Коллектив авторов - Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

• Название: Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7598-0914-2

В книге описывается многостороннее развитие базовых представлений о прошлом своей страны и Европы в Российской империи второй половины XVIII – начала ХХ века. В отличие от традиционного историографического рассмотрения, сосредоточенного только на эволюции академической науки, авторы исходили из более комплексного подхода, основанного на реконструкции ключевых понятий и механизмов исторической культуры страны (включая сферу образования, деятельность церкви и духовных школ, музеев, исторических обществ и археографических учреждений, региональных сообществ и т.д.). Изучение исторического знания органично дополняется развернутыми очерками об эволюции исторического сознания (с учетом его рецептивных и творческих компонентов), а также о динамике исторического воображения (в русском искусстве и литературе XVIII–IX веков).

Монография подготовлена к юбилею директора ИГИТИ, ординарного профессора НИУ ВШЭ И.М. Савельевой.

Текст монографии подготовлен в ходе реализации проекта «Формирование дисциплинарного поля в социальных и гуманитарных науках в XIX–XXI вв.», выполненного в рамках программы фундаментальных исследований НИУ ВШЭ в 2011 году.

---

Цензура вообще не может и не должна препятствовать обнародованию специальных сочинений, касающихся истории разных областей империи, бывших некогда отдельными и ныне составляющих с ней одно целое, если только сочинения эти написаны с чисто ученою целью, без всякой мысли о возможности самостоятельного существования тех областей и без всяких сепаратических учений и настроений[289].

Погодин – славянофил. Для него отрицать существование малороссов и их истории невозможно; наоборот, он считает, что малороссийский народ «носит все признаки самобытного племени». Такое убеждение было присуще и прочим славянофилам во времена создания погодинской статьи. Так, например, Юрий Самарин написал в 1850 году в Киеве в своем дневнике:

Пусть же народ украинский сохраняет свой язык, свои обычаи, свои песни, свои предания; пусть в братском общении и рука об руку с великорусским племенем развивает он на поприще науки и искусства, для которых так щедро наделила его природа, свою духовную самобытность во всей природной оригинальности ее стремлений; пусть учреждения, для него созданные, приспособляются более и более к местным его потребностям. Но в то же время пусть он помнит, что историческая роль его – в пределах России, а не вне ее, в общем составе государства Московского[290].

История и политика в это время еще не воспринимаются как нечто единое. Можно последовательно утверждать отдельность своей или чужой истории и не делать из этого никаких политических выводов на будущее. В 1845 году Погодин утверждал, что между великороссами и украинцами существует значительная разница с этнической точки зрения:

Великороссияне живут рядом с малороссиянами, исповедуют одну веру, имеют одну судьбу, долго одну историю. Но сколько есть различия между великороссиянами и малороссиянами! Нет ли у нас большего сходства в некоторых качествах даже с французами, чем с ними? В чем же состоит сходство? Этот вопрос гораздо затруднительнее[291].

Следовательно, он был готов идти достаточно далеко, возможно, даже дальше самих украинцев, в признании малороссов народом, отдельным от россиян. Но если они существуют, то должны обладать и своей историей. Проблемой для Погодина остаются ее истоки. Когда начинается малороссийская история, если она отлична от великорусской? Ведь ясно, что не в Киевской Руси, поскольку место тут уже занято. Значит, начинается она тогда, когда малороссы появляются как заметная этническая или историческая группа. К чему бы ни обращался российский историк, везде он мог найти лишь единственную версию ответа – во времена после татаро-монгольского нашествия.

При том же Погодин был в праве рассчитывать и, вероятно, действительно рассчитывал на сочувственный прием среди малороссов. Это ведь они не связывали свой фольклор, язык, а также свою историческую память с эпохой Киевской Руси. Это ведь они с начала XVIII века создавали все новые и новые исторические произведения, где история Украины была отождествлена с историей «казацкого народа», а этническое происхождение этого последнего выводилось из степных хазар. Практически все опубликованные к тому времени истории Малороссии строились вокруг «казацкого мифа», а принадлежность к «рыцарскому сословию» казаков еще в 1810–1820-х годах была для малороссийской шляхты главным аргументом в обосновании своего особого положения среди российского дворянства[292].

Погодин немного опоздал. Его взгляды 1830–1840-х годов могли бы полностью разделить украинские историки предыдущего поколения, для которых прошлое Малороссии существовало только как прошлое казацкое. Он не заметил, а может, и не знал, что в самой Малороссии постепенно начинают присваивать древнее прошлое этого края (и времена Киевской Руси особенно) как часть исторического опыта украинцев. В этом заключался один из парадоксальных уроков официального поощрения занятий местной историей, древностями и фольклором после подавления польского восстания. К концу 1850 – началу 1860-х годов образованные люди с украинским самосознанием начали ощущать себя хозяевами уже не только своей территории, но и всей той истории, которая разворачивалась на ней на протяжении минувших веков.

