Николай Борисов - Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья

• Название: Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья
• Автор: Николай Борисов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03389-4

В истории России дороги всегда были чем-то большим, нежели простая линия между двумя пунктами на карте. А потому и бездорожье — одна из двух главных бед нашей действительности — воспринималось и воспринимается особенно болезненно. («В России нет дорог — только направления», — острили по этому поводу иностранцы.) Вся наша история — это история бесконечных передвижений по громадным пространствам Евразии — порой вынужденных, порой добровольных, — и не столь важно, путешествуем ли мы по бездорожью жизни или по гладкому асфальту шоссе. «Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья» (а какая эпоха в России может быть названа иначе?) — это, по сути, книга о познании нами собственной страны и собственной истории — ибо иного способа познать страну, кроме как вдоволь поездить по ней, не существует. И не случайно книгу эту написал историк — один из лучших специалистов по истории средневековой Руси, автор многих книг, человек, вдоль и поперек исколесивший Россию. Две эпохи, выбранные им в рамках книги, — эпоха Николая I, когда зародился и расцвел жанр «дорожной» прозы, и наше время, — во многом схожи. Духовное «бездорожье», утрата ценностных ориентиров одинаково характерны и для второй четверти XIX века, и для наших дней. А потому и тогда, и сейчас, путешествуя — в кибитке ли, в тарантасе или за рулем собственного автомобиля, — мы пытаемся отыскать ту единственную дорогу, на которую когда-то звал русского человека Гоголь, заклинавший его «проехаться по России». А о том, как «ехалось» и ездится по вечным ухабам русских дорог, что сопровождало и сопровождает путешественника во все времена, без чего он не может обойтись, а что проклинал и проклинает по сей день, — и рассказывается в книге.

---

Изба Вьюгина — справа от шоссе, немного не доезжая до Троицкой церкви. В резьбу трех оконных наличников он вплел свое имя — Вьюгин Николай Васильевич. А сами наличники, резное убранство фасада и даже изгородь палисадника раскрасил в желтый, синий, красный и зеленый цвет. Получилось нарядно, празднично и весело. Несколько, правда, наивно и пестро. Ну, так и ярославские фрески поначалу кажутся слишком пестрыми для глаза, воспитанного на полутонах Левитана…

Соседи поухмылялись, почесались, а потом и сами стали делать себе такие же или заказывать Вьюгину. И расцвело село Новое невиданной в советско-колхозное время мелкобуржуазной (или феодальной?) красотой.

В других краях самостоятельно мыслящий Вьюгин, вероятно, основал бы фирму по производству деревянной резьбы, разбогател бы и, если бы не спился по русскому обыкновению, то стал бы процветающим предпринимателем. Но в том историческом времени и пространстве, в котором он жил, ничего подобного произойти не могло. Как жил Вьюгин в серой избе, так жил и в радужной. Вот только для бесконечного множества разного люда, снующего туда и обратно по Ярославской дороге, село Новое стало памятно не только мрачной громадой заброшенного храма, но и пряничной красотой дома с именем хозяина на фасаде. Так люди царапали когда-то на стене храма памятку небесам: «Господи, помяни грешного раба твоего…»

История творческого прорыва Николая Вьюгина была в свое время увековечена очерком в одной столичной газете. Вот самое начало этого очерка, интересного и как материал к истории села Новое, и как образец той осененной именем Василия Пескова школы советской журналистики, которая умела примирять романтизм и коммунизм.

«Видела его ранним утром, в синих и тихих туманах. Вечером, в тревожном блеске закатывающегося солнца. И сухим летом, когда дорожная пыль серым своим налетом скрывает зелень придорожных лесов, и в мокрую осень, когда ненастье висит над тобой, как несчастье, и мелкий и беспрерывный дождь не дает вольно вздохнуть полной грудью.

Дом на дороге — старая крестьянская изба, что глядится сегодня своими окошками на асфальт, по которому беспрерывным потоком, и все мимо, несутся современные машины и люди.

Но не помню случая — какая бы погода ни стояла на дворе и какие бы думы ни одолевали, — чтоб встреча с этим домом не заставила улыбнуться. И встряхнуться душой, и глянуть окрест умытыми глазами, и увидеть свет и краски там, где ленивый или преждевременно уставший взгляд не замечал их ранее.

Дом на дороге — сам как улыбка. Сказочный терем. Веселая игрушка для взрослых. Расписной русский пряник, протянутый незнакомому путнику чьей-то щедрой, доброй и, конечно же, думалось, счастливой рукой.

Вот он на фотографии, этот дом. А теперь представьте игру, кипение, буйство красок. Белый, красный, оранжевый, голубой — все цвета причудливо-непринужденно и вместе с тем стройно-согласованно живут в затейливых кружевах наличников, ажурном орнаменте причелин, тонком рисунке гребня, любовно убранном окошке светелки. А на фронтоне горит маленькая красная пятиконечная звезда.

Едешь по дороге, медленно остывая от городской сутолоки или торопясь навстречу ей, и все ждешь: вот сейчас, сейчас дорога нырнет вниз, потом выпрямится, и там, на взгорке, дом. Как праздник, как чудо, которого жаждет душа, какой бы привычно-утомительной ни была дорога.

Прошло три года — зрение на дороге, наверное, устает прежде всего, — прошло целых три года, пока глаз не выхватил из тонкой вязи наличников три слова: “Вьюгин Николай Васильевич”.

