Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа

• Название: Последнее искушение Христа
• Автор: Никос Казандзакис
• Издательство: Литера
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-86617-037-Х

«Последнее искушение Христа» — роман греческого писателя Никоса Казандзакиса, который принес его автору всемирную известность. Впоследствии американский режиссёр Мартин Скорсезе снял по этому роману фильм, также ставший заметным событием в культуре XX века.

---

— А что же он мне сказал, писака? Я слышал это! — в раздражении вскричал Петр.

— Он сказал: «Ты — Петр, и на этом камне я построю свою церковь». «Свою церковь», а не «Иерусалим» — это большая разница!

— А что он мне еще обещал? — закричал Петр. — Что ты остановился? Тебе не выгодно продолжать дальше, да? Что насчет ключей? Ну, говори же!

Матфей неохотно достал свиток, раскрыл его и прочел:

— «И тебе я вручу ключи от Царствия Небесного…»

— Продолжай! Продолжай! — торжествующе воскликнул Петр.

Матфей сглотнул слюну и продолжил:

— «И то, что завяжешь ты на земле, то завяжется на небесах, а что развяжешь, то развяжется…» Все!

— Это что вам, пустяки? Я — слушайте вы все! — держу ключи, я закрываю и открываю врата рая! Захочу — впущу вас, не захочу — не впущу!

К этому времени ученики совсем уже распалились и наверняка перешли бы к драке, если бы не достигли Вифании. Тут, устыдившись жителей деревни, они проглотили свои обиды, но на лицах их все еще был написан гнев.

ГЛАВА 26

Между тем Иисус шел с центурионом, а за ними по пятам — верный Иуда. Они углубились в узкие кривые улочки Иерусалима и двинулись по направлению к Храму, за которым высилась цитадель с дворцом Понтия Пилата.

Центурион прервал молчание.

— Галилеянин, — промолвил он, — моя дочь прекрасно себя чувствует и все время вспоминает тебя. Всякий раз, как ей становится известно, что ты собираешься говорить, она старается убежать из дома, чтобы послушать тебя. Сегодня мне пришлось держать ее за руку — мы вместе слушали тебя у Храма, и она хотела броситься целовать тебе ноги.

— Почему же ты ей не позволил? — спросил Иисус. — Одного мгновения довольно, чтобы спасти душу человеческую. Почему же ты лишил ее этого мгновения?

«Римлянка, целующая ноги иудея!» — с содроганием подумал Руфус, но ничего не сказал и принялся разгонять встречную толпу коротким кнутовищем. Стояла почти летняя жара, голова кружилась, воздух гудел от жужжания мух. Тошнота подкатывала к горлу центуриона, когда он вдыхал этот иудейский воздух. Уже много лет он жил в Палестине, но так и не мог привыкнуть к евреям… Придя на базарную площадь, прикрытую соломенными навесами, где было прохладнее, они сбавили шаг.

— Как ты можешь говорить с этой сворой собак? — спросил центурион.

Иисус вспыхнул.

— Они не собаки. Это души, Божьи искры. Господь — это исполинское пламя, центурион, и каждая душа, каждая искра Его должна быть уважаема тобой.

— Я — римлянин, — ответил Руфус, — и мой Бог — Рим. Он прокладывает дороги, строит дома, проводит воду в города, облачается в доспехи и ведет войны. Он наш вождь, мы его солдаты. Душа и тело, о которых ты говоришь, для нас одно и то же, и превыше всего — величие Рима. Когда мы умираем, с нами вместе умирают и плоть наша и душа, зато после нас остаются наши сыновья. Это мы и называем бессмертием. Прости, но то, что ты говоришь о Царствии Небесном, кажется нам просто сказкой, — он помолчал и продолжил: — Мы, римляне, рождены, чтобы управлять народами, а управлять при помощи любви невозможно.

— Любовь не безоружна, — промолвил Иисус, глядя в холодные голубые глаза центуриона, на его свежевыбритые щеки и крепкие короткопалые руки. — Любовь тоже воюет и идет на приступ.

— Тогда это не любовь, — возразил центурион.

Иисус опустил голову. «Мне нужны новые мехи, чтобы влить в них новое вино, — подумал он. — Новые мехи, новые слова…»

Наконец они добрались. Перед ними высилась крепость, а за ее стенами дворец, охранявшие свое сокровище — надменного римского наместника Понтия Пилата. Он до такой степени презирал народ Израиля, что всякий раз, когда ему приходилось просто проходить по улицам Иерусалима или разговаривать с евреями, он прижимал к носу надушенный платок. Он не верил ни в богов, ни в людей. На шее на тонкой золотой цепочке он постоянно носил остро отточенное лезвие, чтобы вскрыть себе вены, когда устанет от еды, питья и власти или когда цезарь сместит его. Он не раз слышал, как иудеи до хрипоты призывали Мессию прийти и спасти их, но лишь смеялся над этим. Тогда он говорил своей жене, указывая на отточенное лезвие: «Вот мой Мессия, мой освободитель». Но жена, не отвечая ему, лишь отворачивалась.

Иисус остановился перед огромными воротами цитадели.

— Центурион, ты мой должник. Помнишь ли ты это? Пришло время попросить тебя об услуге.

— Иисус из Назарета, тебе я обязан всем счастьем своей жизни, — ответил Руфус. — Говори. Я сделаю, что смогу.

— Если меня схватят, посадят в тюрьму, будут убивать меня, не предпринимай ничего, чтобы спасти меня. Даешь ли ты мне слово?

Они вошли в ворота, и стражники подняли правую руку, приветствуя центуриона.

— И эта та услуга, о которой ты меня просишь? — изумился центурион. — Нет, я не понимаю вас, евреев.

Перед дверями Пилата стояли два исполинских стражника-негра.

— Да, это услуга, центурион, — повторил Иисус. — Даешь ли ты мне слово?

Руфус кивнул неграм, чтобы те открыли дверь.

Пилат читал, сидя в высоком кресле, украшенном массивными, вырезанными из дерева орлами. Немолодое, чисто выбритое лицо с низким лбом и узкими тонкими губами наместника было надменно и спокойно. Он поднял свои серые глаза и взглянул на стоящего перед ним Иисуса.

— Ты Иисус из Назарета, царь Иудейский? — насмешливо процедил Пилат, прижимая к носу свой надушенный платок.

— Я не царь, — ответил Иисус.

— Как? Разве ты не Мессия, которого ждут твои соплеменники уже столько веков — ждут, чтобы он освободил их, воссел на престол Израиля и изгнал нас, римлян? Что же ты говоришь, что ты не царь?

— Царство мое не здесь, не на Земле.

— Где же тогда? На воде? В воздухе? — рассмеялся Пилат.

— На небесах, — спокойно ответил Иисус.

— Отлично! Небеса можешь взять в подарок, только не трогай Землю. — Он снял с большого пальца массивное кольцо и, подняв его к свету, взглянул на красный камень, на котором были выгравированы череп и слова: «Ешь, пей и веселись, ибо завтра умрешь». — Я не люблю иудеев. Они никогда не моются, и Бог их такой же — длинноволосый, грязный, хвастливый, жадный и злопамятный, как верблюд.

— Знай, что Бог занес свою ладонь над Римом, — снова спокойно заметил Иисус.

— Рим бессмертен, — зевнул Пилат.

— Рим — это колосс, представший пророку Даниилу в его видении.

— Колосс? Какой колосс? У вас, евреев, все ваши мечты сбываются лишь во снах. И при жизни, и в час кончины вас преследуют видения.

— С них человек начинает свою борьбу — с видений. Мало-помалу тени сгущаются, дух обрастает плотью и нисходит на землю. Пророку Даниилу явилось видение, — я тебя уверяю — дух обрастет плотью, спустится на землю и уничтожит Рим.

— Иисус из Назарета, я восхищаюсь твоей смелостью. Или это глупость? Похоже, ты не боишься смерти, оттого и говоришь так свободно… Ты мне нравишься. Ну, расскажи же мне о видении Даниила.

— Однажды пророку Даниилу приснился огромный истукан. Голова у этого истукана была из чистого золота, грудь и руки его — из серебра, живот и бедра его — медные. Голени его были железными, но стопы — глиняные. И вот камень оторвался от горы как бы сам собой, ударил в глиняные ноги истукана и разбил их. Тогда все рассыпалось: глина, железо, медь, серебро и золото стали как пыль на летних гумнах, и ветер унес их, и следа не осталось от них… Так вот, невидимая рука, столкнувшая камень, Понтий Пилат, это Господь Израиля, я — камень, а истукан — Рим.

Пилат снова зевнул.

— Я понял твою мысль, Иисус из Назарета, царь Иудейский, — устало проговорил он. — Ты оскорбляешь Рим, чтобы разозлить меня, чтобы я распял тебя, а ты бы пополнил ряды героев. Ты очень хитро все придумал. Я слышал, ты даже мертвецов начал оживлять? Подготавливаешь почву? Потом твои ученики и о тебе распространят слухи, что ты не умер, а воскрес и вознесся на небеса. Но, мой милый разбойник, ты ошибся в расчетах. Твои трюки устарели, так что придумай новые. Я не собираюсь казнить тебя, я не собираюсь делать из тебя героя. Тебе не удастся стать Богом — можешь выбросить эту мысль из головы.

Иисус не отвечал. Через раскрытое окно он смотрел на огромный Храм Иеговы, сияющий на солнце неподвижным чудовищем, в чьих темных отверстых челюстях исчезала пестрая толпа. Пилат тоже молчал, играя своей изящной золотой цепочкой. Ему не хотелось просить еврея об услуге, но он обещал жене Сделать это, и теперь у него не было выбора.

— Все? — спросил Иисус и повернулся к двери.

— Подожди, — поднялся Пилат. — Мне надо тебе кое-что сказать — за этим я и пригласил тебя. Моя жена говорит, что ты снишься ей каждую ночь. Из-за этого она даже боится теперь закрывать глаза. Она говорит, что ты жалуешься ей на своих соплеменников Анну и Каиафу, утверждая, что они собираются убить тебя, и просишь ее каждую ночь, чтобы она поговорила со мной и убедила защитить тебя. А вчера она проснулась с криком и залилась слезами. Похоже, она жалеет тебя, не знаю, почему, я не суюсь в женские глупости. Короче говоря, она упала мне в ноги и умоляла позвать тебя и сказать, чтобы ты уходил и спасался. Иисус из Назарета, воздух Иерусалима вреден для твоего здоровья. Возвращайся в Галилею! Я не хочу применять к тебе силу и говорю тебе как друг. Возвращайся в Галилею!