Как ответил Максимович на «теорию» Погодина? В поисках доказательств своей гипотезы московский историк имел неосторожность ступить на поле филологии, где Максимович – даром, что по образованию он был ботаником, – считал себя специалистом. Погодин допускал, что церковнославянский язык, на котором были написаны все памятники Киевской Руси, был языком не только книг, но и живой речи, на которой говорили на Руси в древности. Эту речь он считал наиболее близкой к русскому языку, который решительно отделял от языка украинского. В результате у московского историка выходило, что киевские памятники, написанные церковнославянским языком, принадлежали великороссам.

Именно эти положения стали предметом критического разбора в «Филологических письмах» Максимовича Погодину, опубликованных в славянофильском журнале «Русская беседа» в 1856 году. Максимович довольно спокойно разъяснял Погодину, что церковнославянский язык, по мнению Йозефа Добровского, Ернея Копитара и Осипа Бодянского (общего их хорошего знакомого по Московскому университету), принадлежал к группе южнославянских языков, и если когда-либо был языком живой речи, то только у славян на Балканах. Однако утверждение существенной разницы между великорусским и малорусским языками вызвало у Максимовича весьма эмоциональную реакцию:

Ты разрываешь ближайшее родство русских наречий, по которому малороссийское и великороссийское наречия, или, говоря полнее и точнее, южно-русский и северо-русский языки – родные братья, сыновья одной русской речи[293].

Правда, сам Срезневский, как стало известно Максимовичу из статьи Погодина, склонялся к мысли, что до монголо-татарского нашествия на всей Руси существовал один общий язык, а южнорусские особенности возникли позже. Это, по мнению Максимовича, также было неверно, но все же лучше полного разделения русского и украинского языков:

Если бы пришлось мне из двух зол выбирать легчайшее, то я лучше согласен признать безразличие (т. е. отсутствие различий. – А.Т.) всей Северной и Южной Руси в древнее дотатарское время, чем разрознять их и разрывать ближайшее их родство до такой степени, как это сделано в твоей нынешней системе[294].

Очевидно, что Максимович был готов идти на уступки, но лишь в одном направлении – сближения двух народов. В последующих письмах Максимович стремился продемонстрировать Погодину, что украинский фольклор все-таки сохранил память о временах Владимира Святославича, а летописи содержат спорадические вкрапления «южнорусской» живой речи, и, наконец, сам этот «южнорусский» (малороссийский) язык уже существовал в Киевской Руси. Все это для Максимовича должно было означать не раздельность историй двух народов, чьи языки сформировались так рано, а напротив – неразрывное единство их общей истории. То, что малороссы уже существовали до монголо-татарского нашествия, означало для Максимовича лишнее доказательство принципиальной невозможности разделения истории, которая сплела судьбы двух народов с самых давних времен.

Погодин, разумеется, отвечал на это письмами, которые публиковал на страницах той же «Русской беседы», и дважды ему возражал в своих посланиях Максимович. Наконец, вероятно, утомившись от спора и стремясь положить ему конец («пора нам прекратить наш спор в “Русской беседе” хоть перемирием»), Максимович в 1857 году опубликовал последнее письмо Погодину, которое назвал «О мнимом запустении Украины в нашествие Батыево и населении ее новопришлым народом». В нем Максимович стремился подвергнуть тщательному пересмотру «историческую» часть доводов Погодина о запустении Приднепровья и предполагаемом переселении оттуда народа на север. Одновременно, по мысли Максимовича, ему удалось доказать, что никакого упадка земель и переселения не было. Аргументы Погодина были не слишком убедительными, так что с первой частью своей задачи Максимович справился весьма удовлетворительно. Неоспоримых данных о массовой миграции жителей юга Руси в письменных источниках и в самом деле не сохранилось, а те немногие, что можно обнаружить, допускают и иные трактовки. Труднее было со второй частью, ибо никаких следов процветания южнорусских земель уже после нашествия в сохранившихся памятниках тоже нет. Вместо доказательств Максимович впадал в патетику:

Города и села были разоряемы татарами и вновь строились; люди разбегались и вновь сходились в свои города и села: такая тревожная жизнь была долей многострадальной Украины на несколько веков и после того, как с отвоеванием киевской земли Гедимином у татар (1320) минулась их воля; но их набеги продолжались из века в век, казалось, нескончаемо. Народ украинский, так же как и волынский и галицкий, убывал сотнями и тысячами от схваток с татарами, от хищного полонения ими; однако народонаселение Украины, так же как и Волыни и Галича, все продолжалось по-прежнему, как продолжается доныне в стародавних городах и селах, приумножавшихся новонаселенными[295].