Альберто Моравиа - Чочара

• Название: Чочара
• Автор: Альберто Моравиа
• Жанр: Современная проза

Один из самых известных ранних романов итальянского писателя Альберто Моравиа "Чочара" (1957) раскрывает судьбы обычных людей в годы второй мировой войны. Роман явился следствием осмысления писателем трагического периода фашистского режима в истории Италии. В основу создания произведения легли и личные впечатления писателя от увиденного и пережитого после высадки союзников в Италии в сентябре 1943 года, когда писатель вместе с женой был вынужден скрываться в городке Фонди, в Чочарии. Идея романа А. Моравиа - осуждение войны как преступления против человечества. Как и многие произведения автора, роман был экранизирован и принёс мировую славу Софии Лорен, сыгравшую главную роль в фильме.1.0 — создание файла

---

Она молчала, а я продолжала трясти ее, наконец я уже совсем потеряла голову и закричала:

- Сними с себя сейчас же эту гадость!

Я бросилась на нее и хотела сорвать пояс. Розетта и тут не шевельнулась и не защищалась, она стояла с опущенной головой, как будто хотела прижаться ко мне. Я потянула за пояс, но он не поддавался, материал был крепкий, тогда я толкнула Розетту на кровать, она упала лицом вниз на одеяло, а я шлепнула ее изо всей силы по заду. Задыхаясь, я бросилась на свою кровать и крикнула ей:

- Ты что, не видишь, кем ты стала? Как ты можешь не видеть этого?

Я почему-то думала, что на этот раз она будет возражать, но она встала с постели и принялась рассматривать свои чулки, отстегнувшиеся от пояса, когда я пыталась сорвать его. На одном чулке сверху и до самого колена спустилась петля, Розетта увидела это, послюнила палец, чтобы остановить спускавшуюся петлю. Она сказала мне:

- Почему ты не спишь, мама? Ты знаешь, что уже очень поздно?

Она говорила спокойно и рассудительно, и я поняла, что теперь с ней ничего не поделаешь. Я бросилась на свою кровать и повернулась к ней спиной. Я слышала, что Розетта еще что-то делала, двигалась по сараю, видела ее тень на стене, но не повернулась к ней. Потом она задула свечу, в сарае стало совсем темно, и по скрипу ее кровати я поняла, что она легла и устраивается поудобнее, собираясь спать.

Теперь мне хотелось сказать ей так много! Пока горел свет и я видела ее, такую изменившуюся, ярость ослепляла меня и я не могла говорить. Но теперь мне хотелось сказать ей, что я ее понимаю; я понимала, что она совершенно изменилась и что теперь ей хочется быть близкой с мужчиной, чтобы почувствовать себя женщиной и стереть тем самым воспоминание о том, что с ней сделали марокканцы; понимала, что, претерпев насилие на глазах у мадонны, которая ничем не помогла ей, Розетта потеряла веру и теперь ей было уже совершенно все равно, что с ней будет дальше. Мне очень хотелось сказать ей все это, обнять ее, поцеловать и приласкать и поплакать вместе с ней. Но в то же время я чувствовала, что не могу больше говорить с ней, не могу быть с ней искренней, потому что она не только изменилась сама, но и меня изменила, и теперь между нами не могло больше быть тех отношений, какие были раньше. Я несколько раз думала - встану, перейду на ее постель, лягу с ней рядом и обниму ее, но каждый раз что-то останавливало меня и в конце концов я уснула.

На другой день и после было то же самое. Розетта почти не разговаривала со мной, и не потому, что обиделась, а просто ей не о чем было со мной говорить; Клориндо все время вертелся около нее, и уж хоть бы меня постыдился, так нет, щипал ее, обнимал, трепал за щеку и все такое прочее; а Розетта не противилась, ей нравилось быть покорной - она вроде даже была благодарна ему за его ласку; Кончетта только вспле-скивала руками и то и дело восклицала:

- Какая прекрасная пара!

У меня на сердце лежал камень, я страдала, но не могла ничего ни сделать, ни сказать, просто не могла - вот и все. Однажды я заговорила с Розеттой об ее женихе, который был в Югославии. Знаете, что она мне на это ответила:

- Он, конечно, тоже нашел себе какую-нибудь славянку. А потом, не могу же я его ждать всю жизнь.

Розетта теперь очень редко бывала дома, потому что Клориндо все время таскал ее с собой на грузовике, можно сказать, что грузовик стал для них домом. Надо было видеть, какой она была послушной, как бегала за ним. Стоит только Клориндо выйти на поляну и позвать ее, как она так и кидалась к нему. И звал-то он ее не по имени, а просто свистел, как зовут собак; и ей, наверно, нравилось, что он обращался с ней, как с собакой. Ясное дело, он привязал ее к себе тем, что жил с ней, как с женщиной, а она, испробовав однажды физическую близость с мужчиной, не могла уже отказаться от этого, как пьяница не может отказаться от вина или курильщик от табака. Да, ей теперь нравилось то, что марокканцы заставили ее испытать насильно; может, это было самым печальным последствием того, что с ней случилось, и я никак не могла привыкнуть к этому; разве это не ужасно, что вместо того, чтобы бежать от насилия, Розетта принимала, даже искала продолжения этого насилия!

