Хорхе Исаакс - Мария

• Название: Мария
• Автор: Хорхе Исаакс
• Издательство: Издательство «Художественная литература»
• Жанр: Зарубежные любовные романы
• Год: 1980

Хорхе Феррер Исаакс (1837–1895) – колумбийский политик, военный деятель и писатель. Его единственный роман был признан одним из самых заметных образцов романтизма в испаноязычной литературе. «Мария» – первый национальный колумбийский роман, оказавший влияние на все ее дальнейшее развитие и признанный классическим произведением литературы Латинской Америки.

Молодые герои, Мария и Эфраин, любят друг друга с детства. Их возвышенная любовь исцеляет Марию от тяжкой болезни, но отец Эфраина посылает его учиться в Англию, и разлука убивает Марию; она умирает, а Эфраину, слишком поздно вызванному на родину, остается лишь рыдать у ее могилы.

---

Прежде чем сойти с лестницы, отец еще раз остановился перед Марией, положил ей руку на голову, тщетно пытаясь заглянуть в глаза, и тихо произнес:

– Так мы уговорились, что ты будешь весела и благоразумна. Не правда ли, любезная сеньора?

Мария утвердительно кивнула, на ее стыдливо опущенных глазах выступили слезы, но она их тут же смахнула.

Я распрощался до вечера. Мария стояла рядом со мной и, пока отец садился в седло, шепнула незаметно для остальных:

– Ни минутой позже пяти.

Из всей семьи дона Херонимо дома был один Карлос, Он принял меня с распростертыми объятиями и сразу же стал уговаривать провести с ним весь день.

Мы осмотрели сахарный завод с дорогим оборудованием, но сооруженный без особого вкуса и искусства; обошли сад – прекрасное творение предков семьи – и закончили конюшнями, где красовались несколько отличных лошадей.

Когда мы курили после завтрака, Карлос сказал:

– Боюсь, теперь мне уже не увидеть прежней радости на твоем лице. А помнишь, как ты веселился в школьные годы, терзая меня и заставляя рассказывать о какой-нибудь новой прихоти Матильды. В конце концов, если тебя так печалит отъезд, значит, ты с радостью остался бы дома… К черту эту поездку!

– Но ты на ней не прогадаешь, – пошутил я. – Когда вернусь, у тебя будет даровой врач.

– Верно, дружище. Думаешь, я на это не рассчитываю? Учись вовсю, чтобы поскорее вернуться. Если к тому времени меня не прикончит подцепленная на этих равнинах лихорадка, пожалуй, будешь лечить меня от водянки. Скука тут убийственная. Все наперебой приглашают меня провести сочельник в Буге. Чтобы отделаться, пришлось выдумать, будто я свернул себе лодыжку; пускай дуется на меня вся бесчисленная орава моих кузин. В конце концов придется изобрести себе какое-нибудь дело в Боготе, хотя бы возить кожи и шерстяные ткани, как Эмигдио… и привезти себе что-нибудь вроде…

– Вроде жены? – прервал я его.

– Гляди-ка! Ты считаешь, что я не думал об этом? Тысячу раз! Каждый вечер строю сотни планов. Представь только: с шести валяюсь на кровати, жду, пока придут слуги на молитву, потом – пока позовут пить шоколад, и тут уж приходится слушать бесконечные разглагольствования о корчевании, расчистке, посадках сахарного тростника… А наутро запах тростникового жмыха ударяет в нос, и все мои воздушные замки разлетаются как дым.

– Но ты можешь читать!

– Что читать? И с кем поговорить о прочитанном? С этим болваном управляющим, который с пяти вечера уже начинает зевать?

– Итак, ясно: тебе необходимо срочно жениться, ты снова подумываешь о Матильде и хочешь привезти ее сюда.

– Именно так. С тех пор как я понял, что совершил величайшую глупость, вознамерившись жениться на твоей кузине (да простят меня бог и она), меня начала искушать эта мысль. Но знаешь, чем это кончилось? С огромным трудом я вообразил, что Матильда стала моей женой и живет в нашем доме. И тут меня просто хохот разобрал, когда я представил себе, что будет с этой бедняжкой.

– Но почему?

– Дружище, Матильда неотделима от Боготы, как купель церкви Сан-Карлос, как памятник Боливару, как наш привратник Эскамилья. Да она погибнет при пересадке в другую почву. И как я смогу помешать этому?

– Постарайся заслужить ее любовь навсегда. Предоставь ей все возможные удобства, все развлечения… в конце концов, ты богат и ради нее захочешь взяться за дело. А потом, разве видела она когда-нибудь такие равнины, леса, реки? Можно ли увидеть их и не полюбить?

– Ну, ты пустился в поэзию. А мой отец и вся эта деревенщина? А мои тетки с их спесью и ханжеством? А безлюдне? А жара?… И еще черт его знает что?…

– Успокойся, – смеясь, прервал я его. – Не принимай все так близко к сердцу.

– Ладно, не будем больше говорить об этом. Лучше поскорее возвращайся лечить меня. А когда ты вернешься, то женишься на сеньорите Марии, да?

– С божьей помощью…

– Хочешь, я буду твоим дружкой?

– С радостью.

– Благодарю. Значит, решено.

– Вели привести мою лошадь, – сказал я после недолгого молчания.

– Ты уже едешь?

– Мне очень жаль, но дома меня ждут. Видишь ли, ведь нам скоро уже разлучаться… А я еще должен проститься сегодня с Эмигдио и с моим кумом Кустодио, все это не так уж близко.

