Александр Романенко - ВьЮжная Америка

• Название: ВьЮжная Америка
• Автор: Александр Романенко
• Издательство: Армада-пресс, Дрофа
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2000
• ISBN: 5-309-00003-8

Автор книги, профессиональный изобретатель, по роду своей деятельности нередко посещает разнообразные уголки мира, где совершает свои «ненаучные» открытия. Одним из таких открытий оказался Эквадор — далекое, удивительное государство Южной Америки, вдохновившее на создание этой книги.

---

Прогулки, прогулки…

Мы гуляем по городу. Мы глазеем по сторонам. С роковой неизбежностью нас выносит на главную туристическую улицу — авениду Амазонас. Здесь мы чувствуем себя по-домашнему, мостовая напоминает переулки старой Москвы, Арбат. Молодые тополя, вечно желтеющие и теряющие листву, еще больше «европеизируют» эту улицу. Пять или шесть официантов зазывают прохожих в большое открытое кафе с красными столиками, на бегу суют в руки меню в зеленых папках. Но мы заходим в гамбургерную.

Гамбургерная — это лучший выбор для тех, кто еще не знаком с местной кухней. Глупо заказывать блюдо, не зная, сможешь ли ты проглотить хотя бы кусочек. Например, я наблюдательно замечаю, что в кафе напротив, где толпятся в основном индейцы, только что достали из корзины невероятных размеров бледную жабу. Ей отрезали голову и теперь со знанием дела препарируют. Я едал лягушек — не в Эквадоре, на Кавказе, мы дружили с корейцами. Лягушачье мясо тает во рту и много вкуснее самого лучшего цыпленка, но зачем тревожить Валентину? Она экзотику не любит, она консервативна и брезглива. И к ее большому счастью, совершенно не наблюдательна.

Мы жуем гамбургеры с копченостями, и сквозь стекло я поглядываю на индейцев. Мне известно, что их в Эквадоре несколько племен. В глаза бросаются индианки в мужских шляпах и в расшитых рубахах. Сперва я принял их за цыганок, но очень скоро понял свою ошибку. Нет, это совсем не цыганки, и, что для меня внове, индианки, особенно молодые, выглядят очень чистыми и, если уместно так сказать, цивилизованными.

Белоснежные, расшитые цветным шелком рубашки, длинные черные юбки, водопады золотистых и жемчужных бус, строгие прически, прямой, гордый взгляд — все это, несомненно, признаки людей независимых, уверенных в себе. Приглядевшись к настоящим индейцам, невольно начинаешь уважать их, понимая: эти наряды — не карнавал для туристов, как на Фиджи. Индейцам вовсе нет дела до туристов, они замечают неиндейцев, только когда продают сувениры, у них свой мир, четко расписанный, ясно организованный, отгороженный от нашего и, наверное, по-своему красивый.

Метисы в этом смысле — полная противоположность. Метис — уже не индеец, но и не испанец. Индейская кровь побеждает в нем, ее все больше с каждым новым поколением — кожа все смуглее, волосы все смолянее, глаза-угольки, нос горбинкой. Но именно это не устраивает многих метисов. Они пытаются отречься от своих индейских корней, не признают своего генетического прошлого, комплексуют из-за своей внешности, делают пластические операции, перековывая носы, красятся в рыжий цвет, белят кожу, прикрывают глаза очками. Отсюда — их нервозность, неуверенность в собственных словах и поступках, а вид белого человека вызывает у них такие сложные эмоции, о которых я просто боюсь судить, — для этого нужно быть хотя бы доктором психологии.

Короче говоря, мне нравится смотреть на индейцев, их спокойствие и самодостаточность невольно внушают оптимизм всем окружающим. Хотя и среди них я вижу вырожденцев, опустившихся попрошаек. Но настоящие, «чистые» индейцы отворачиваются от них: лучше не видеть, чем выражать презрение и тем самым унижать себя. Да, дикая гордость целомудренной древности — свойство, почти окончательно утраченное белыми людьми.

Я что-то много философствую. Вероятно, все-таки простудился ночью и, наверное, температурю. Или это акклиматизация. К тому же гамбургеры оказались суховатыми и пересоленными. Надо будет поискать кафе получше.

Валентина решает сделать новую прическу. Вполне логично — новое место, новая, так сказать, жизнь, значит, имидж тоже должен быть новым. Но сначала мы заходим в «Эспираль». Это самый старый торговый центр в Кито, самый главный из крупных. Внутри — действительно спираль: спиральная дорожка бежит от входа до седьмого этажа. Поэтому все здание круглое и напоминает средневековую оборонительную башню, но слишком «располневшую».

Товары меня не интересуют, разве что компьютерные, однако здесь я такого магазина не нахожу. Можно подняться лифтом на самый верх и спускаться оттуда, но мы, тугодумы, не догадываемся и плетемся пешочком. В основном здесь торгуют шмотками, а в этом я разбираюсь так же хорошо, как в японском балете, который никогда не видел. Мне скучно, и Маше тоже, мы заходим с ней в музыкальный отдел, однако и там нет ничего, что привлекло бы внимание.

