Анатолий Бритиков - Дом с привидениями

• Название: Дом с привидениями
• Автор: Анатолий Бритиков
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1991
• ISBN: 5–08–000205–0

Сборник фантастических произведений ленинградских писателей. В круг тем сборника входят все основные темы современной научно-фантастической литературы: проблемы контакта со внеземными цивилизациями и освоения космоса, искусственного интеллекта, экологии и так далее.

Содержание:

Анатолий Бритиков. Поговорим о зеркалах

Александр Шалимов. Эстафета разума. Повесть

Артем Гай. Наследники. Повесть

Андрей Столяров. Чрезвычайная экспертиза. Рассказ

Андрей Столяров. Дверь с той стороны. Рассказ

Андрей Балабуха. Попутчики. Рассказ

Андрей Балабуха. Заколдованный круг. Рассказ

Святослав Логинов. Взгляд долу. Рассказ

Игорь Смирнов. Повесть о белом скитальце… Повесть

Илья Варшавский. Последний эксперимент. Рассказ

Илья Варшавский. Тупица. Рассказ

Леонид Агеев. С доставкой на дом. Рассказ

Борис Романовский. Преступление в медовом раю. Повесть

Вячеслав Рыбаков. Домоседы. Рассказ

Андрей Измайлов. Только спорт. Рассказ

Олег Тарутин. Вот хоть убей — не знаю. Рассказ

Ольга Ларионова. Короткий деловой визит. Рассказ

Андрей Кужела. Криминалистическая хроника с Иакинфом Страшенным и его робстрзаками. Рассказ

Александр Щербаков. Третий модификат. Рассказ

Сергей Снегов. Дом с привидениями. Рассказ

Коротко об авторах

Составители: А.Балабуха, В.Дружинин, А.Шалимов

Вступительная статья: А.Бритикова

Рисунки: К.Ли и В.Филиппенко

Оформление: К.Ли

---

Мы весь день провели на пляже. Купались. Любовались острым парусом у горизонта. Потом с гитарой пришла Шура Мартинелли; я забренчал, они заплясали, и Шура все пыталась что-то вызнать у сына о Лене. Очень много смеялись.

Потом вернулись домой и долго — дольше, чем завтракали, — обедали; еще балагурили, но в глазах жены уже стояла смертная тоска.

— Я провожу тебя, — сказал я, когда сын поднялся.

— Тогда и я с вами, — заявила жена. — Что мне тут одной-то?

— Не-ет, у нас мужской разговор, — разбойничьим голосом ответил я и лихо подмигнул сыну так, чтобы обязательно видела она.

Над поселком, упругими толчками меняя направление полета, реяли медленные, громадные стрекозы.

Не доходя до машины, сын остановился:

— Да, ведь ты собирался мне что-то сказать?

Точно он только сейчас вспомнил об этом! Тон у него был чрезвычайно небрежный.

— Хочу увидеть остров с высоты, — столь же небрежно ответил я. Я был готов к чему угодно, но он отреагировал пока вполне нормально.

— Да у меня же одноместная машина!

— А мне не на материк лететь. На десять минут съёжусь.

Он держался, но я чувствовал, что чем-то ранил его, — это было нестерпимо, но у меня не было выхода. Я чувствовал, что если не разберусь сейчас до конца и лишь напугаю сына — он не скоро прилетит к нам вновь.

— Отец, да что тебе в голову пришло?

Я заулыбался и пошел к машине. С каждым шагом идти становилось все труднее, гравилет внушал мне тот же страх, что и утром, нет, наверное, еще больший; но странно вот что, раньше такого никогда не было, ведь мы с женой не раз провожали сына до стоянки, целовали, перегибаясь через борт, — впрочем, раньше я подходил к машине, твердо зная, что не полечу.

Сын догнал меня. Он совсем не умел претворяться, мой мальчик, на лице его отчетливо читались растерянность, беспомощность… страх? Тоже — страх? Чего же мог бояться он?

Я положил руку на корпус — меня обожгло.

— Ну, тогда я один, — попросил я, едва проталкивая слова сквозь комок, заткнувший горло; сердце отчаянно бухало, хотя я еще стоял на земле. — На полчасика.

— Н-нет, — пробормотал он. — Одному — это уж… На такой легкой машинке в твоем возрасте небезопасно, в конце концов!

— Утром я летал прекрасно, — сказал я с улыбкой; она, кажется, не сходила с моего лица. — Не хорони меня раньше времени.

— Да я не хороню! — выкрикнул он. Продолжая улыбаться, продолжая смотреть сыну в глаза, я влез в кабину; он вздрогнул, сделал какое-то непроизвольное движение, словно хотел меня удержать, а затем тихо, но твердо сказал: — Я не полечу.

Тогда я опустил пальцы на контакты. Машина задрожала — так, вероятно, дрожал я сам, — песок под нею заскрипел, и сын рванулся ко мне; я, улыбаясь, сжался сбоку от кресла пилота и захлопнул колпак; я чувствовал напряжение, с каким сын ищет выход из неведомой мне, но, очевидно, отчаянной ситуации; машина взмыла метров на пятьдесят — горизонт плавно распахнулся, но перед глазами у меня заметались темные пятна, и сквозь гул крови я услышал голос:

— Видишь, тебе плохо!

— С чего ты взял? — выдавил я. — Мне хорошо, просто чуть укачивает с непривычки. Выше, выше!

Разламывалась от боли голова, но я снова видел и слышал отчетливо; мы поднялись на высоту ста метров и зависли, будто впечатанные в воздух; солнце, громадное, рдяное, плавилось в серой дымке над необъятным морем, неуловимо для глаза падая за огненный горизонт.

