ВЛАДИМИР СИНЕНКО - ЧЕЛОВЕК С ГОРЯЩИМ СЕРДЦЕМ

• Название: ЧЕЛОВЕК С ГОРЯЩИМ СЕРДЦЕМ
• Автор: ВЛАДИМИР СИНЕНКО
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Прочая детская литература
• Год: 1968

Книга «Человек с горящим сердцем» — о профессиональном революционере, сподвижника В. И. Ленина, — Федоре Андреевиче Сергееве (партийный псевдоним — Артем), чья жизнь поистине была легендарным подвигом. Он работал долгие годы нелегально, в подполье, и всегда находился в гуще революционных событий. Прекрасный конспиратор, Артем умело принимал обличье то офицера, то монаха, то земского статистика. Сосланный в Сибирь, он бежал через тысячеверстную тайгу в Китай, оттуда в Японию, а затем в Австралию.

Об этом дооктябрьском периоде жизни Ф. А. Сергеева и рассказывает книга.

---

«В конце концов, — успокаивает себя Федор, — большинство проголосовало за Пал Палыча, дало ему твердый наказ. Обязан выполнить!»

Но сейчас Федора волнует иное, не менее важное: дружины, оружие и восстание. Программа партии ясная. На ее выполнение и надо нацелить все внимание харьковской организации. Ядро дружин — пылкие и преданные товарищи с Корсиковки. Там постоянно толчется заводская молодежь, железнодорожники, студенты, реалисты.

И вот этих-то славных ребят меньшевики-комитетчики всячески оттесняли, старались принизить: «Озорники! Толку от них мало... Еще наломают дров и бросят тень на все движение. Пусть-подрастут!»

Федора всегда возмущало это недоверие меньшевиков к боевой молодежи, и он давал им гневную отповедь:

— Эх вы! Гасить молодой задор, отвергать опору партии? Да ведь эту горячую силу тотчас же подхватят анархисты или эсеры. А кому практически свергать самодержавие, выходить на баррикады, завоевывать рабоче-крестьянскую власть?

Вспоминая об этом, Федор вернулся к своему решению: не мешкая уйти в глубокое подполье. Пора, пора! Настало время добывать и прятать оружие, готовиться к восстанию и баррикадным боям. А раз так — надо идти к Фомичу Забайрачному. Жилье кузнеца да и сам он вне подозрения у полиции. Заодно и переночевать...

Федор дорадливо покачал головой. Зря, совсем зря отвадили коммунары Фомича! Бывало, кузнец заходил к ним на Корсиковку, когда шел проведать своего кума-извозчика — тот жил поблизости, — любил послушать Артема и его молодых товарищей, порой и сам вставлял короткое, но веское слово...

Входя в комнатушку «коммунаров» с ее подслеповатым окном, Яков Фомич снимал картуз и привычно крестился на красный угол. Иконы там не было, и старик обычно злился:

— Заведите, анафемы, образ! Не то сам куплю.

Те лишь посмеивались, а Федор мало преуспел, пытаясь пошатнуть веру старика в бога и святых угодников.

Но как-то в воскресенье кузнец еще с порога увидел в темном углу икону. Осенив себя крестным знамением, Фомич отвесил образу низкий поклон.

— Слава те, господи! Никак, и вы, черти окаянные, людьми становитесь... Выходит, купили иконку-то?

И, благодушно поглаживая опаленную огнем бороду, кузнец стал рассуждать на предмет того, что хорошо бы царствующему дому и богачам-фарисеям понять: нельзя выжимать из людей последние соки и держать их в бесправии. Тогда и рабочие не станут хвататься за оружие.

Так поговорив и не слушая возражений, Фомич направился в угол. Пресвятая дева или сам Иисус Христос?

Парни перемигнулись. Жаль, Артема нет — вот бы посмеялся!

Бережно взяв образ в руки, старик понес его к окну, поближе к свету. Наклонился, глянул — и отшатнулся. Не разглядел сослепу, что Володя Кожемякин нарисовал углем на куске сосновой шелевки мерзкую рожу с всклокоченными волосами, а Сашка Рыжий коряво, но славянской вязью подписал: «Аз есмь бог для старых дураков».

Парни надрывали животики, а кузнец, яростно отшвырнув доску, стал всячески ругать озорников:

— Тьфу, антихристы! Что удумали? Ноги моей больше не будет в этом капшце... Гореть вам всем на медленном огне!

С тех пор Забайрачный на Корсиковской не появлялся. Ох и задал Федор взбучку своим коммунарам!

— Не ходит к нам Фомич... Вот к чему привело ваше бездумное дурачество! Старого рабочего потеряли в подпольном кружке.

Парни уныло молчали. Что сказать?

История эта, в сущности, пустяковая, почему-то до сих пор мучила Федора, словно и он был виноват. Его личные отношения с кузнецом на работе почти не изменились. Но Фомич стал суше и говорил лишь о кузнечных делах. А сейчас, сидя за воротами и обдумывая, где бы ему заночевать, Федор снова вспомнил об этой истории.

«Тем более надо идти к Фомичу», — решил Федор и, встав со скамейки, пошёл в сторону паровозостроительного завода.

Выйдя на Петинскую, Федор свернул влево. Справа заводской забор, и оттуда доносится лязг металла, пыхтение воздуходувки. Завод днем и ночью скрежетал железом, дышал паром и таращился тысячью зарешеченных окон, порой освещая окрестности красным заревом от литейных печей.

Но вот и заводской поселок. Дома для мастеров и инженеров, бараки для рабочих. Здесь дали комнатушку и семье кузнеца Забайрачного.

