Павел Кочегин - Человек-огонь

• Название: Человек-огонь
• Автор: Павел Кочегин
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1973

«Человек-огонь» — второе издание, переработанное и дополненное.

«Это был человек изумительной честности, беспредельной храбрости, чрезвычайно прямой», — так отозвался маршал Советского Союза Василий Константинович Блюхер об одном из первых красных командиров, герое гражданской войны Николае Дмитриевиче Томине.

Перед читателями встает образ смелого и мужественного военачальника, всего себя отдавшего делу революции, борьбе за окончательную победу Советской власти.

---

Довести Нину до дома не удалось. Девочка заболела и пришлось передать ее в детский приемник.

Чем ближе подъезжал к дому, тем тревожнее на сердце: приближались минуты расставания с Аверьяном. Он отслужил: уезжает домой.

За годы войны Аверьян возмужал и так изменился, что от прежнего казачонка остался длинный нос с причудливой горбинкой да черные глаза. Он научился ценить себя и, как часто бывает у ординарцев больших командиров, иногда пересаливал в обращении со средним комсоставом. Результат пересола — взбучка от Томина.

Проехали Курган. Здесь вышел из вагона Антип Баранов. Он едет на родину в отпуск, договорились встретиться в Ново-Николаевске. На подходе — Юргамыш. Нервозность командира передается Аверьяну, он то и дело поглядывает в окно, встает, снова садится.

Николай Дмитриевич снял чемодан и поставил его перед ординарцем.

— Это тебе, друг мой верный, неразлучный, на память… — и вышел из купе.

Аверьян бросился к выходу — поезд тронулся.

— Николай Дмитриевич, — закричал Гибин. — Понадоблюсь, покличь, как в восемнадцатом, в огонь и в воду.

— Спасибо, — ответил командир, не поднимая головы. — Будь здоров, Аверя. Прощай!..

Аверьяну не терпится. Открыл чемодан. В нем — новое обмундирование — брюки, гимнастерка, хромовые сапоги, кавалерийская фуражка и давнишняя мечта его — кожанка, точно такая же, как у командира.

2

Вот и родной дом. Все здесь знакомо до мельчайшей подробности — своими руками строил.

— Колюшка, милый! — вскрикнула Анна Ивановна, бросаясь к мужу.

— Валя, Валюшка! Папа приехал.

В комнату вкатилась голубоглазая девочка лет трех, с голубым бантом на голове.

Ни о чем не спрашивая, Николай Дмитриевич схватил приемную дочь, высоко поднял ее, прижал к груди, поцеловал и начал кружиться с нею по комнате, напевая что-то веселое.

— Какая же ты умница: в сердце у меня прочла! — сказал Томин, выслушав историю приемной дочурки.

Быстро пролетел отпуск. Большую часть времени Николай Дмитриевич провел с дочкой. Он придумывал разные игры — качал ее на ноге, возил на спине, играл в прятки, и она, счастливая, радостная, весело хохотала. А вечерами писал:

«21 мая 1922 года. Куртамыш. Положение края к югу от железной дороги очень скверное. Девяносто процентов населения голодает.

23 мая 1922 года. Куртамыш. Отдыхаю уже шестой день в полном смысле. Никуда не хожу, разве в лес, кушаю, сплю и ковыряюсь на огороде. Но покоя не дает совесть, что я сыт, а вокруг такое творится.

25 мая 1922 года. Куртамыш. Срок отпуска кончается. Через несколько дней еду в Ново-Николаевск. Отдохнул очень хорошо, физически чувствую, что мне гораздо лучше, но душевно неважно. Подавляюще действуют картины голода, а также меня нервирует то, что до сих пор не налажена работа местных органов власти. Есть еще произвольные действия некоторых начальников, но думаю, что рано или поздно все это изменится к лучшему».

3

Томина назначают командиром шестой отдельной Алтайской кавалерийской бригады. Однако мысль о демобилизации из армии его не покидает.

В Омске Томин записывает в своем дневнике:

«Командующий войсками Мрачевский обещал мне ходатайствовать и поддержать просьбу о моей демобилизации с военной службы».

А через день новая запись:

«Вчера виделся с моим бывшим боевым товарищем, который работает на селекционной станции. Тоже мечтает об устройстве хозяйства артельного».

Пока решается вопрос в «верхах», Томин крепко берется за организацию боевой учебы армии в мирных условиях.

«18 сентября 1922 года. Семипалатинск. Вот уже полмесяца, как работаю в бригаде. Работать приходится до головной боли. Хотя и тяжело, но, кажется, дело налаживается.

12 ноября 1922 года. Семипалатинск. Работы масса. Центр забрасывает бумагами и другими указаниями, которые не успеваешь провести в жизнь».

Части бригады разбросаны на сотни верст. В штабе Томин бывает редко. Он в полках и эскадронах проводит инспекторские проверки, инструктирует, учит, требует. Новый 1923 год застал его на «Гусиной пристани». И во всех поездках сопровождает комбрига ординарец Антип Баранов.

