Георгий Егоров - Солона ты, земля!

• Название: Солона ты, земля!
• Автор: Георгий Егоров
• Издательство: Алт кн. изд- во
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-7405-0149-0, 5-7405-0150-4

---

— Ну, гад, я тебя все равно отсюда не выпущу живьем, — процедил сквозь зубы Полушин.

Он входил в азарт. В это время справа в углу ограды отчетливо щелкнул затвор, Андрей быстро повернул голову и вскинул винтовку. Но в глаза брызнул ослепительно белый пучок света, в голове треснуло что-то оглушительно, мгновенно потемнело кругом, стрельба превратилась в сплошной гуд, земля под Андреем куда-то рухнула…

На пристани грохотал бой. За час до наступления партизан сюда пришвартовались два парохода с белополяками. Громов узнал об этом тогда, когда партизаны открыли огонь по высаживающемуся на берег полку. Силы были явно неравными, но отступать уже поздно. Громов послал двух партизан — в Корнилове и в Ярки, чтобы они подняли всех, кто может держать пику и сидеть на коне.

Жаркая схватка, дошедшая до рукопашной, завязалась около тюрьмы. Филька и Егоров, как и договаривались, от церкви сразу повернули к тюрьме. За ними устремилось несколько человек.

За Обью уже начинало сереть небо. Ночь пролетела, как один час. Наконец тюрьма была взята. Взломали двери камер, заключенные выскакивали на свободу, хватали у убитых оружие и присоединялись к своим освободителям.

Партизаны начали отходить. Сто двадцать три человека не в состоянии были держать бой против полка белополяков и гарнизона в семьсот штыков. Оставляли улицу за улицей.

В это время в Ярках и в Корнилово, узнав о завязавшемся бое, ударили в набат. И едва партизаны покинули центральную часть города, как на окраине за их спиной появилась тысячная лава конников. Ярковские и корниловские крестьяне, вооруженные топорами, вилами, косами, верхом и на подводах неслись в город, насмерть загоняя лошадей. Поляки дрогнули. Они решили, что до сих пор бой вела только разведка партизан, а сейчас вводятся в действие основные силы, спешно стали грузиться на пароходы и к шести часам утра оставили город.

Партизаны вновь вступили в Камень. Они бродили по улицам, собирали трофеи, ловили попрятавшихся белогвардейцев. От купеческих и правительственных складов потянулись на Ярки и на Усть-Мосиху подводы, груженные мануфактурой, обмундированием, кожами, хлебом, оружием.

Громов со своим штабом стоял на пристани и торопил людей с отгрузкой трофеев. Сюда же на взмыленной, тяжело поводившей боками лошади прискакал и Милославский. У него порван рукав пиджака, и на груди болтался лоскут черной косоворотки.

— Медленно! Медленно грузят, — нетерпеливо сжимал рукоять плети Громов. — Мало подвод. Вы что думаете, беляки будут дожидаться, пока мы раскачаемся? Товарищ Милославский, раздобудьте еще с полсотни подвод и пошлите людей на погрузку.

— Слушаюсь! — козырнул тот и легко вскочил в седло, крутнул коня…

Филька с Егоровым не спеша ехали по улице. Василий ночью раздобыл себе наган — снял с убитого милиционера — и до отказа набил седельные подсумки винтовочными патронами. Он сбросил с себя холщовую рубаху, и теперь на нем красовалась новенькая суконная гимнастерка, а на голове — солдатская фуражка с оторванной кокардой. Оба были навеселе — после разгрома тюрьмы они в кабинете начальника взломали шкафы с бумагами и в одном из них нашли графинчик с вишневой настойкой. Здесь же, не закусывая, вдвоем опорожнили его.

Они ехали посреди улицы и чувствовали себя завоевателями в побежденном городе.

— Васьк, гляди, — вскрикнул неожиданно Филька, — узнаешь?

Навстречу им, крадучись около забора, шел человек. Филька спрыгнул с коня, бросил повод Василию. Подбежал к человеку.

— Стой, гад! Руки вверх!

Спрыгнул с лошади и подошел следом за Филькой Егоров.

— Теперь узнаешь?

Перед ними стоял старший надзиратель лаптевской тюрьмы Жданов.

— Узнаю голубчика, — ответил Василий, расстегивая кобуру, — очень даже узнаю. А ну, становись, гад, к стенке!

— Погоди, — остановил его Филька, — пусть он снимет сначала сапоги. Смотри, какие у него хорошие сапоги. Снимай, да поживее, некогда нам с тобой рассусоливать. И гимнастерку заодним скидай.

Жданов трясущимися руками стаскивал сапоги, присев к забору, потом стянул гимнастерку.

— Братцы… что же вы… помилуйте… Дети ж у меня.

— Становись к стенке, сволочь! Ишь, о детях вспомнил! — Василий, держа в правой руке на уровне груди наган, левой прислонял надзирателя к забору. — Становись, становись!

