Игорь Зотиков - Зимние солдаты

• Название: Зимние солдаты
• Автор: Игорь Зотиков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-98797-030-0

Игорь Алексеевич Зотиков – член-корреспондент РАН, полярный исследователь, гляциолог, предсказавший существование подледниковых антарктических озер, один из первооткрывателей озера Восток. Его имя хорошо известно тем, кто интересуется историей освоения Арктики и Антарктики.

Книга отличается необычной структурой. Основой ее стали бесхитростные рассказы – американца и русского – о жизни во время войны и первые годы после… Объединенные вместе в одной книге, эти рассказы усилили друг друга, внезапно создав картину жизни не двух человек, а жизни двух стран за важный период их истории. А встретились и подружились американский летчик Роберт Дейл и русский ученый Игорь Зотиков в Антарктиде.

Завершают книгу репродукции картин И.А. Зотикова, который брал во все экспедиции мольберт и краски и даже на антарктическом морозе писал только с натуры.

---

Стихи авиатора

Прошло шестьдесят лет с того времени, как мы с Бабусей гуляли по кладбищу летчиков. Моя профессия, что не удивительно, оказалась связана с авиацией. Я закончил Авиационный институт, прыгал с парашютом, был пилотом маленьких учебных самолетов. Много часов находился в кабинах советских и американских самолетов над Антарктидой. У меня немало друзей-летчиков по обе стороны океана, с которыми мы вместе летали.

И вот однажды, сидя в офисе бывшего большого полярного американского летчика и моего друга по совместной зимовке в Антарктиде, я почему-то рассказал ему о чувствах, что испытал шестилетним мальчиком на московском кладбище летчиков, от которого не осталось и следа, а чувства живы во мне до сих пор.

Игорь Зотиков курсант-летчик 1-го московского аэроклуба

Дасти, так звали летчика, задумался, потом заглянул к себе в стол и достал книжку:

– Это, Игорь, стихи американского поэта Ховарда Хемероу. Он хороший поэт, а во время Второй мировой войны служил летчиком-истребителем, защищал Англию с воздуха.

Я открыл томик. Он назывался «Военные истории». И первое стихотворение, которое мне попалось, – «Война в воздухе». Показалось, что оно созвучно моему ощущению, что все мы, кто хоть немного летал и хотел этого, пропитаны каким-то общим настроением. Я переписал его. Прошли годы, и вот как я его сейчас перевожу:

Война в воздухе

Чтоб сохранить победный вид, его очарованье,
мы никогда не видели своих погибших.
Не часто беспокоились о том, чтоб дотянуть до дома,
коль становилось ясно, что умрем мы.
И лишь старались удержаться сколько сможем
в пустом пространстве, куда послали нас. В той пустоте,
которую мы звали войною в воздухе, своей войной.

Герои-призраки встречали нас не часто
рассказами о том, каков удар о землю
иль твердую, как сталь, поверхность моря голубого…
Те призраки так были невесомы, любому ветерку послушны,
Но тени их вонзались прочно в наши души.

О тех, кто не имел могил, напоминали только обелиски —
колонна, надпись, и пропеллер под углом.
И все ж, нигде столь многие не говорили о всего лишь горстке:
«Per ardores» – «крещенные огнем» – твердили слуги Марса,
«Per aspera» – «Прошедшие сквозь тернии ко звездам».

Да, то была хорошая война – война,
в которой победили мы. И нам казалось даже иногда,
что в ней никто из нас не умер, просто Бог помог,
Усилиями тех, кто проиграл свою игру,
и потому остался там, на небе – в воздухе пустом.

А на другой странице книги этого поэта-летчика я нашел еще одно стихотворение, которое тоже, не удержался, переписал (ксерокса тогда еще не было). Называлось оно длинно – «Ночные операции. Береговая служба Королевских ВВС». Текст брал за сердце:

Вспоминая ту войну, – я не могу поверить,
Что мы нуждались сильно во враге,
Хоть мы встречались с ним, – но это было —
Всегда случайно, только на мгновенье.
И нам казалось, гибли мы без помощи его, —
Кто жертвой глупости, а кто от невезенья.

Тот протаранил собственный аэростат загорожденья.
Другой чуть-чуть, но зацепил высоковольтку,
возвращаясь слишком низко.
Кто соскочил на взлете с полосы, а кто,
наоборот, – промазал при посадке.
А два иль три забыли выпустить шасси.

И были те, кто приняли поправку к компасу за курс,
навечно улетев. Куда? Никто уж не узнает.
А были и счастливцы: сочли Венеру низкую за свой
маяк родной и врезались в ночное море.
Умение, сноровка, время, тренировки —
Но каждый раз необходимы сто шагов, с закрытыми
глазами, в темноте, – а ведь достаточен всего один неверный.