Яков Фомич еще не спал.

— И тебе надоели твои нехристи? Входи — гостем будешь.

— Не в гости я, переночевать. Примете?

— А что — фараоны по пятам?

— Вроде бы угадали. — Федор вошел в сенцы. — Не стесню?

— Располагайся как дома. Авдотья! — откинул кузнец ситцевую занавеску из кухонки в горницу. — Вставай... Мой Артемий пришел. Постелешь ему на печи. Да сооруди вечерю!

Дуня — миловидная девушка с русой косой и нежным румянцем на заспанном лице — застенчиво улыбнулась гостю. Хозяйка — третий год без матери. Выхватив из печи чугунок с горячей картошкой, Дуня поджарила яичницу и спустилась в подпол за кислой капустой, а Фомич добыл из шкафчика хлеб, солонку и початую бутылку.

— Дернем, что ли? Все же случай такой...

— Нет, батя... Не потребляю.

— Зря! По маленькой оно не вредно. — Хозяин расправил усы, захватил в кулак бороду. — Плутуешь! А кто с меня зимой правил магарыч за молотобойца? Не журись, парубок, пусть полиция журится, что ловко ушел от них! А у меня, как на дне омута, — не найдут.

— Спасибо! — растрогался Федор и пригубил рюмку.

Не принимает душа этого зелья. Но Фомич-то, Фомич! Хитер, ой хитер... Однако пора и к делу приступить.

Но Забайрачный, опрокинув стаканчик, вдруг оживился и стал сам выкладывать свое, затаенное. Давно приметил — нравится дочке бесшабашный Артем. Да и тот не зря его батей сейчас назвал. Вот и ладно! Парень видный, грамотный. Такой кузнец семью прокормит. Ну, а блажь разная с молодостью уйдет! Сам по дурости горячился когда-то, чуть в разбойники не подался...

— Слышь, Артемушка... — понизил кузнец голос и оглянулся. Но Дуня уже ушла в горницу. — Долго будешь кочевать по-цыгански? Чужие квартиры, сухомятка. А у меня тепло, сухо, завод рядом.

— Что вы, Фомич! У вас дочка на выданье и без матери, а я вам чужой. Люди начнут плохое говорить.

— Люди, люди... Сегодня чужой, а завтра породнились! Нынче девка, а завтра твоя жена. Девка — аленький цветочек. Характера золотого... Одна у меня, бобыля!

Федора обдало жаром. Вот как оно обернулось — почти сосватали. Ой и посыплется с него, сейчас окалина!

— Дуняша — краса-девица, хоть кого осчастливит, а только...

Под кустистыми бровями кузнеца опасно сверкнули глаза.

— Другую присмотрел?

— Есть. Скрывать не стану.

— Да кто она, кто?

— Кто? Не секрет. Моя нареченная — революция! Не изменю, не променяю ни на что на свете! Вот так, батя!

«Батя» изумленно откинулся. Стул под ним жалобно застонал. Не приняв всерьез слова молотобойца, кузнец захохотал.

— Шуточки шутишь, Артемушка? Известно, ты на них мастак. А только ни революции, ни войны свадьбам не помеха. Цену себе набиваешь?

— Не веришь, Яков Фомич? — погрустнел гость. Бережно взял в свои теплые ладони огромную ручищу собеседника. — Дал сердцу зарок — не думать о личном счастье, пока не свершится революция. Люблю не одного человека, а всех обездоленных. В том числе и Дуняшу... Что ее ждет при нынешних порядках? Неужто будущее расторопной девушки — прачка или стряпка? Ей бы грамоту, хорошее ремесло. И если ты, Фомич, желаешь дочери счастья — подпирай своим плечом революцию.

Забайрачный испуганно отшатнулся:

— И кто ты таков, Артемий? В толк не возьму... Диявол или человек? Так и опутываешь сладкими басенками. Змей ты.... Чует сердце — погубишь и меня, и дочь мою единственную!

— Да не я, а сама жизнь — указка людям! Жизнь учит нас всех сомневаться в царе. И верь не в святых, зовущих терпеть неволю, а в то, что нам предстоит ковать революцию не в три, а в тысячи рук. Ну, а ее заготовку обработают наши дети.

Кузнец ответил не сразу. Надежды на лучшее у него всегда были связаны с богом — тот все видит, все знает и обо всем печется: одних карает за грехи, других милует, а праведным помогает. Подпирая голову руками, больше похожими на клещи, Фомич мрачно глядел в открытое лицо собеседника, словно пытаясь насквозь прожечь его взглядом.

— Вижу, парень, не до девчат и семейной жизни таким, как ты... Но что же вы от меня-то хотите? Ведь не только ночевать пожаловал? Не гожусь я в ухажеры твоей невесте. Кабы помоложе был!

— Еще как сгодишься, Фомич! — просиял гость. — Нужны ей и отцы хорошие, и дочери.

Положив на стол кулак, похожий на пудовую кувалду, Фомич обреченно выдавил:

— Досказывай уж все, геенский мучитель! Выходит, и Дуньке новую мать приискал? И мне надо к бесовской артели на Корсиковской пристать? Только я палить из ружья не обучен. Уж лучше буду сам по себе... Или так не подходит?

— Подходит. Будешь с Дуней сам по себе. — И, придвинувшись поближе к хозяину, Федор деловито изложил свой план хранения в его квартире оружия. Место удобное. Сразу за колонией пустырь, изрезанный балочками. Неподалеку Кирилло-Мефодиевское кладбище. Полицейским и в голову не придет...