Дом на дороге имел имя! И теперь ты говоришь себе: “Сейчас, сейчас покажется Вьюгин” — нетерпеливо-радостно. Или: “До встречи, Николай Васильевич…” — прощально-грустно. Но кто он, этот Вьюгин? — нет-нет да и возникал и на городской дороге вопрос…» (162, 4).

В итоге оказалось, что резчик Вьюгин — сельский пастух. Ничто в биографии обычного русского крестьянина не предвещало пробуждение художника. Смутная потребность хоть как-то скрасить унылое однообразие будней заставила его заняться живописной отделкой собственного дома.

Ода рулевому колесу

Скатившись с горы под равнодушными взглядами последних изб села Новое, мы устремляемся дальше. Дорога здесь относительно свободна и просторна. «И какой же русский не любит быстрой езды!» Скорость то вжимает в сиденье, то подкидывает к потолку в полете невесомости. Но вот и знаменитый 123-й километр — «трамплин». Прежде здесь был самый крутой спуск на всей Ярославской дороге. Именно на этом спуске асфальт, невзирая на все усилия дорожных служителей, неизменно проваливался, образуя неприметный, но очень опасный трамплин. Увлекшегося стремительным спуском водителя неожиданно подбрасывало, как на трамплине, а затем роняло на асфальт и уносило на обочину. А сразу за склизкой обочиной таилась коварная бездна — заросший ольхой и орешником глубокий овраг…

За спуском начинался крутой подъем, где наледь или снег заставляли буксовать ползущие в гору тяжелые грузовики. А на обочине лежала скромная горка чего-то невнятного, над которой возвышалась табличка с загадочной надписью — «соленый песок». Горка лежала там всегда, но даже в самый лютый гололед к ней никто не прикасался.

Теперь дорожную насыпь основательно подняли, и ощущение уже не то. Но всё же именно здесь, на незабвенном 123-м километре, — точка скорости.

Здесь, на этих «русских горках», воздвиг свой трон невидимый, но вездесущий дух дороги. Магия автомобильного движения знакома каждому, державшему в руках рулевое колесо. Но попробуем подойти к этой тайне рационалистически. Что хорошего в машине, с равнодушной беспечностью несущей своего хозяина по краю катастрофы?

Скорость? Да, конечно, скорость. Она волнует кровь, разгоняет адреналин, сжимает нервы в комок. Но известно, что в машине скорость ощущается не так остро, как на мотоцикле. Там скорость проникает в мозг через все органы чувств. Поток воздуха давит на плечи, отбрасывая назад. Треск двигателя разрывает слух, напоминая о взлетающем самолете. Стрелка спидометра тяжелой, но такой беспомощной двухколесной машины испуганно вздрагивает от каждой выбоины на асфальте. Для мотоциклиста улетающие в бесконечное «позади» предметы — не тень за стеклом, а встречные кометы, его единокровные братья…

И все же дело не только в скорости. Мотоциклист — герой-одиночка, скорее пилот, чем водитель. Он не едет, а летит над дорогой. Автомобилист — член великого сообщества едущих.

Магия автомашины выражается емким английским словечком drive, недавно получившим прописку в русском языке. В качестве глагола оно означает и вождение автомобиля. То drive car — водить машину. Но в качестве существительного оно с художественной расплывчатостью выражает некое движение, напор, натиск, энергию. Управление автомобилем — это драйв. Каждую секунду вы ощущаете преодоление неподвижности. Вот эта береза, эта автобусная остановка, эта грязная лужа, наконец, — они останутся здесь, обреченные на вечную неподвижность. А вы — вы в движении.

Каждую секунду вы празднуете победу над расстоянием.

Но еще больший драйв — обгон. В этом банальном маневре кроются маленькая победа, превосходство, успех. Сколько обгонов делается без всякой практической нужды, перед красным светофором. Этим гонщикам, как говорится, важен не результат, а сам процесс. Их влечет древнее как мир зоологическое «Я его сделал…».

Признайтесь честно: вы любите свой автомобиль еще и за то, что он — само послушание. Он делает ровно то, что вы от него требуете. Вот вы нажали на газ — и машина взвыла от усердия. Дали тормоз — и она встала как вкопанная. Руль вправо, руль влево — любая команда исполняется с немецкой пунктуальностью. Машина не вступает с вами в дискуссию о том, где лучше остановиться или какой поворот приведет к цели. Это беспрекословное послушание наполняет водителя чувством собственного достоинства.

Машина — это защита от агрессии толпы. Уединенный мир авто — ваш второй дом. Он имеет немало преимуществ по сравнению с первым.

А сколько прелести в мелочах комфорта, которыми заботливо снабдили свои детища конструкторы. В салоне (какое романтическое и приятное слово!) автомобиля—в меру мягкие, угодливо повторяющие формы тела сиденья. Каждая деталь отделки — почти произведение искусства. И все расположено как раз там, где нужно. От печки тянет приятным сухим теплом, а за стеклом — холод, холод, холод…

Вы включили мотор — и салон наполнился мягким приглушенным урчанием, вызывающим волну приятных ассоциаций. Так мурлыкает серая кошка, когда хозяин почешет ей за ухом… Или это закипает чайник на горячей плите? Или гудит вентилятор, мягко разгоняющий июльский зной?

Перед вами на щитке засветились зеленоватым или красноватым светом приборы. В темноте кабина автомобиля похожа на ночной аэропорт с его таинственно мерцающими огнями.