Почему-то мне кажется, что каждый, кто занимался делом, описанным в этих стихах, еще в детстве готов был умереть за те слова прекрасных женщин: «Он был такой красивый! И умер таким молодым!»

Недаром японские мыслители за сотни лет до нас писали, что умирать надо совсем молодым – пока ты красив и готов расстаться с жизнью легко.

Рыжие Скоты

Прошло лето, в нашем чулане у поля орошения стало холодно, но мы продолжали там жить, несмотря на то, что папа каждый день обещал, что мы завтра переедем в новую чудесную квартиру.

Я не чувствовал напряжения взрослых, мне уже было хорошо и в нашем чулане. Все дни я проводил с Бабусей в прогулках, а ночью и в этом чулане мне было хорошо и тепло. Я научился, засыпая, после того как Бабуся накрывала меня поверх одеяла всем, что только возможно, для тепла, спать всю ночь, поворачиваясь во сне очень осторожно. Если какая-то дырочка, через которую шел холод в мое гнездышко, была прикрыта Бабусей чем-нибудь вечером, эта вещица оставалась не сдвинутой до самого утра. Я сохранил этот навык на всю жизнь, он не раз выручал меня и в военное время, и во время моих альпинистских походов, и на туристских ночевках.

Я, конечно, не мог предполагать, что в это время мой папа вел титаническую, неравную борьбу со спекулянтами и жуликами квартирного фронта и уже проигрывал ее.

Вот как рассказывал об этом папа через пятьдесят лет:

– Когда мы с твоей мамой уже кончали Тимирязевку, к нам приехала моя младшая сестра Кланя и осталась в Москве, поступив работать воспитательницей в детский сад Академии. Там она познакомилась со студентом Академии Сашей Тарасюком. Он был из Белоруссии, приехал учиться, как и я, как бывший участник Гражданской, балтийский матрос, один из тех, кто делал революцию. Он, влюбившись, женился на моей красавице сестре, которую легко покорил.

Кстати, из рассказов папы я понял, что в Тимирязевке практически все студенты не москвичи почему-то женились или выходили замуж за тех, кто тоже не были москвичами.

Но продолжу. Итак, Саша был студентом факультета механизации и его собирались оставить при одном из конструкторских бюро в Москве. Надо было найти жилье. Единственным способом сделать это было вступление в жилищный кооператив, называвшийся тогда Рабочим жилищно-строительным кооперативным товариществом или сокращенно по первым буквам слов: Эр-Же-Эс-Ка-Тэ. Они много лет были его пайщиками, ждали очереди, их дом уже почти построили. Но вдруг Саше предлагают работу, от которой он просто не мог отказаться – должность главного конструктора вновь строящегося гигантского Саратовского завода комбайнов. Конечно, он согласился, и их пай и очередь они передали мне. Все было оформлено официально, со всеми согласовано. Но я недоучел того, что в народе слово Эр-Же-Эс-Ка-Тэ заменялось обычно презрительным: «Рыжие Скоты» – за вероломство этой организации и частые обманы. Было обычно всего несколько человек так называемых организаторов, которые получали себе квартиры, а остальные не получали ничего. Так и со мной получилось. Меня неожиданно известили, что списки пересмотрены, и дом укомплектован. А нашу семью сделали первой в списке жильцов нового дома, который будет построен через четыре-пять лет наверняка. Или мы могли занять одну из освобождающихся квартир тех, кто переезжал в новый дом.

И я сломался, согласился, взял то, что они мне предложили. Ведь за мной были жена, дети в чулане, и приближалась зима; тебе в школу, в первый класс надо – другие дети уже пошли. А предложили мне комнату площадью одиннадцать квадратных метров, с кухней, которая принадлежала еще одной семье. Но официально в эту кухню имелся отдельный (только для нас) вход – черный ход, и этот кусочек жилья именовался квартирой. Я посмотрел ее: комната оказалась сухой, солнечной, на втором этаже еще хорошего бревенчатого дома в тихом переулке, хоть и на окраине. И я согласился. Адрес ее был: Второй Лазаревский переулок, дом 3, квартира 3. Я думал, что мне удастся быстро переехать в место получше, а прожил там двадцать лет.

Правда, кое-каких улучшений я все-таки добился. Да иначе и нельзя было бы жить. Ведь в комнате длиной 3,7 и шириной 3 метра должны были разместиться, для того чтобы спать ночью, ты с братом, мы с мамой, Бабуся, которую я уговорил быть с вами, и мой младший брат Коля, к этому времени вернувшийся в Москву из армии. Бабусе в комнате просто не было места для сна, и она ночевала на кухне, дождавшись, когда улягутся спать соседи.

Я стал активничать в делах домоуправления и сделал так, что меня выбрали председателем нашего ЖЭКа. До этого там командовали бывшие хозяева этих домов Кулаковы.