В самом низу, почти у подземных гаражей — парикмахерская. Два пустых кресла. Мужичок и девушка. Валентина усаживается к девушке, я принимаюсь листать разговорник, и всего через семь или восемь минут нам с девушкой удается понять друг друга. Но уже на девятой минуте, видя, как девушка расчесывает волосы, подготавливая их к стрижке, Валентина, передумав, начинает сбивчиво, в основном жестами, объяснять, что конкретно она имеет в виду под словами «челка вот так» и «на уши вот так», и что значит «открыть здесь» и «прикрыть там», и что такое «выровнять полукругом наискось». Так как в стрижках я понимаю примерно в десять раз меньше, чем в том же японском балете, то подобные объяснения только усложняют дело. На выручку приходит само Провидение: в парикмахерской висит календарь, а на нем — барышня с той самой прической, о которой идет речь.

— Но ты объясни, что вот тут пусть не укорачивает, а срежет дугообразно, — добавила Валентина.

Я перевел: двумя пальцами показал ножницы и сделал ими круг где-то за Валентининым ухом. Чтобы не выглядеть глухонемым идиотом, каждое свое движение я комментировал попугайскими словами «эсо, эсо, эсо». Парикмахерша кивала, хотя явно ровным счетом ничего не поняла. Я вздохнул, уселся на диван, и мы с Машей принялись рассматривать модные журналы.

Отдыхавший, но внимательно следивший за нами мужичок — второй парикмахер — вдруг заявил уверенно и радостно, что мы русские. Я подтвердил, но поддерживать его попытки поговорить о Горбачеве не стал — мне это надоело и в других странах. Тогда мужичок стал рыться в ящике под зеркалом и вытащил оттуда кассету, которую тут же впихнул в магнитофон и включил, страшно довольный и счастливый, как именинник. С этого момента все были вынуждены слушать неведомые мне заунывные арии на русском языке, какие-то декадентские рыдания, не имеющие к русской музыке никакого отношения. Где он раздобыл эту гадость? Какой же болван!

Самое удивительное в этой истории то, что всего через полчаса, когда прическа была закончена, Валентина, придирчиво оглядев себя со всех сторон, осталась довольна. Мы заплатили три с половиной доллара и ушли, а дешевый магнитофон продолжал рыдать на русском языке.

Выйдя из «Эспирали», мы купили в будочке с фруктами по яблоку и пошли смотреть индейские домотканые товары. Два торговца, явно конкурирующих, расположились на противоположных сторонах улицы и предлагали каждый сотню свитеров, сотню пончо, сотню ковриков и еще сотню всякой мелочи вроде сумочек, поясов, шляп и шарфов. Все — из ламы. Живых лам я пока не видел, но хорошо знал, что в индейских деревнях их должны быть целые стада. А так как для меня что лама, что баран — все едино, то изделия из этих микроверблюдов меня заинтересовали мало.

Кроме одной вещицы, которая оказалась копией старинной индейской картины, причем таких копий американцы увезли в Штаты не одну тысячу штук. Вещица эта — панно из грубой, плотной, до твердости сплетенной шерсти. На панно изображены сидящие у костра индейские женщины, все в шляпах. Женщины сидят в свободных позах, но лиц не видно. Странно, однако эти примитивные угловатые линии, резкие лубочные цвета и лаконичные детали передают именно то впечатление, которое производят на иностранцев коренные жители этой страны: свобода, твердость, уверенность, и при этом — отвернутые от чужаков лица.

Мы прошли пару кварталов вниз, я купил бутылку «Сэвен ап», ни на что не похожую — чрезмерно длинное стеклянное сооружение с пупырышками и округлыми выпуклостями. Опустошив необычную тару, я опустил ее в проволочную корзинку, привязанную к столбу в метре над землей.

Дальше происходит марсианская сцена: торговка напитками спешно выбирается из своей будочки и, бормоча что-то себе под нос, деловито вынимает бутылку из корзины, а затем аккуратно кладет ее в ящик. Я ничего не понимаю. Может, корзина предназначена не для мусора, а для чего-то еще? Мы идем дальше, соображаем, но ответа не находим. Побродив, снова покупаем бутылку воды (загадка не дает мне покоя). На этот раз в бутылку нам кидают две трубочки — пьем через трубочки (бутылка слишком большая, в одиночку не выпьешь). Не переставая пить, я отхожу от будочки шагов на пять, но торговец тут же выскакивает наружу, как чертик из коробочки, и с извинениями пытается мне что-то объяснить, умоляюще (мне показалось, он едва сдерживал слезы) глядя на бутылку. Приходится вернуть ему сокровище. Он кланяется, будто я дал ему десять долларов вместо одного.