Розетта и Клориндо ездили в Фонди, в окрестные деревни, а иногда даже в Фрозиноне, в Террачину или Неаполь, и тогда они не ночевали дома; после каждой поездки Розетта, казалось, еще больше привязывалась к Клориндо, и я видела, что она падает все ниже: от моих внимательных глаз не могло укрыться ни одно самое маленькое изменение в ней. О возвращении в Рим теперь, конечно, и разговора не было, да и союзники до сих пор еще не освободили его. Но Клориндо уже намекал нам, что, даже когда союзники будут в Риме, мы не сразу сможем уехать из Фонди: Рим, конечно, станет военной зоной, и для поездки туда понадобятся бог знает какие разрешения, и неизвестно, еще, когда и как можно будет эти разрешения получить. Одним словом, то самое будущее, которое в дни освобождения казалось мне таким ясным и безоблачным, теперь заволокло черными тучами; виной тому было поведение Розетты, и потом этот Клориндо; я уж и не знала, хочется мне вернуться в Рим к нашей прежней жизни или нет, потому что эта жизнь не могла уже быть такой, как раньше, да и сами мы изменились. Дни, которые мы провели в розовом домике среди апельсиновых садов, были самыми ужасными из всего этого периода моей жизни; я знала, что Розетта путается с Клориндо, не только потому, что догадывалась об этом, я сама видела это, потому что они это делали чуть ли не у меня на глазах. Иногда, например, мы были уже в постели, когда с лужайки долетал знакомый свист, и Розетта тут же вскакивала с кровати. Я спрашивала ее раздраженно:

- Куда ты идешь так поздно? Можешь сказать мне, куда ты идешь?

Но она даже не отвечала мне, оденется, бывало, наспех и бежит наружу; лицо у нее стало настороженное и жадное, какое было тогда, когда она вернулась из Ленолы; и я поняла, что Розетта не та, что раньше, и никогда не будет больше прежней Розеттой. А как-то раз Клориндо ночевал у нас в сарае, я почти уверена, что это был он, проснулась я и слышу - кровать у Розетты скрипит и кто-то разговаривает шепотом; я в темноте села на своей кровати и спрашиваю у Розетты, спит она или нет. А Розетта мне сердито:

- Конечно, сплю, что мне еще делать? Разбудила меня.

Я не поверила ей, но все же улеглась, а они притихли и ждут, пока я не засну; только на заре Клориндо выскользнул от нас. Тогда я не захотела зажигать свечу, потому что мне было противно видеть их вместе в постели; когда он уходил на заре, я притворилась спящей, лежала с закрытыми глазами, но я знала, когда он ушел, потому что дверь легонько так скрипнула. Но чаще всего они уезжали куда-то сразу же после ужина  на  грузовике   и  возвращались  поздно ночью.

Так повторялось почти каждый день; в общем они наслаждались своею любовью; у Клориндо под глазами появились синяки, он похудел, а Розетта с каждым днем все больше превращалась в женщину - она ходила такая томная и довольная, как женщины, которые часто и охотно занимаются такими вещами с мужчиной, если этот мужчина им нравится, а они нравятся ему.

Гак прошел месяц, и я уже начинала утешать себя, что Клориндо все-таки красивый парень, что он хорошо зарабатывает, разъезжая на своем грузовике и занимаясь спекуляцией, он женится на Розетте - и все уладится. Нельзя сказать, чтобы это мне очень нравилось, потому что Клориндо был мне противен, а просто тут уж ничего не поделаешь, да и потом замуж за него собиралась не я, а Розетта, и если он ей нравился, то я тут бессильна. Они поженятся, думала я, переедут в Фрозиноне, где жила семья Клориндо, у них пойдут дети, и Розетта найдет свое счастье. Это меня немного утешило, но вот только меня беспокоило то, что ни Клориндо, ни Розетта никогда и не заикались о женитьбе. Поэтому однажды вечером после ужина, когда мы с Розеттой остались одни в сарае, я собралась с духом и говорю ей:

- Я не хочу знать, что вы делаете и чем занимаетесь, когда остаетесь вдвоем, но меня все-таки интересуют его намерения. И если, как я надеюсь, намерения у него серьезные, то когда вы думаете пожениться?

Розетта сидела напротив меня на кровати и снимала туфли. Она выпрямилась, посмотрела на меня и сказала, как о чем-то совсем обычном:

- Клориндо уже женат, мама, у него в Фрозиноне жена и двое детей.

Как услышала я это, кровь бросилась мне в голову, знаете, я чочара, а у нас, чочаров, кровь горячая, и пырнуть кого-нибудь ножом для нас это сущий пустяк. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я соскочила с кровати, бросилась на Розетту, схватила ее за шиворот, повалила на матрац и стала со всей злостью бить по лицу. Она закрывала лицо рукой, а я знай колотила ее и кричала:

- Я убью тебя... Ты хочешь быть потаскушкой, но прежде, чем ты ею окончательно станешь, я убью тебя.

Она защищалась от моих ударов, как могла, закрывала лицо руками, но делала это молча и не пыталась убежать. Наконец я утомилась и перестала бить ее, но она так и не шевельнулась, продолжала лежать на кровати, уткнувшись лицом в подушку; не знаю уж, что она делала: плакала или просто обдумывала. Я долго не могла отдышаться, сидела на своей постели, уставившись на Розетту, и мною все больше овладевало отчаяние: я понимала, что, если даже убью ее, это ни к чему не приведет, я была бессильна, Розетта меня не слушалась и никогда не будет слушаться, я уже потеряла над ней всякую власть. Наконец я сказала со злостью: