Давид Фогель - Брачные узы

• Название: Брачные узы
• Автор: Давид Фогель
• Издательство: Мосты культуры, Гешарим
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-93273-135-4

«Брачные узы» — типично «венский» роман, как бы случайно написанный на иврите, и описывающий граничащие с извращением отношения еврея-парвеню с австрийской аристократкой. При первой публикации в 1930 году он заслужил репутацию «скандального» и был забыт, но после второго, посмертного издания, «Брачные узы» вошли в золотой фонд ивритской и мировой литературы. Герой Фогеля — чужак в огромном городе, перекати-поле, невесть какими ветрами заброшенный на улицы Вены откуда-то с востока. Как ни хочет он быть здесь своим, город отказывается стать ему опорой. Он бесконечно скитается по невымышленным улицам и переулкам, переходит из одного кафе в другое, отдыхает на скамейках в садах и парках, находит пристанище в ночлежке для бездомных и оказывается в лечебнице для умалишенных. Город беседует с ним, давит на него и в конце концов одерживает верх.

Выпустив в свет первое издание романа, Фогель не прекращал работать над ним почти до самой смерти. После Второй мировой войны друг Фогеля, художник Авраам Гольдберг выкопал рукописи, зарытые писателем во дворике его последнего прибежища во французском городке Отвилль, увез их в Америку, а в дальнейшем переслал их в Израиль. По этим рукописям и было подготовлено второе издание романа, увидевшее свет в 1986 году. С него и осуществлен настоящий перевод, выносимый теперь на суд русского читателя.

---

Горничная оставила его на минуту в прихожей, тотчас же вернулась и провела в уже знакомую гостиную.

— Извольте подождать немного. Фройляйн Лоти сейчас придет.

Он расположился в кресле, обтянутом бурой кожей. Скоро вошла и Лоти. Облаченная в свое цветастое кимоно, она без малейших признаков удивления протянула ему руку, словно ждала этого визита.

— Я предчувствовала, что увижу вас сегодня, только не знала, что вы окажете мне такую честь и придете сюда. А я уже собралась одеться и заглянуть в кафе. Договорилась встретиться там с доктором Астелем, но не раньше полшестого. Как бы то ни было, очень мило, что вы пришли.

Она придвинула стул и села, устремив на Гордвайля требовательный взгляд.

— А где же Tea? — спросила она неожиданно.

— Tea… она… ей нужно было пойти в одно место…

Насмешливая улыбка появилась на лице Лоти.

— Не найдется ли у вас сигареты? — нашелся Гордвайль. — Забыл купить.

— Может быть, вы предпочитаете сигару? У папы есть отличные.

Она проскользнула в соседнюю комнату и вернулась с толстой сигарой.

— Один раз в жизни и вам можно почувствовать себя герром Боденхаймом, директором Крестьянского банка.

— Или доктором Крейнделом, моим кормильцем, — пошутил Гордвайль.

Затянувшись несколько раз, он проговорил:

— А правда недурно! Богатые умеют жить.

Лоти была бледнее обычного. Ее бледность особенно выделялась на фоне темных цветов кимоно.

— Я не люблю воскресений и праздников, — сказала она, — это самые скучные дни.

Она встала и, приоткрыв дверь, крикнула горничной, чтобы та приготовила чай.

Человек в своем тесном мирке, подумал Гордвайль, подобен плоду со снятой кожицей. Каждый жест выдает потаенные черты. Чего стоит один этот тон, например, которым она позвала горничную, в нем и повеление, и просьба одновременно.

Лоти вернулась назад и села напротив гостя, запахнув полы кимоно на коленях. Она взяла сигарету из папиросницы, которую раньше положила на стол рядом, небрежно прикурила и стала выдувать одно за другим колечки дыма, похожие на голубовато-пегие баранки. Зимний день быстро угасал. Мрачная тишина сочилась в дом, как будто он был нежилым.

— Ваших родителей нет дома?

— Нет. Пошли «развлечься». По своему обыкновению, как всегда в выходные. Идут вдвоем в кафе и сидят там полтора-два часа. Папа читает воскресные газеты, а мама разглядывает иллюстрированный журнал или журналы мод. Знаете, мама одевается по самой последней моде, бежит впереди меня. Мне она всегда выговаривает, я, дескать, по ее мнению, неряшлива и небрежна в одежде. Иногда она посылает меня купить новую шляпку или к портнихе. Потом, когда с газетами покончено, они начинают обсуждать меня, судят и рядят, как выдать меня замуж. Это у них постоянная тема для разговора. Потому что больше всего на свете они хотят видеть меня под венцом. Потом, если погода хорошая, они еще с полчаса гуляют и возвращаются домой. Если я в это время дома, папа зовет меня для «важного разговора», всегда с важным выражением лица, как будто это в первый раз. Он указывает мне на стул коротким, не терпящим возражений жестом, как служащему у себя в директорском кабинете в банке. Обычно мама тоже присутствует при этом. Я сижу и жду, и мама тоже. После короткого молчания он задает всегда один и тот же вопрос: «Итак, Лоти?» Я делаю вид, что не понимаю. «Я имею в виду, когда ты пригласишь нас на свадьбу?» Я: «Пока не знаю. Не с кем. Никто меня не хочет». «Это не так, Лоти», — говорит папа с величайшей серьезностью. А мама поддакивает: «Неправда, Лоти! Это ты никого не хочешь». И мы молчим втроем. Спустя минуту папа говорит, как если бы его вдруг впервые озарило: «А доктор Астель, например? Он ведь хочет на тебе жениться». И впивается мне в лицо пристальным взглядом, следя за произведенным впечатлением. «Посмотрим, — говорю я. — Нужно еще подождать…» Пауза. Потом еще несколько коротких рубленых вопросов на ту же тему, и — «важный разговор» завершен. Это повторяется почти каждую неделю, по одному и тому же сценарию, и всегда по выходным дням. В остальные дни мы обсуждаем что угодно, но только не это.