За спиной в это время послышался конский топот. Вдруг он сразу же оборвался.

— Кочетов! Егоров! Вы что это делаете? — закричал подъехавший Милославский.

— Вот, товарищ командир, гада поймали, — бойко ответил Кочетов.

— Надзирателем был у нас в тюрьме, — все еще держа за грудки свою жертву, пояснил Егоров. — Убегать собрался, а мы его застукали.

Милославский строго спросил:

— Вы же знаете, что самосуд запрещен! Кто разрешил расстреливать?

— Никто. Сами.

— Сами? А ну марш отсюда! — И мягче добавил — Этого субчика мы будем судить, а потом уже расстреляем. Поняли?

Ребята молча кивнули.

— А сейчас вам срочное задание: мобилизовать по десятку подвод и немедленно их отправить к купеческим складам на пристань — вывозить трофеи. Ясно?

— Ясно.

— Выполняйте. А этого я приберу к рукам… Сапоги можешь забрать, Кочетов, — разрешил он под конец.

К вечеру из Ковониколаевска подошли четыре парохода с войсками, и партизаны начали отходить из города. Цепи отступающих растянулись на многие версты.

2

Милославский дождался ночи, вылез из сарая, отряхнулся и, озираясь, перебежал просторный двор, вошел в штаб контрразведки. Он остановился на пороге, улыбнулся. Большаков сидел в углу и жадно курил, окутавшись сизым дымом. Зырянов рылся в шкафах, выкладывая на стол остатки уцелевших бумажек, папки.

— Прошу извинения, господа, — с нарочитой почтительностью козырнул Милославский. — Прошу извинить, что мои партизаны причинили вам столько неприятностей.

— А-а, Милославский! Все острите… Почему вы здесь? Почему не отступили с отрядом?

— Я не мог покинуть город, не простясь с вами, Большаков.

— Бросьте дурака валять, — поднялся Василий Андреевич.

Милославский прошел, сел на табурет. Лицо его сразу посерьезнело.

— Вы, Зырянов, не сказали Василию Андреевичу о моем повышении?

— Нет, не до этого было.

— Поздравьте меня, капитан. Я назначен командиром партизанского отряда!

— О-о… Вы далеко пойдете, штабс-капитан, если будете умно себя вести. Докладывайте обстановку.

Милославский взял со стола папироску, не спеша начал:

— Обезглавить восстание не удалось. Но, по-моему, сейчас уже не вожди решают судьбу восстания. Они были той первой спичкой, от которой начался пожар. И если бы мне удалось обезвредить эту спичку в самом начале, тогда от итого была бы какая-то польза, а сейчас, когда пламя полыхает, вовсю, спичка уже никакой роли не играет. И если ее сейчас убрать, то никто даже и не заметит этого.

— Ну, допустим, это не совсем так, — возразил Зырянов, — толпа всегда была слепа. Куда поведут ее вожаки, туда ока и пойдет.

— Но вместо Данилова и Тищенко появятся другие, и все-таки восстание не остановится.

— Вот нам и надо, чтобы вместо Данилова и Тищенко пали вожаками такие, как вы, Милославский, — вставил Большаков, — тогда это пламя, как вы называете этот бунт, примет совсем другой характер. Коль судьба послала вас в такое положение, Милославский, вы постарайтесь унести отряд из Мосихи. Куда? Ну хотя бы к Барнаулу.

Это правильно, — поддакнул Милославский, — если я уйду, то унесу с собой семьдесят процентов оружия всех отрядов — в остальных-то пики да берданы.

А вообще-то, — поднял палец Большаков, — вожди вождями, спички спичками, но вся эта философия — ерунда. Завтра вечером я буду наступать на Мосиху.

Всем отрядом пойду. Вы, Милославский, не зевайте, постарайтесь захватить штаб.

Едва ли мне это удастся. Даже наверняка не удастся. Не с кем, господа, такие дела делать, один я там в этом логове. Дайте мне помощника хорошего.

Да-а. Это тоже правильно. Скоро пришлем вам Титова. Он из мужиков, подойдет. Ну вот вроде и все…

Милославский не торопился уходить — не хотелось покидать друзей. Сидел, откинувшись на край стола, лицо спокойно, немного мечтательно.

До чего мне надоело в этой Усть-Мосихе, Василий Андреевич, если бы вы знали! — заговорил он с необычным для него искренним чувством. Большаков поднял голову, чуть удивленно посмотрел на Милославского. Тот продолжал — Помните, как мы весело жили в Барнауле? Я, например, частенько сейчас вспоминаю то счастливое время: «Кафе-де-Пари», девиц из номеров «Европы», пирушки. Хорошо было, пpавда? Помните какое чудесное зрелище представил нам Зырянов тогда в доме Биснека? (Зырянов хмыкнул носом.) Я до сих пор до осязаемости отчетливо вижу в окне обнаженную Венеру. Какие у нее плечи, какая фигура. Полжизни можно отдать за ночь…