Михаил Иржавцев - Планета Йоргов

• Название: Планета Йоргов
• Автор: Михаил Иржавцев
• Жанр: Религия

Является сиквелом «Данэи», в котором проигрывается предсказание, к чему способно привести социальное разделение на способных и не способных к интеллектуальному труду: «Это будет царство сверхсовершенных роботов, заменивших людей, во главе с немногочисленными бесчувственными гениями и строго потребным этим гениям количеством умственно выродившихся «неполноценных»». Именно с такой цивилизацией, существующей на планете Гардрар, встречаются земляне, прилетевшие на Данэю, бывшую Землю-2.

---

— Да, мама: кроме неё мне никакая другая не нужна — лишь бы она была рядом.

— Даже земная девушка? Которая, в отличие от людхи, может родить тебе ребенка? Или вам не нужны собственные дети?

— Но откуда мы с ней возьмем их? Приемными тоже сделать некого: дети рождаются теперь только в семьях. А те, которых родили еще тогда примитивы-роженицы, уже её возраста. Поэтому что можно поделать?

И она попыталась переубедить его:

— Что? Только понять, что такой брак — землянина и людхи — не даст ни одному полного взаимного счастья: природу не обманешь. Ведь даже нормального физического общения ты с ней не сможешь иметь. А она — приложить к груди собственного ребенка. Поэтому вы можете продолжать платонически любить друг друга, но создать семьи внутри своей планетной расы.

— То есть, мне — оставаясь на Гардраре — на собственной двоюродной сестре, на Ладе, так? Ведь другой земной девушки здесь нет. И ты уверена, что Лада сможет быть со мной счастлива, зная, что я люблю не её, а Цангл?

— Ты и её будешь любить.

— Сразу двух?

— Да. Только иначе, чем Цангл.

— Да как такое возможно?

— Представь себе: возможно. Вот послушай историю твоей собственной матери.

… - И стала поэтому женой твоего отца, хотя еще продолжала любить твоего деда. Вот так! А потом ты у меня родился, — закончила она.

— Подожди: а отец?

— С тобой к нему любовь моя перешла. Ведь было его за что любить. А дед стал отцом его для меня.

— И больше его не любила уже?

— Почему? Просто совсем иначе: как и бабулю твою. Все мы любим друг друга: семья мы, понимаешь? Потом и Рита с Миланом вошли в неё, стали их детьми, как твой отец и я, а ты и Эрик их любимыми внуками. И наверно, не было бы всей этой любви без наших детей: не могло быть.

Только такая любовь — полная, хочу я, чтобы была и у тебя: пойми. Прошу: подумай! Я ведь улетаю скоро — очень надолго.

Часть XI: Первопричина

68

В ближайший день отдыха после возвращения Дана и Конбра с проводов улетавших на «Контакт» Валж устроила многолюдный званный обед. Он казался им обоим нескончаемым: не терпелось вернуться к разговорам, которые вели на протяжении всего обратного полета на Гардрар. Так и не дождавшись окончания его, под предлогом, что еще не отошли от полетной усталости, попросили извинение и удалились: якобы для отдыха.

Устроились в тени огромного дерева, под которым находилась могила старших Лима и Цангл, огражденная прозрачным пирамидальным сооружением. Уселись в поставленные роботом кресла.

Соседство с могилой располагало к молчанию, но его удалось сохранить, даже несмотря на действительную усталость, недолго. Первым не выдержал Конбр.

— Продолжим? — спросил он.

— Можно, — сразу ответил Дан.

— Так что, всё-таки, скажем им? Не как, а почему и у нас, и у вас могло подобное произойти? Он, — показал Конбр в сторону могилы, — не успел добраться до этой стороны вопроса. А что Ларлд Старший?

— В опубликованных работах — ничего. Но в архиве его удалось что-то найти. Совсем немного.

— И что же?

— Высказал мысль, что свою роль сыграло исчезновение религии. Процитировал изречение из Торы, самой первой книги Библии: «И утучнел Йешурун, и стал упрям; утучнел, растолстел и разжирел; и оставил он Б-га, создавшего его, и презрел твердыню спасения своего». Почему-то сразу после высказывания Альберта Швейцера, философа и теолога: «Несмотря на большое значение, которое мы придаем победам знания и нашим достижениям, ясно тем не менее, что только человечество, которое стремится к этическим целям, может в полной мере воспользоваться благами, приносимыми материальным прогрессом, и справиться с опасностями, которые его сопровождают».

— Ларлд склонялся к религии?

— Трудно сказать, насколько тогда: судя по тому, что он рассказал мне и Эе, еще когда впервые летели на Землю-2. Это о мистиках: тех, кто внезапно вернулся к модернизированной ими религии — очень ненадолго. Сейчас загружу.

«Я впервые был в их храме в молодости, когда учился в институте. Давно, очень.

Вспышка религии казалась мне крайним проявлением нашей всеобщей депрессии, столь же неожиданной для людей предыдущей эпохи, как и появление неполноценных. Тогда, казалось уже всем, религия во всех разновидностях умерла, и память о ней сохранилась лишь как о мировозрении человека на определенном этапе исторического развития. Религиозные произведения рассматривались только как образцы древней литературы, и никто более уже не критиковал их содержание. Боги и святые этих произведений стали лишь поэтическими образами. Никто не искал истин в туманных пророчествах и изречениях древних книг.

И вот в наше время кто-то, отчаявшись в силе научного мышления, наткнулся на эти изречения и увидел в них для себя живой смысл. Нашлись и другие, подобные ему, которым показалось, что возврат к религии поможет людям обрести душевный покой.

Они построили себе подземные храмы, где собирались беседовать и молиться. Туда мог прийти каждый желающий; но большинство приходивших было с закрытым лицом, потому что общественное мнение, несмотря на существующую терпимость, не было к ним благожелательно. Там, в храмах, отправлялся культ Таинственного, как называли единого бога всех некогда существовавших религий, слившихся в последний момент.

Это была уже совершенно не та религия, что прежние. По мере распространения образования они теряли свою основную базу среди наименее культурных слоев, и новой единой религии пришлось ориентироваться на интеллектуалов, ради которых она была вынуждена очиститься от всего казавшегося примитивным или вульгарным.

Утонченный мистицизм стал её основой, делая привлекальной для остатков верующих. В ней нашли своё место мистические учения Платона, Пифагора, квинтэссенция мудрости древних религиозных книг, Каббала, вера в существование бессмертной души. Уже не было рая, где после смерти блаженствовали души праведников, строго соблюдавшие установленные религией заповеди, и ада, где испытывали муки нарушавшие их грешники. Души проходили вечные перевоплощения, поселяясь в новом теле — другого человека, животного или растения, как учили Каббала, буддизм и индуизм. Был мобилизован весь художественный арсенал воздействия на верующих.

В наше время религия возродилась в форме еще более утонченной. И в целом ряде вещей не похожей на прежнюю.

Религия как вид мировоззрения людей, господствующий в древнее время, не мог пройти мимо меня при занятиях историей. Я узнал немало по этому вопросу и, беседуя однажды с человеком, оказавшимся мистиком, услышал, что при моих знаниях любой из храмов счел бы за честь иметь меня в составе своих жрецов.

Тогда-то я и отправился в один из нерабочих дней в ближайший из них. Вход в него находился за городом. Спустившись на лифте, я очутился под землей: на площадке, от которой шла длинная цепь многочисленных высоких залов. Я двинулся по ней.

Каждый из залов был выдержан в архитектурном стиле культового здания одной из существовавших когда-то религий и оборудован соответствующими ей атрибутами. Друг за другом шли древнеегипетский храм, вавилонский, древнеиудейский, греческий, буддистский, индуистский, даосский, конфуцианский, зороастрийский, манихейский; западнохристианский костел и восточнохристианская церковь, мусульманская мечеть, храмы майя, ацтеков и инков. Статуи и барельефы, фрески и иконы, яркие витражи, священные одеяния и принадлежности культа заполняли их.

Анфилада залов сменилась еще более длинным коридором с нескончаемым числом арок, украшенных изречениями. Одно из них особенно врезалось в мою память: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».

Я медленно шел, читая изречения, вызывавшие раздумье, нагнетавшие чувство отрешенности от реального, земного. Благоухали цветы, установленные в нишах пришедшими в храм. Стены от арки до арки были завешаны произведениями мистического и религиозного содержания таких мастеров, как Джотто, Эль Греко, Сурбаран, Милле, Рублев, Ге, Суриков, Нестеров, Рерих, Чюрленис, Беклин, Дали.

Стояла мертвая тишина. Изредка кто-то обгонял меня, или я проходил мимо застывшего у изречения или картины человека. Никто ни с кем не разговаривал. Я шел долго и даже устал, пока дошел до конца коридора.

Там висела занавесь: откинув её, я очутился в большом зале, наполненном людьми. Разглядеть его не было возможности, так как всё тонуло в полумраке. Люди сидели на ковре, покрывавшим пол; кто-то вел негромкие беседы.

И вдруг раздался нежный звон серебряного колокольчика. Всё стихло. Заиграла музыка — тихая, торжественная, и стало еще темней. В музыку вплелся человеческий голос, засветились словами экраны — зазвучал хор присутствовавших, ведомые голосами сменявших друг друга солистов.