Горничная внесла чай и разное печенье.

— Сколько лет вашей матери?

— Сорок пять.

— Ни за что бы не поверил. Она выглядит намного моложе. По меньшей мере лет на шесть-восемь.

Лоти поднялась с места и включила свет, который мгновенно повис в комнате, пронзительно яркий и оранжевый, как застывшая молния. Пока она разливала чай, Гордвайль наблюдал за ее движениями, плавными и изящными. По сути дела, прекрасная девушка, Лоти, пронеслось у него в голове. Порода. Она поистине заслуживает любви… Если бы я не любил… какой странный кошмар был прошлой ночью… Днем вещи выглядят такими, какие они есть, в истинном свете… Хорошо, что любая такая ночь рано или поздно кончается…

— У вас красивые руки, Лоти, — вырвалось у него.

— Вы только сейчас обратили внимание? Поздновато…

— Вовсе не сейчас. Я давно знаю. Они словно живут сами по себе…

Он взял одну ее руку и стал рассматривать ее:

— Два маленьких, добрых и очень красивых существа. На них можно смотреть долго-долго, и все никак не насмотришься.

— Хорошо! — сказала Лоти, слегка покрасневшая от волнения и радости. — Давайте пить чай.

Она помешала чай и, захватив ручку чашки кончиками большого и указательного пальцев и оттопырив остальные пальчики в сторону, стала пить маленькими глотками, слегка вытягивая к чашке полные губы. В пространстве был слышен лишь легкий призвук глотков, и все вокруг наполнилось призрачным ощущением трепетного, неясного счастья…

Лоти поставила чашку на стол. Серые глаза ее вдруг приобрели немного печальное выражение, что не ускользнуло от Гордвайля. Наверно, вспомнила что-нибудь невеселое, подумал он и почувствовал, как легкая грусть поднимается и в нем. И тут с ним приключилась чудесная вещь: его посетило видение, словно сон наяву, сон, продолжавшийся не более трех-четырех секунд, но настолько ясный во всех своих подробностях, что трудно было усомниться в его реальности. Он увидел Лоти маленькой девочкой в коротких гольфиках. Вьющиеся каштановые волосы растрепаны. На ней белое легкое платье до колен, как видно, лето на дворе. День, похоже, клонится к закату. Она стоит на широкой лужайке — одна. Делает несколько неуверенных шагов и останавливается. Поднимает руку и, приложив ее козырьком к глазам, чтобы солнце не слепило, пристально смотрит куда-то вдаль. Вот к ней приблизился какой-то мужчина в соломенной шляпе, значительно выше ее ростом, он подошел откуда-то сбоку (Гордвайль не замечал его, пока он не оказался совсем рядом с Лоти), наклонился к ней и что-то сказал. Лоти повернула к нему лицо, смерила его взглядом снизу вверх и немного отстранилась. Мужчина протянул к ней руки, словно собираясь обнять, трость его упала на землю. И тут Лоти вдруг побежала, побежала что есть сил, волосы ее развевались на ветру. Мужчина в первый момент словно бы хотел кинуться за ней, но тут же одумался, наклонился, чтобы подобрать трость, и проводил ее взглядом. Лоти была уже далеко от него, но продолжала, не оглядываясь, нестись по тропинке. Вдруг она оступилась и упала. Попыталась встать, но не сумела. Она лежала на левом боку, и лицо ее кривилось от боли и плача. Видевший все издали мужчина подбежал к ней, поднял ее на руки и понес, пока не подошел к какому-то дому и не скрылся в воротах с зелеными железными прутьями. Затем Гордвайль увидел Лоти в постели, бледную, с закрытыми глазами, и несколько человек вокруг, среди них и тот мужчина, что принес ее. И тут видение исчезло.

— Вы когда-нибудь падали в детстве, а потом заболели и слегли в постель?

— Да. На самом деле я только что вспомнила об этом. Но как вы узнали?

— Я как бы увидел это сейчас. А кто был тот человек в соломенной шляпе, который донес вас до дома?

Лоти смотрела на него, окаменев от изумления.

— Но откуда вам все это известно? Я ведь никогда вам не рассказывала!

— Знаю. Но я только что это видел. Все происходило на широкой лужайке, летом. Вы были одеты в белое платьице и стояли одни…

— Да. Так все и было. Этот человек — мой дядя. Он с нами жил на даче. И умер три года назад.

Она о чем-то задумалась, опустив глаза, затем продолжила:

— Меня внезапно охватил ужас. Он подкрался так незаметно, застал меня врасплох. И было что-то угрожающее в его голосе, не в самих словах, а в голосе.

— Странно, — проворчал Гордвайль про себя и посмотрел на Лоти, которая сидела, откинувшись на спинку стула, и вертела в руках спичечный коробок.

Поставив чашку на стол, Гордвайль произнес, словно пробудившись от сна:

— Все-таки разве это не прекрасно, несмотря ни на что? Невыразимо прекрасно — жить и даже страдать!

— Страдать? Дело вкуса! — отозвалась Лоти, внезапно раздражаясь. — По мне так нет!