Эрик Делайе - Переплётчик

• Название: Переплётчик
• Автор: Эрик Делайе
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-66030-8

Париж, XVII век, времена Людовика Великого. Молодой переплетчик Шарль де Грези изготавливает переплеты из человеческой кожи, хорошо зарабатывает и не знает забот, пока не встречает на своем пути женщину, кожа которой могла бы стать материалом для шедевра, если бы переплетчик не влюбился в нее — живую…

Самая удивительная книга XXI столетия в первом издании была переплетена в натуральную кожу, а в ее обложку был вставлен крошечный «автограф» — образец кожи самого Эрика Делайе. Выход сюжета за пределы книжных страниц — интересный ход, но книга стала бестселлером в первую очередь благодаря блестящему исполнению — великолепно рассказанной истории, изящному тексту, ярким героям. Ведущие мировые издания сравнивают «Переплетчика» с «Парфюмером» Патрика Зюскинда и «Анатомом» Федерико Андахази — и неспроста.

---

Со временем Анна-Франсуаза приобрела привычку выезжать из дворца на дальние прогулки — и по собственным полям герцога, и по владениям других аристократов. Её не смущало нарушение территориальных границ, она просто хотела оторваться от замкнутой жизни в новом дворце. Раньше затворничество полностью устраивало её, поскольку жизнь внутри отцовской резиденции кипела так, что Анне хватало за глаза. Атмосфера же полного спокойствия, размеренности вгоняла её в уныние.

Анна нередко посещала отца. Они сблизились гораздо больше, чем когда Анна жила с ним. Они нашли общие темы для бесед, Анна, как никогда, остро чувствовала ум отца, его жестокую расчётливость во всём, подкреплённую высочайшей эрудицией. Однажды, в каком-то помешательстве, она рассказала отцу о том, что, будучи девочкой, сделала копию с ключа от его кабинета и забралась внутрь, и рассматривала книги, хранящиеся там — как нормальные, так и порнографического характера. Герцог усмехнулся и сказал: «Я знаю, я всегда знал; ты думаешь, я не догадаюсь, если кто-либо без моего ведома заберётся в мой кабинет и станет копаться в моих вещах? — конечно, я знаю». — «Тогда почему ты не остановил меня?» — «Это была твоя детская игра». — «Ничего себе детская!» — «Детская. Ты читала то, что я разрешил тебе читать». — «Ты разрешил мне читать книги с этими фантазиями?» — «Да, разрешил». — Она покачала головой. «Зачем?» — «Потому что я тебя слишком хорошо знаю: ты бы так или иначе прорвалась в мой кабинет, так или иначе нашла бы способ достать подобные книги, не найди ты их там; я подбросил тебе самые невинные — которые учат, а не калечат». Анна смешалась. Она не знала, что сказать. «Ты не раз глупо рисковала своей жизнью, ты всегда жила вопреки, и я не хотел мешать тебе, потому что нельзя идти против своей натуры; я — жестокий человек, но я сумел усмирить свою жестокость, я был дураком, но я заставил себя поумнеть; ты молода, но при этом на собственной шкуре почувствовала тяготы жизни — а ведь при твоём положении никаких тягот быть не должно, не так ли? — я хотел, чтобы ты стала сильной, и ты стала такой». — «Ты мог лишиться меня». — «Да, но я предпочёл рискнуть».

«А та книга?» — спросила она. «Какая?» — «В переплёте из человеческой кожи, это же мамина кожа, так?» — «Да, это её кожа, ты догадалась верно; я тоже не стал её прятать; ты могла не заинтересоваться ей, могла не заметить; я оставил тебе шанс понять, каким на самом деле всегда был и является твой отец».

С этой минуты отношение Анны-Франсуазы к отцу изменилось. Она чувствовала тягу к нему с первого дня жизни в доме де Торрона — она по-настоящему скучала по отцу, хотела услышать его голос, посоветоваться с ним, поговорить. Но теперь она поняла, как много потеряла на самом деле. Стоило больше внимания уделять старику, когда они жили в одном доме… или нет? Может, это сейчас приобрело актуальность, а тогда подобная мысль справедливо миновала юную голову Анны? Анна терялась — но в любом случае пообещала себе чаще навещать герцога. Всё-таки он, как ни крути, старел, а она оставалась единственным родным ему человеком. «Зачем ты сделал эту книгу?» — спросила она. «Это память о матери, её часть, которая всегда с нами».

Мать всегда была для Анны женщиной на портрете, пустым местом, легендой. «Память имеет смысл хранить, если есть что вспоминать. Можно мне посмотреть на книгу?» — «Да, можно». — Герцог достал книгу из стола и подал Анне. «Это её кожа», — сказала она. «Да». — «Это родинки?» — «Да». — «Какой она была? Расскажи мне — но не все эти „доброй“, „красивой“ и прочее, что ты говорил раньше, а серьёзно, как взрослому человеку».

«Она была точно как ты — взбалмошной, рисковой, совершенно ничего и никого не стеснялась и не боялась; когда я женился на ней, она уже не была девственницей, у неё были любовники, и она изменяла мне, — как, я уверен, ты будешь изменять своему мужу». — «Ты так спокойно об этом говоришь». — «Я понял всё это уже после её смерти. Но всё равно. И ещё после её смерти я понял, что всё-таки любил её». — «Мы всё понимаем о любви только после того, как она становится невозможной». — «Да». — «Значит, я кое-что уже поняла». — «И поэтому ты тут». — «Да, поэтому».

Он встал, подошёл и поцеловал её в лоб. «Мы живы, — сказал он, — и это главное, а к де Торрону ты привыкнешь, как твоя мать привыкла ко мне».

С де Торроном тем не менее Анна совершенно не сближалась. Он продолжал оставаться для неё предметом мебели, обстановки, обихода. Анна понимала, что нужно завести компаньонку, но оттягивала этот момент. В любой другой девушке она стала бы искать черты Джованны — и несомненно разочаровалась бы, не находя их.

Во всех поездках Анну-Франсуазу сопровождал Луи. Ещё учитель де Ври говорил некогда Анне: каждый человек по-своему ценен. Рыбак расскажет тебе об устройстве сетей, кузнец — о работе мехов, сапожник — о выделке кожи. Никогда не пренебрегай этими сведениями, впитывай их в себя — и в высшем свете, ни один представитель которого никогда не работал руками, ты приобретёшь славу женщины умной, всесторонне образованной, вокруг тебя будут собираться кружки на приёмах, и твоего слова будут ждать как манны небесной. Поэтому Анна всегда старалась слушать всех и разговаривать со всеми. Луи был потомственным слугой: его отец и дед служили де Торронам, и это казалось Анне очень скучным. Но у слуги обнаружилось интересное хобби — охота на бабочек, которым он в какой-то мере заразил новоиспечённую супругу господина. У Луи обнаружилась небольшая библиотека, посвящённая в основном трудам о насекомых и растениях. Среди них Анна обнаружила некоторые, ей совершенно не известные — никто из её учителей о них не упоминал. В частности, Анна с интересом листала работы Яна Сваммердама[90] по анатомии насекомых (до того Анна толком не знала, что у последних вообще есть какая-либо анатомия), потом научилась классифицировать их по особенностям метаморфоза, и беседы с Луи стали значительно интереснее. В какой-то мере слуга дополнил своими знаниями её образование, стал самозваным учителем.

Правда, Луи был довольно ограничен, и за исключением зачаточной энтомологии, толком ни в чём не разбирался, кроме того, как служить. Последнее знание было Анне-Франсуазе совершенно не нужно.

Она нередко выезжала в город. По дороге она или просила Луи немного помолчать, или, наоборот, живо обсуждала с ним строение внутренних органов шелковичного червя по Мальпиги[91] (эти исследования только-только были опубликованы в Англии). Луи, как оказалось, практически не знал города, да и вообще пределы владений де Торрона покидал крайне редко. Впрочем, он и не интересовался окружающим миром. Для него улицы и дома были лишь тенью великих миссий — служения господину и охоты на насекомых.

Любимейшим местом Анны-Франсуазы стал, как ни странно, собор Парижской Богоматери — притом что она вовсе не была набожна. Собор постепенно ветшал, и ходили слухи, что Людовик в ближайшее время должен отдать приказ о реконструкции, просто никак не могут найти подходящего архитектора для такой важной миссии. Анна любила стоять в каком-либо незаметном углу огромного сооружения и смотреть на лучи света, проникающие сквозь витражи в верхних ярусах. Однажды де Ври с разрешения де Жюсси возил Анну-Франсуазу в Орлеан для изучения собора Сен-Круа. В те годы как раз возводилась его титаническая южная часть, и Анна своими глазами видела, как на огромную высоту поднимаются невероятных размеров и тяжести каменные блоки. Таким образом де Ври наглядно демонстрировал Анне принципы механики. Нотр-Дам де Пари в свою очередь был вовсе не гигантской стройкой, но учебником иных, тонких материй, как Библия, запечатанная в камне.

К слову, именно здесь, в соборе, Анна впервые осознала, что она не читала Библию. Книгу, которая становилась первой для всех её сверстников, которая вела по жизни богатых и бедных, сильных и слабых, мужчин и женщин; книгу, на которой строилась львиная доля отношений в обществе, без которой многие не могли ступить и шагу — Анна никогда не открывала её. В доме герцога де Жюсси Библии не было.

«Почему у тебя нет Библии?» — спросила она отца при следующей встрече. «Потому что она мне неинтересна». — «А как же Бог?» — «Бога нет». — «Как ты можешь так говорить?» — «Так говорят многие, просто не все — вслух». — «Неужели ты никогда не открывал её?» — «Я — открывал, и даже читал, и даже знаю многие главы наизусть». — «Но почему?..» — «Потому что меня растили крайне религиозным ребёнком, но я вырос и сделал свой собственный выбор; я не нуждаюсь в одобрении Церкви». — «Ты встречался с Папой?» — «Да, я встречался с ним много лет назад, ещё до твоего рождения, это был Александр VII[92]; он не любил Францию, и Франция не любила его; в период его папства король посылал в Рим одно посольство за другим, но Александр любые попытки сблизиться отвергал, я был в составе одного из посольств». — «И какой он, Папа?» — «Я не знаю, какой он теперь, хотя, судя по бесконечному конфликту с двором Людовика, Иннокентий[93] несильно отличается от Александра; Александр, по крайней мере, не то чтобы шёл на уступки, но не сопротивлялся уже произошедшему, Иннокентий же презирает Людовика в открытую, не стесняясь говорить об этом публично; Людовик уже доигрался до того, что Рим не признаёт назначенных им епископов, в половине епархий царит разброд; теперь ты понимаешь, почему я не люблю Церковь?» — «Не совсем». — «Потому что она убеждает всех в собственной милости и всепрощении, рассказывает нам о прекрасном и милосердном Боге, а сама — лишь политическая структура, ненавидящая всех и вся, Церковь лжёт самой себе — и другим». — «А Бог? Может, он отдельно от Церкви? Может, он всё-таки есть?» — «Если бы он был, он бы давно испепелил всех своих служителей».