– Ты уезжаешь точно тридцатого?

– Да.

– Осталось всего две недели. Что ж, не буду тебя задерживать. В конце концов, ты посмеялся со мной немного, хотя и хлебнул скуки.

Ни Карлос, ни я не могли скрыть, с каким огорчением мы расстаемся.

Переезжая вброд Амаймито, я услышал, как кто-то меня окликает. Это был мой кум Кустодио. Он выехал из ближнего леса верхом на буланом коне, сидя в седле с высокой лукой. На нем была синяя полосатая рубаха, подвернутые до колен штаны и широкая куртка с разрезами вдоль бедер. Вслед за ним тащился на соловой кляче, согбенной под тяжестью лет и связок бананов, слабое умный парнишка, который выполнял на ферме обязанности и свинопаса, и птичника, и садовника.

– Сам бог свел нас, куманек, – сказал, подъезжая ко мне, старик. – Не окликни я вас, вы бы от меня улизнули.

– К вам-то я и направлялся, кум.

– Вот те на! А я чуть было не забрел в глухую сельву, мула искал. Не пройди я случаем через ложбину и не заметь стервятников, так бы до сих пор и ходил. Я прямо туда, а муленка уж наполовину склевали, даже шкуру не пришлось содрать. А она куда как пригодилась бы на новые штаны, эти уж и вовсе хоть выбрось.

– Не горюйте, кум, мулов у вас хватает, еще успеете погонять их с вьюками. Поехали.

– Забот, сеньор, много, – сказал кум и, повернув коня, поехал впереди. – Времена настали тяжелые. Сами посудите: мед – по реалу; патока – и говорить не о чем; сахарок, если белый получится, – песо; сыры – задаром; а свиньям хоть весь урожай маиса скорми, все равно что в речку выбросил. От торговли вашей кумы, – хотя и надрывается она, бедняга, – даже на свечи не наберется. Варишь мыло, так ни один кусок не окупает того, что на него затратил. А тут еще сторожа, прорвы ненасытные, обирают до нитки. Да что говорить! Вот купил я у хозяина, дона Херонимо, участок молодого бамбука, – это же изверг, а не человек! Четыреста монет да еще десять телят в придачу запросил!

– А откуда взялись эти четыреста? От мыла?

– Уж вы скажете, кум! Пришлось даже копилку Саломе разбить, чтобы расплатиться.

– А Саломе как, все такая же работящая?

– А как же иначе? Крестиком вышивает – просто заглядение и во всем помощница – одно слово, дочка своей мамы. Но, не хочу врать, девчонка немало мне забот доставляет.

– Саломе? Такая умница, такая скромница!..

– Она самая, кум. И такая добрая девушка, как вы знаете.

– Что же случилось?

– Вы настоящий кабальеро и мой друг, лучше уж я вам расскажу, чем идти к приходскому священнику, хоть он человек святой души и не от мира сего. Погодите только, я первый перееду через болото, тут надо хорошо тропу знать, чтобы не перепачкаться.

И, повернувшись к дурачку, который покачивался в полусне, сидя среди связок бананов, крикнул:

– Смотри на дорогу, балда, а то, если увязнет кобыла, я и бананов не пожалею, брошу тебя здесь.

Дурачок бессмысленно захохотал и что-то промычал в ответ. Кум продолжал:

– Знаете вы Тибурсио, мулата, которого воспитал покойник Мурсия?

– А-а, того, что хотел жениться на Саломе?

– Вот, вот, он самый.

– Не помню, кто его воспитал, но его-то я хорошо знаю, встречал и у вас, и у Хосе. Мы даже охотились вместе не раз. Отличный парень.

– При всем том водится у него восемь хороших коров, да и свиней немало, дом есть, две неплохие верховые лошадки. Ведь ньор Мурсия даром что всех отпугивал своей суровостью, а был добрый человек: все это оставил парню. Тибурсио сын той мулатки, из-за которой у старика желчь разлилась: он ее выкупил в Киличао, а она через несколько месяцев померла. Я все это знаю, потому что в те времена, бывало, нанимался на поденную работу к ньору Мурсии.

– Что же случилось с Тибурсио?

– К тому я и веду. Так вот, сеньор, месяцев восемь назад начал я замечать, что парень только и ищет случая забежать к нам. Ну, вскоре я его хитрости разгадал и понял, что ему ничего другого не надо, как повидать Саломе. Сказал я об этом начистоту Канделарии, а она мне в ответ, что у меня, мол, глаза дымом выело и все это уже сказка давняя. Как-то субботним вечером держусь я настороже, знаю – Тибурсио свой час не пропустит, и что бы вы думали, девчонка, едва заслышала его, бежит навстречу. Ну, тут уж у меня никаких сомнений не осталось… Дурного я ничего сказать не могу, что нет, то нет. Только проходит день за днем, а Тибурсио и не заикается о свадьбе. Тут я подумал: столько ходил вокруг Саломе, дурак будет, если не женится; она не какая-нибудь голодранка, такую жену ему еще поискать. Как вдруг Тибурсио перестал ходить, пропал да и только, а Канделария ничего от девочки не добьется. Меня Саломе почитает как должно, мне и вовсе не след допытываться. Вот так с самого сочельника Тибурсио и глаз не кажет. А скажите-ка, вы как будто друг сеньорито Хустиниано, брата дона Карлоса?