Режин Дефорж - Черное танго

• Название: Черное танго
• Автор: Режин Дефорж
• Издательство: Букмэн
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7708-0022-4

Французская писательница Режин Дефорж пользуется ныне мировой славой. Грандиозный успех, далеко перешагнувший границы Франции, принес ей цикл романов «Голубой велосипед». Этот цикл зачастую сравнивают с великим романом Маргарет Митчелл «Унесенные ветром»: жизненная история умной, мужественной и красивой героини Р. Дефорж по имени Леа проходит на фоне грандиозных событий, потрясших Францию в 1939–1949 гг., подобно тому, как история Скарлетт О’Хара разворачивается на фоне гражданской войны в США. Цикл романов Р. Дефорж, несомненно, обладает подлинно французским своеобразием и будет иметь в России такой же успех, какой имеет во всем читающем мире.

---

Режин Дефорж Черное танго

Моим детям Франку, Камилле и Леа посвящается

Доколе, Владыка святый и истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?

(Откровение Иоанна Богослова)

1

В первую минуту Леа не поверила своим глазам и замерла на дорожке. Навстречу ей шли двое — высокий красивый мужчина и маленький мальчик. Франсуа?! Шарль?! Да это были они — здесь, в Монтийяке, в том самом Монтийяке, который она считала полностью разрушенным, и где теперь раздавался звон плотницких пил, стук молотков и песня рабочих:

Каменщик песню пел
На крыше, там, где сидел…

Ее дом восстанавливался…

У нее радостно защемило сердце от мысли, что именно Франсуа Тавернье позаботился о восстановлении дома. Не в силах сдвинуться с места, она смотрела на своего вновь обретенного возлюбленного. Он жив, жив и жадно глядит на нее, ошарашенный, потрясенный… Франсуа шагнул было ей навстречу, но Шарль опередил его. В волнении Леа крепко обняла ребенка, бормоча что-то ласковое и бессвязное. Потом, слегка отстранившись, опустилась на колени, чтобы лучше его рассмотреть. Как же он вырос! И как похож на свою мать! При воспоминании о Камилле у нее вырвался стон.

— Тебе плохо? — с тревогой спросил осиротевший мальчик.

— Нет, мой милый, я так рада снова увидеть тебя…

— Тогда почему же ты плачешь?

Как объяснить пятилетнему ребенку, что плакать можно не только от горя, но и от радости?!

Еще один белокурый малыш цеплялся за ее юбку, а рядом с ним стояла молодая женщина в платье в цветочек. Оно напомнило Леа платье, которое носила ее мать в предвоенное лето.

— Франсуаза?..

Сестра бросилась к Леа на шею, осыпая ее поцелуями. Потом Леа по очереди расцеловалась с модницей Лаурой, с тетушками Лизой и Альбертиной, чьи лица так и светились от счастья, и наконец, с Руфью, милой Руфью, неизменным воспоминанием детства, теперь постаревшей, сгорбленной, с трясущимися руками… Леа переходила от одной женщины к другой, почти не осознавая себя, как будто и поцелуи, и объятия, и ласковые слова предназначались не ей. После того, что она увидела в разрушенном Берлине, в поверженной Германии, ей казалось невероятным, что можно вновь очутиться на этой земле, в этом имении, куда она еще недавно и не надеялась когда-либо вернуться.

Но постепенно и счастье возвращения, и радость, охватившую ее при виде Франсуа и Шарля, как бы заволокло туманом в ее сознании. Все это — иллюзия, шутка или маскарад, а люди — всего лишь призраки… Почему эта бритая, размахивающая руками женщина надела платье ее матери? А что тут делает эта размалеванная девица, весьма схожая с проститутками высокого полета, посещавшими немецких офицеров в барах Бордо?.. Зачем привели этих крикливых, перепачканных ежевичным соком детей?.. А что надо этим старым, одетым в черное женщинам, похожим на богомолок из Сен-Макера?.. И этому человеку с грубыми чертами лица и с ироничной улыбкой на губах? Почему он вообще улыбается? Что он здесь находит забавного? И почему он ее так разглядывает?! В ней постепенно поднималась волна крайнего раздражения, от которого путались мысли. Ну, конечно же, никогда, никогда ей не следовало ступать на эту землю, где все разрушено, замарано, умерщвлено!.. Она ждала, что из грабовой аллеи с минуты на минуту покажется Морис Фьо со своими молодчиками. В ушах Леа звучали крики и стоны, а доносившийся до нее стук плотницких молотков она принимала за удары ружейных прикладов, которыми вышибали двери ее дома… У террасы стелился дым от сожженной травы, но для нее это был дым от тела тети Бернадетты, сожженной огнеметом…

Леа с силой оттолкнула от себя кольцо женщин и детей. Нет, им не удастся ее провести, она не позволит себя обмануть…

Леа бросилась бежать. Ее тетки и сестры в изумлении смотрели ей вслед. Один лишь Франсуа Тавернье понял, что испытывала девушка.

