Альберто Моравиа - Чочара

• Название: Чочара
• Автор: Альберто Моравиа
• Издательство: Правда
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Один из самых известных ранних романов итальянского писателя Альберто Моравиа «Чочара» (1957) раскрывает судьбы обычных людей в годы второй мировой войны. Роман явился следствием осмысления писателем трагического периода фашистского режима в истории Италии. В основу создания произведения легли и личные впечатления писателя от увиденного и пережитого после высадки союзников в Италии в сентябре 1943 года, когда писатель вместе с женой был вынужден скрываться в городке Фонди, в Чочарии. Идея романа А. Моравиа — осуждение войны как преступления против человечества.

Как и многие произведения автора, роман был экранизирован и принёс мировую славу Софии Лорен, сыгравшую главную роль в фильме.

---

Тем временем мать адвоката, испуганная, дрожащая, полная тревоги, приносила из кухни кушанья, держа тарелки и блюда обеими руками так осторожно, как будто это было святое причастие. Она поставила на стол тарелки с колбасой и ветчиной, положила немецкий хлеб в форме кирпича, именно такой, какой мы искали в обмен на яйца, затем принесла суп, настоящий мясной, с домашней лапшой, и, наконец, большую вареную курицу с маринованными огурцами и помидорами. Еще поставила на стол бутылку красного вина хорошего качества. Было видно, что адвокат и его мать сделали все возможное, чтобы угостить как следует этого немецкого юнца, который расположился со своей батареей около них и перед которым им приходилось заискивать. Но у лейтенанта был плохой характер, потому что он сразу показал на хлеб и сказал:

— Разрешите спросить у вас, синьор адвокат, где вам удалось достать этот хлеб?

Адвокат, нахохлившийся, как будто у него была высокая температура, ответил неуверенным и шутливым голосом:

— Мы получили его в подарок… один солдат подарил нам этот хлеб, а мы подарили ему кое-что другое… известно, во время войны…

— Значит, обменом занимаетесь, — безжалостно сказал немец. — Это запрещено… А кто был этот солдат?

— Ну уж нет, лейтенант, можно признаться в грехе, но нельзя называть согрешившего… Попробуйте лучше этой ветчины, она не немецкая, а собственного производства.

Лейтенант ничего не прибавил и принялся молча есть ветчину.

Оставив в покое адвоката, лейтенант перенес свое внимание на Микеле, спросив его без всяких предисловий, какая у него профессия; Микеле, не колеблясь, ответил, что он школьный учитель.

— Что преподаете?

— Итальянскую литературу.

К удивлению адвоката, лейтенант спокойно заявил:

— Я знаком с вашей литературой… я даже перевел на немецкий язык один итальянский роман.

— Какой?

Лейтенант назвал имя автора и заглавие книги; я не запомнила ни того, ни другого. Я заметила, что Микеле, не обращавший до того внимания на лейтенанта, казался теперь заинтересованным, а адвокат, видя, что лейтенант разговаривает с Микеле уважительно, как с равным, тоже изменил свое поведение и был как будто даже доволен, что Микеле сидел с ним за одним столом. Он сказал лейтенанту:

— Наш Феста — ученый человек, известный ученый, — при этом он хлопнул Микеле по плечу.

Но лейтенант, считавший делом чести не обращать никакого внимания на адвоката, хотя тот был здесь хозяином и пригласил его на обед, продолжал, обращаясь к Микеле:

— Я жил два года в Риме, где и учился вашему языку… я занимаюсь философией.

Адвокат, пытаясь принять участие в разговоре, сказал шутливо:

— Тогда вы поймете, почему мы, итальянцы, воспринимаем философски все то, что происходит с нами в эти времена… да, именно по-философски…

Но лейтенант даже не посмотрел на него, а продолжал оживленный разговор с Микеле, сыпал именами писателей и названиями книг; было видно, что он хорошо знаком с литературой, от меня не ускользнуло, что постепенно, неохотно и скупо, но все же Микеле поддается чувству если не уважения, то по крайней мере любопытства. Некоторое время разговор шел о литературе, потом, не знаю как, перешел на войну: чем является война для литератора и философа; лейтенант, заметив, что война дает ценный, совершенно необходимый опыт, вдруг произнес следующую фразу:

— Но самое новое для меня эстетическое чувство (он именно так и сказал «эстетическое», я тогда даже не поняла этого слова, но вся фраза запечатлелась у меня в памяти, как будто мне выжгли ее раскаленным железом) я испытал во время войны на Балканах, и знаете каким образом, синьор профессор? Очищая пещеру, полную неприятельских солдат, огнеметом.

Услышав эту фразу, мы все четверо: Розетта, я, адвокат и его мать — остолбенели. Позже я подумала, что лейтенант просто хвастался, что он никогда не делал этого, что это была неправда: он выпил несколько стаканов вина, лицо у него раскраснелось, глаза стали масляными, но тогда сердце у меня оторвалось, и я вся похолодела Я взглянула на присутствующих. Розетта сидела, опустив глаза; мать адвоката нервно поправляла складку на скатерти; адвокат, как черепаха, втянул голову в поднятый воротник. Только Микеле смотрел широко открытыми глазами на лейтенанта. Он сказал:

— Интересно, нечего сказать, интересно… но еще более новым и интересным, думаю, бывает ощущение летчика, сбрасывающего бомбы на деревню и видящего, пролетая, что на месте домиков остались лишь кучи пыли и щебня.

Лейтенант был не так глуп, чтобы не заметить иронии в словах Микеле. Помолчав немного, он сказал:

— Война дает человеку ничем не заменимый опыт, без которого человек не является человеком… Кстати, синьор профессор, каким образом вы находитесь здесь, а не на фронте?

Микеле спросил:

— На каком фронте?

Как ни странно, лейтенант промолчал, посмотрел враждебно на Микеле и уткнулся в свою тарелку.

Но лейтенант не успокоился, было совершенно очевидно, что он чувствовал если не прямую враждебность, то, во всяком случае, недружелюбие окружающих. Он оставил в покое Микеле, показавшегося ему недостаточно запуганным, и опять переключился на адвоката.

— Дорогой синьор адвокат, — сказал он вдруг, указывая на стол, — вы здесь утопаете в изобилии, в то время как все вокруг умирают с голоду… Откуда вы достали столько вкусных вещей?

Адвокат обменялся значительным взглядом с матерью, при этом во взгляде матери был страх, а во взгляде адвоката — спокойствие. Адвокат ответил:

— Я вас уверяю, что в другие дни мы не едим таких вещей… Мы приготовили этот обед специально для вас.

Лейтенант помолчал несколько минут, потом опять спросил:

— Вы владеете землей в этой долине, не так ли?

— Некоторым образом так.

— То есть как, некоторым образом? Мне говорили, что вам принадлежит половина этой долины.

— О нет, дорогой лейтенант, тот, кто сказал такую вещь, лгун или завистник, а может быть, и то, и другое… У меня здесь есть несколько садов… мы называем садами эти красивые апельсиновые рощи.

— Я слыхал, что эти так называемые сады дают большой доход… Вы богатый человек, адвокат.

— Ну уж, синьор лейтенант, не так, чтобы очень… но на жизнь хватает.

— А вы знаете, как живут ваши крестьяне здесь, в окрестностях?

Адвокат уже понял, куда клонит лейтенант, и ответил с достоинством:

— Хорошо живут… в этой долине крестьяне живут лучше, чем где бы то ни было.

Лейтенант как раз отрезал себе кусок курицы; уставив острие ножа на адвоката, он сказал:

— Если эти крестьяне живут хорошо, то как же живут те, кто живет плохо? Я видел, как живут ваши крестьяне. Живут, как скотина: дома их похожи на хлев; питаются тоже, как скотина, и одеваются в лохмотья. Немецкие крестьяне живут иначе. Нам, немцам, было бы стыдно, если бы наши крестьяне жили, как ваши.

Адвокат, уступая умоляющим взглядам матери, которые, казалось, говорили ему: «Не поддавайся на провокацию, молчи!»-пожал плечами и ничего не ответил Но лейтенант продолжал настаивать:

— Что вы скажете на это, дорогой адвокат, что вы ответите мне?

Адвокату пришлось ответить на этот раз:

— Они сами хотят так жить, я вас уверяю, лейтенант вы их не знаете.

Но лейтенант возразил резко:

— Нет, это вы, землевладельцы, хотите, чтобы крестьяне жили таким образом. Все зависит от этого, — он дотронулся до своей головы, — от головы. Вы — голова Италии, и вы виноваты в том, что крестьяне живут, как скотина.

Адвокат, казалось, был страшно напуган, но принуждал себя есть и глотал куски, делая при этом такие движения шеей, как делает петух, торопящийся проглотить что-нибудь. Лицо матери приняло отчаянное выражение, и я увидела, что она потихоньку сложила под столом руки для молитвы и молилась, прося защиты у бога. Лейтенант продолжал:

— Раньше я знал только несколько итальянских городов, самых красивых, а в этих городах знал одни лишь памятники. Но теперь благодаря войне я хорошо изучил вашу страну, пройдя ее всю вдоль и поперек. И вот что я вам скажу, уважаемый адвокат: в вашей стране классовые различия просто скандальны.

Адвокат промолчал, только пожал плечами, как бы желая этим сказать: «А я-то тут при чем?» Лейтенант заметил это и возмутился:

— Нет, дорогой синьор, это касается вас, как и всех прочих интеллигентов — адвокатов, инженеров, врачей, профессоров. Мы, например, немцы, были возмущены разницей, существующей между итальянскими солдатами и офицерами: офицеры покрыты галунами, одеты в мундиры из специальной материи, едят особую пищу, все для них готовится отдельно, во всем у них привилегии Солдаты же одеты в лохмотья и питаются, как животные, и обращаются с ними, как со скотом. Что вы скажете на это, синьор адвокат?

На этот раз адвокат ответил: