк, без сомнения, был рад демобилизации: Кеннеди не мог понять, почему он не был взволнован столь ужасными рекомендациями[76]. Он был гораздо более озабочен, когда понял, что объединенный комитет начальников штабов был готов, если необходимо, использовать ядерное оружие в Индокитае, при этом оставаясь уверенным, что это не спровоцирует войну в «третьем мире». Он не мог разделить эту уверенность. Действительно, все эти инструктивные совещания (позже он жаловался, что потратил на Лаос больше времени, чем на что-либо другое в первые месяцы своего президентства), казалось, имели обратный эффект. Кеннеди не собирался вести дела в таком ключе, подразумевая ядерную войну — следовало найти другую политическую стратегию: и чем больше он обсуждал этот вопрос со своими советниками, тем яснее становилась альтернатива (та, к которой склонялась даже администрация Эйзенхауэра в свои последние дни»)[77]. Бисмарк заметил, что восточный вопрос не стоит и ногтя одного померанского мушкетера. Кеннеди решил, что Лаос не стоит ногтя любого американца. Не следовало вносить разобщение в администрацию, ни продолжая интервенцию, ни открыто выйдя из игры. Но, тем не менее, лаосский вопрос надо было закрыть. «Нейтральное» правительство должно быть учреждено международным соглашением: оно также могло успешно образоваться и само. Советско-американское соперничество за влияние могло преследоваться повсеместно. Это решение явилось платой за него. С точки зрения попытки Лаоса избежать коммунистического рабства это было преступно низко. С точки зрения антикоммунистического Вьетнама это было чрезвычайно опасно, особенно после того, как стало известно о появлении Тропы Хо Ши Мина, по которой из Северного Вьетнама в Южный к повстанцам переправлялись продукты и оружие. Разумеется, это не решало всех проблем американской политики в данном регионе. Но с точки зрения президента Соединенных Штатов это было наименее плохой альтернативой и, следовательно, той, которую ему следовало выбрать.

Вырабатывать новую политическую стратегию было бы утомительно и отняло бы много времени: это было поручено прежде всего Авереллу Гарриману, послу, имевшему большой опыт и работавшему помощником секретаря по вопросам Дальнего Востока. Но Кеннеди не отступил, ему были ясны два основных пункта: Лаос не представлял реальной стратегической ценности ни для Москвы, ни для Вашингтона, и до тех пор, пока супердержавы не связывали свой престиж с тем, что там происходило, переговоры оставались возможны: во-вторых, американцы с трудом представляли, где находится Лаос, и наверняка не интересовались этим. И, пока их не убедили, что администрация Кеннеди «теряет» Лаос (как правительство Трумэна уже якобы «потеряло» Китай), они спокойно игнорировали ее проблемы. Из этого следовало, что Кеннеди должен постараться заключить некоторое соглашение с Советским Союзом, которое наконец появилось, решив лаосский вопрос, что тут же попало на первые страницы газет и в телепрограммы новостей. В результате республиканцы поверили, что трудно, если не невозможно, повернуть назад. Расчеты в данном случае, как и в других, были низкими, но Кеннеди был прав, делая их. Его юношеское «я» автора «Почему Англия спала» могло вспомнить сожаление, высказанное Невиллом Чемберленом по поводу Чехословакии («далекая страна, о которой мы ничего не знаем»), и обвинить его в том, что он потворствует появлению другого Мюнхена: никогда еще о вероломстве коммунистов, чтобы расстроить соглашение, заключенное Гарриманом в Женеве в 1962 году, не говорилось с такой убежденностью, как и во времена Гитлера. Но вся эта критика упускала основной момент: Мюнхен был тщетной попыткой предотвратить войну, которая была неизбежна; но, по крайней мере, Женева помогала предупредить войну, которая не соответствовала ничьим интересам (даже лаосским).

Другой проблемой Кеннеди была Куба, решения которой он не видел столь ясно. Как и большинство граждан его страны, он был жертвой очень многих непроверенных предположений по этому вопросу. Он не переносил вульгарных клише, но действительно верил, как и каждый обыватель со Среднего Запада, что Карибы и, возможно, вся латинская Америка являются «задним двором» для Соединенных Штатов и, следовательно, к ним надо относиться собственнически (здесь любой неамериканец может определить губительное влияние доктрины Монро). Ему не хотелось, чтобы США оказывали поддержку коррумпированной и слабой кубинской диктатуре Фульгенсио Батисты, и он, как и многие другие американцы, приветствовал романтическое восстание Фиделя Кастро, которое свергло Батисту в 1959 году. К несчастью, Кастро был нетерпимо-враждебно настроен к Соединенным Штатам. Он экспроприировал большую часть американской собственности. Это было скверно, но мироощущение «холодной войны» сделало неизбежным то, что официальный Вашингтон почувствовал в желании Советского Союза распространить свое влияние гораздо большую угрозу для безопасности США. Как и во времена Эйзенхауэра, администрация вербовала множество эмигрантов, теперь бежавших с Кубы: в течение зимы 1960–1961 годов Центральное разведывательное управление (ЦРУ) сформировало повстанческие отряды из 1500 человек, которых начали тренировать в Гватемале для контрреволюционного вторжения на остров.