Кони с рыси перешли на шаг. Кругом степь. От яркого солнца больно режет глаза. Под ногами лошадей хрустит снег. Едут молча, каждый думает о своем. Баранов тяжело вздохнул.

— О чем вздыхаешь, Антип? — спросил Томин.

— Да что-то о доме взгрустнулось, писем давно от Даши нет, — ответил тот.

— А кто Даша-то? Невеста?

Антип вспыхнул. «Сказать или не сказать?» — подумал он и выпалил.

— Жена.

— Жена! — удивился Томин. — Выходит в отпуске женился и молчал, — укоризненно проговорил он. — Да разве так можно?

— Да как-то все случай не подвертывался, вот и молчал. Служить моему году еще долго, ну а Даша настояла. Поженимся, говорит. А то еще, чего доброго, привезешь из Красной Армии какую-нибудь кралю.

— Вот видишь, Антип, если бы я раньше знал, что ты женат, на Новый год отпуск дал бы тебе.

«7 января 1923 года. Семипалатинск. Сегодня проскакали 110 верст, но к вечеру все-таки добрались до дома, меня не ожидали. После 600 верст дороги квартира кажется особенно уютной, прямо-таки раем».

Утром Николай Дмитриевич случайно заглянул в чулан, где хранились продукты, и возмутился.

— Аня, иди-ка сюда, — позвал он жену. — Это что такое?

— Мясо, — ответила жена.

— Я тоже так думаю. Но какое мясо? Мне как командиру самую лучшую часть туши приволокли, а подчиненным что? Одни ребра. В следующий раз такого не позволяй.

Томин ушел на службу, а через час прибыл красноармеец и заменил мясо. Попало за это и начальнику, ведающему продовольственным снабжением.

«28 января 1923 года. Сегодня вечером закончили военные игры. Кажется, дивизия, которой я командовал, сыграла хорошо.

20 марта 1923 года. Семипалатинск. Сегодня приехал сюда комвойск. Я просил насчет демобилизации, но, видимо, ничего из этого не выйдет, так как он заявил, что меня не демобилизуют ни в коем случае».

Николая Дмитриевича перевели в Бийск на должность командира 4-й кавалерийской бригады. Здесь военкомом работал старый боевой друг Томина Евсей Никитич Сидоров. В соединении был и полк имени Степана Разина. Много друзей и товарищей по империалистической и гражданской войне встретил Томин в родном полку.

Дружеские отношения, взаимное уважение и доверие командира и комиссара плодотворно сказались на положении дел в бригаде. А в редкие свободные часы друзья выезжали на охоту. Работать было легко.

В городе с квартирами трудно и Томины жили на даче близ Бийска.

Как-то ординарец принес птенца. Анна Ивановна оставила дрозденка, кормила, поила его, и он быстро вырос.

Настало время, когда дрозд стал хорошо летать по комнате, теперь можно и на волю выпустить.

«Улетит», — с грустью подумала Анна Ивановна и открыла окно.

Каково же было ее удивление, когда вечером кто-то настойчиво постучал в окно. Глянула.

— Батюшки! Коля, посмотри, прилетел.

И с того дня, где бы ни летал дрозд, всегда возвращался домой. Сядет на окно и начнет выводить по своему:

— Тю-тичи! Тю-тичи! Давайте есть. — Когда не сразу открывали ему, он начинал сердиться, сильнее стучать клювом в стекло.

Николай Дмитриевич, придя с работы, часто наблюдал забавные сцены. То после еды дрозд прихорашивается, то купается в тазике и по всей комнате разбрызгивает воду.

— Ну и подлец, ну и подлец! — приговаривал Николай Дмитриевич, любуясь проделками дрозда, которого ласково называли Шалуном.

Осенью Томиным дали квартиру в Бийске. Что делать с Шалуном? Взять в город — могут кошки съесть.

— Давай унесем его в лес, — предложила Анна Ивановна.

— Согласен.

Томины идут лесом по ковру осенних листьев, тихо разговаривая. Шалун перелетает с плеча Анны Ивановны на плечо Николая Дмитриевича, что-то щебечет.

Взметнув крыльями, дрозд улетел и скрылся в лесной чаще.

— Ну вот и хорошо, что так получилось, пусть себе на воле летает, — проговорил Николай Дмитриевич.

— А все-таки, Коля, давай спрячемся, чтобы он нас не нашел.

Томины быстро спрятались в овраге и, пригнувшись, по зарослям пробирались домой.

Вот они вышли из оврага. И…

Дрозд, умостившись на плечо Николая Дмитриевича, еще громче закричал:

— Тю-тичи, тю-тичи!

— Ну разве от такого подлеца отделаешься? — проговорил Николай Дмитриевич.

После переезда Томиных в город, дрозд часто прилетал на старую квартиру и требовал:

— Тю-тичи! Тю-тичи!

Но окно не открывалось…

Томина вызвали в штаб округа и предложили поехать учиться.

«31 августа 1923 года. Лагерь на Оби. Сегодня прощался с бригадой. Разинцы преподнесли мне адрес».