На краю пульта прерывисто мерцала тревожная малиновая искорка. Я не знал, что это за сигнал. Я протянул к нему руку.

— Что это?

— Индикатор высоты, — произнес сын, и вдруг испугался, будто бы проговорившись, и поспешно забормотал: — Здесь кончается эшелон набора высоты, понимаешь, так что подниматься нам больше нельзя… — По этому бормотанию я и понял, что первые его слова имели тайный смысл.

— Ах, высота!! — закричал я, не в силах долее сдерживать вибрирующего напряжения души; рука моя, вопросительно протянутая к индикатору, внезапным ударом смела с пульта ладони сына, другая упала на контакты, и машина, словно от удара титанической пружины, ринулась прямо в синее небо; перегрузка была ослепляюще мощной, до меня долетел отчаянный вопль: “Не надо!!!” — и в тот же миг солнце, небо, океан и зеленый берег, окаймленный белой полосой, исчезли без звука, без всплеска, как исчезает в зеркале отражение. Гравилет стоял.

Гравилет стоял в громадном плоском зале. Светящийся потолок. Свет мертвый, призрачный. Бесконечные ряды машин, погруженные в вязкий сумрак. Неподвижность, ватная тишина, как на морском дне.

Дрожащими руками я откинул колпак.

Пол тоже был мертвым. И воздух. Меня качнуло, я обеими руками ухватился за борт. И только через несколько секунд посмел обернуться к сыну. Он скорчился на сиденье, спрятав лицо в ладонях.

— Что это? — тихо спросил я.

Он молчал. Мне стало жаль его. Я погладил его по голове. Лет двенадцать я не гладил его по голове. Пожалуй, с тех самых пор, как окончился домашний курс обучения и очень старый, седой человек — инспектор ближайшей школы на материке — увез его учиться.

На материке?!

— Что это такое?! — спросил я, с наслаждением чувствуя как когда-то тепло его кожи, шелковистость волос. Он помедлил и, не поднимая головы, глухо ответил:

— Звездолет.

Я ничего не почувствовал.

— Ах, вот как, — сказал я. — Звездолет. Мы куда-то летим?

— Уже прилетели. Больше трех лет.

— Куда же? — спросил я после паузы.

Он снова помедлил с ответом. Казалось, одно — два слова требуют от него колоссального напряжения и всякий раз ему нужно заново собираться с силами. Я отчетливо слышал его дыхание.

— Эпсилон Индейца.

Я ударил ладонями по прозрачному колпаку. Громкий хлопок угас в сумеречной пустоте ангара. В ладонях растаяла плоская боль.

— Долго летели?

— Двадцать шесть лет. Я не знал, что еще спросить.

— Все прошло хорошо?

— Хорошо.

И тут меня осенило.

— Смена поколений?

— Да.

— Значит, тот инспектор школы…

— Один из пилотов. Они учили нас…

— Вот как… Подожди, а передачи? Мой концерт в Мехико? Мы же каждый день… книги, фильмы?!

— Это информационная комбинаторика. Это Ценком.

— Ценком?

— Центральный компьютер. Он отвечал за моделирование среды.

Сын поднял наконец лицо. Это было страшно. Он переживал сейчас такое горе, какого я и представить, наверное, уже не мог. И горе это было — боль за меня?

— А ну-ка возьми себя в руки!

Это выглядело, конечно, нелепо и смешно, как дешевый фарс, — тонконогий, пузатый композитор призывал к мужеству звездоплавателя. Но мне было странно весело, точно я помолодел. Сердце билось мощно и ровно. Я был удивлен много меньше, чем должен был бы удивляться. Собственно, я всегда предчувствовал это, ощущал все это — ожидание, бешеный полет и сверхъестественное напряжение, пронизавшее неподвижность вокруг; и вот я прилетел наконец!

— Я должен все увидеть.

Он молча поднялся, и мы двинулись, лавируя между машинами; лифт взметнул нас куда-то высоко вверх, мы оказались в коридоре, снова пошли. Коридор чуть загибался влево. Впереди и слева стена раскололась, выбросив изнутри сноп нестерпимого ядовито-алого света, и в коридор вышли два человека в блестящих пластиковых халатах до пят и темных очках, плотно прилегающих к коже; из-за очков я не смог понять, чьи это сыновья. Они увидели меня и остолбенели, один схватился за локоть другого. Не замедляя шага, мы прошли мимо, и вскоре стена рядом с нами вновь раскололась. Мой сын сказал:

— Вот рубка.

Я увидел их планету.

Мягкая, тяжелая голубая громада висела в звездной тьме.

— Мы на орбите? — хрипло спросил я.

— Да.

Стена за нами закрылась. Я подошел к пультам, над которыми возносились экраны, опустился в кресло — наверняка в кресло одного из пилотов, возможно, от старости уже умершего; я понимал, что мне не следует сидеть в нем, но ноги мои вдруг снова совсем ослабели.

— Когда же назад?

Сын помотал головой.

— Что… н-нет?

— Никогда назад, — медленно проговорил он. — Мы — человечество. Два корабля уже идут с Земли следом.

— Подожди. — Мысли у меня путались, шок проходил, и я начал понимать, что ничего не понимаю. — Подожди. Давай по порядку.

Он сел на подлокотник кресла рядом со мною.

— Нравится?

— Очень.

— Там, вблизи, еще прекраснее. Дух захватывает иногда.

На нижнюю часть гигантского туманного шара стала наползать тень.

— Что тебе сказать… Были отобраны люди с чистыми генотипами, со склонностью к уединению, с профессиями, предполагающими индивидуальный труд. Согласие участвовать дало процентов шесть. Еще полпроцента отсеялось за год тренажерной проверки. Остальные составили экипажи кораблей, ушедших к пяти звездам.