Леа летела через виноградники, как обезумевшее животное, спотыкаясь на неровной почве, падая, поднимаясь и снова падая… Их разделяло всего несколько шагов, когда она, наконец, заметила его, но не узнала. Одна мысль билась в ее помутившемся сознании: «Им не удастся меня провести, не удастся!..» Ужас и ненависть удесятеряли ее силы. Она понеслась еще быстрее. Когда она пробегала мимо дома Сидони, ей послышался голос Матиаса… Она помчалась дальше по дороге, ведущей к часовне на вершине холма Верделе, — тайному приюту, где она изливала свои детские жалобы, терзалась грустными отроческими сомнениями, поверяла, будучи уже взрослой девушкой, свои страхи перед лицом войны и смерти. Она ободрала руки, продираясь через колючий кустарник, и на четвереньках принялась карабкаться на вершину холма. Тут ее настиг Франсуа, и между ними в полном молчании завязалась борьба. Тавернье пришлось применить всю свою силу, чтобы не дать Леа расцарапать ему лицо. И только почувствовав, что она, наконец слабеет, он, желая ее успокоить, пробормотал:

— Тише, тише, малышка, не бойся… Со всем этим покончено, успокойся… Любовь моя, никто больше не причинит тебе зла, обещаю.

Постепенно Леа стала приходить в себя. Она закрыла глаза и представила себе, что ей всего восемь лет и что ее убаюкивает и утешает отец после того, как она, упав, больно ушиблась… Она прижимается к его груди, ее рыдания затихают, боль успокаивается. Отец берет ее на руки и несет в кровать.

Франсуа уложил Леа на траву в тени дуба. Совсем как ребенок, она тотчас же уснула, не выпуская его руку. Это напомнило ему их редкие проведенные вдвоем ночи, когда после близости она вдруг засыпала, не договорив начатую фразу. Такое внезапное погружение в сон позволяло ей быстро восстанавливать силы.

Он осторожно вытер носовым платком ее мокрое от слез лицо. Глядя на Леа, Франсуа в который раз был поражен удивительным сочетанием бьющей через край энергии и незащищенности, читавшимися в ее лице. Как и прежде, эти противоречивые свойства ее натуры взволновали и тронули его. По дрожанию ее век он понял, насколько сильны были ее переживания. И он поклялся сделать все, чтобы она забыла тяжелое прошлое, начала новую, спокойную и счастливую жизнь. Он засыплет ее подарками и украшениями, повезет в иные страны, к иным берегам, туда, где не только не орудовал, но даже и не появлялся человек… Он снова испытает сладостные муки от ее кокетства, снова услышит ее смех, закружит ее в неистовом вальсе, увидит, как она пьет шампанское. Да, надо употребить все средства, чтобы навсегда стереть из памяти любимой все ужасные воспоминания…

— Франсуа!

— Я с тобой, моя девочка.

— Франсуа, если бы ты знал!..

— Знаю, дорогая, знаю. Но теперь надо постараться все забыть…

При этих словах он почувствовал, что тело Леа напряглось, и она готова вырваться из его объятий.

— Это нелегко сделать, но без этого нельзя. Тебе предстоит вновь отстроить дом, растить ребенка, создать семью…

— Замолчи! Замолчи!

Она принялась колотить его в грудь кулаками.

Разозленная его смехом, Леа попыталась царапаться и драться. Он подмял ее под себя и стиснул за головой ее вытянутые руки.

— Тебе не кажется, что мы могли бы найти занятие получше, чем ссора? — проговорил он, пытаясь дотянуться до ее губ.

Но она начала отбиваться и укусила его так больно, что ему пришлось отступить. Леа поднялась с земли, волосы у нее растрепались, лицо подурнело от гнева. В течение нескольких долгих минут они неотрывно смотрели друг другу в глаза. Понемногу Леа успокоилась, и ожесточение сменилось глубокой печалью. Слезы покатились по ее щекам. Подле этого пришло, наконец, успокоение. Когда Франсуа протянул ей носовой платок, она едва заметно улыбнулась в знак благодарности.

— Извини, я смешно выгляжу.

— Ты выглядишь как угодно, но только не смешно. Иди ко мне.

Она прижалась к нему, чувствуя, как желание вытесняет из души тревогу. Расстегнув рубашку Франсуа, она провела ладонью по его груди и вновь ощутила знакомую мягкость кожи и присущий ему запах. Как же ей не хватало его все эти долгие месяцы! Настолько не хватало, что она чуть было не уступила ухаживаниям молодого и красивого английского офицера! Франсуа расстегнул ее строгую блузку и опустил бретельки комбинации… При виде ее обнаженной пышной груди он мысленно послал ко всем чертям и войну, и страдания, и небо, и землю, и смерть… Оставались лишь они двое, мужчина и женщина, соединившие, как на заре времен, свои тела в одно и не желавшие ничего, кроме наслаждения…

Наслаждение было сильным, но кратковременным, и оба остались неудовлетворенными.

Франсуа помог Леа подняться. Обнявшись, они вышли на дорогу, ведущую в Монтийяк. В Бельвю она присела на старую каменную скамью у дома Сидони и огляделась вокруг. Здесь ничего не изменилось, ничто не напоминало о том, что была война, что в окрестных лесах и деревнях люди жертвовали жизнью ради сохранения этих колоколен, полей и виноградников. Ничто не напоминало теперь об этом! На мгновение перед ее мысленным взором возник образ несчастной, почти догола раздетой Сидони. Закрыв глаза, она прогнала ужасное видение, так как хотела сохранить в памяти другую Сидони, добрую и трудолюбивую кухарку, часто говорившую ей: