Лора Бекитт - Дочери Ганга

• Название: Дочери Ганга
• Автор: Лора Бекитт
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2014
• ISBN: 978-966-14-6680-6

Индия. ХІХ век. Для индийской вдовы есть только два пути – либо сгореть вместе с мужем на погребальном костре, либо провести остаток жизни в приюте…

Сона не готова с этим смириться. Чтобы быть вместе с любимым Аруном, она совершает дерзкий побег из приюта – и Ратна следует за ней. Их ждут страшные испытания – война, разлука с любимыми, человеческая жестокость… Но счастье стоит того, чтобы за него бороться.

---

Ратна пребывала в радостном предвкушении. Ей казалось, будто она пересекла пропасть между живыми и мертвыми и выбралась на спасительный берег.

Жрецы были правы в одном: нет ни истинного рождения, ни вечной смерти, существует лишь жизнь, жизнь в настоящем, за которое она цеплялась, как всякая шудра. Это для брахманов всякое земное благо является препятствием к постижению высших миров, а низшие касты ценят реальность, какой бы суровой она ни была.

Увидев, как быстро в приюте забыли Сону, девушка укрепилась в своем решении. Сунита запретила вдовам упоминать имя той, которая оказалась плохой женой, не захотевшей поддержать пребывание супруга в вечном блаженстве. Обязанности Соны перепоручили кому-то другому. А Ратна почти каждый день отправлялась стирать, и в ее положении сбежать было проще простого. В один из ближайших дней Арун придет за ней на берег, и она без сожаления покинет мир белых фигур, каменных стен, скудной пищи и непонятных запретов. И наконец-то вернет себе право самой вершить свою судьбу.

Соне же каждую ночь снилось, как гребень из слоновой кости в ее руках скользит сверху вниз, от макушки до самых кончиков волос, струившихся подобно темной воде. То было одно из величайших женских наслаждений, какое она не испытывала уже три года.

Арун принес парик. Он был сделан великолепно, и юноша сказал, что, если во время свадебного обряда она прикроет фальшивые волосы палу[41], ни жрец, ни кто-либо другой ничего не заподозрят.

Несмотря на все волнения, Сона удивилась бы, узнав, как мало она размышляет о трудностях и перипетиях грядущей жизни в сравнении с той же Ратной. Уверенность и забота Аруна окутали девушку, словно волшебное покрывало, защитившее ее от внешнего мира. Соне нравилось, что ей не надо ни о чем думать, да и Арун постоянно напоминал ей об этом.

Если Сона со вздохом говорила, что была плохой женой, юноша смеялся:

– У тебя будет возможность стать хорошей!

А если она сетовала, что слишком быстро уступила его уговорам, он отвечал:

– Любовь – не унылое тление, а жаркое пламя, оно не должно разгораться долго.

Иногда девушка успокаивалась до такой степени, что ей чудилось, будто она просто-напросто перенесется на невесомом вимане[42] в лучший мир, сияющий и радостный.

Отчасти виной тому была прежняя жизнь Соны в богатом родительском доме, где ее все любили и баловали. А также три невыносимых года, проведенных ею в приюте. Можно быть стойкой до определенного момента, а потом наступает неминуемый прорыв. Сона только сейчас начала понимать, что, не встреть она Аруна и не впусти в свое сердце любовь, ее доля напоминала бы участь быков, которые ходят по кругу, приводя в движение мельничные жернова.

Девушка знала, что никогда не сможет вернуться к родителям, потому что даже они не сумели бы понять ее поступка. Для них она умерла, и отныне ее единственной семьей должны были стать Арун и Ратна.

Арун предложил Соне представляться диди[43] Ратны, но последняя воспротивилась. Не дело шудры считаться сестрой брахманки, тем более они совсем не похожи. Она хотела назваться служанкой, но против этого возразила Сона. Девушкам, разделившим нелегкую участь вдов, не пристало играть роль госпожи и прислуги.

– Тогда, – сказал Арун, – Ратна будет моей сестрой.

На том и порешили.

Когда Ратна появилась в хижине, одетая в простое полотняное, но не белое, а цветное сари, в дешевых, но весело звенящих, будто колокольчики на ветру, браслетах и прикрывавшей стриженую голову дупатте, Сона так обрадовалась, что обняла ее.

А потом Арун привел полуслепого жреца, такого старого, что казалось, будто он с головы до ног посыпан пеплом. Он был похож на лесного отшельника, который питается только кореньями, или аскета, живущего подаянием набожных почитателей.

Жрец читал ту же ведическую мантру, какая произносилась во время первого бракосочетания Соны, когда тяжелые от золотых браслетов руки невесты были до локтей разрисованы хной, на грудь свисало ожерелье в семь рядов, когда ее окружали несколько сотен свадебных гостей в ярких нарядах.

Теперь на женихе и невесте была простая одежда и скромные венки, а на свадьбе присутствовали только Ратна да две бедные женщины, приютившие Сону в своей хижине.

Девушка не смела наслаждаться моментом соединения судеб, а юноша все еще не мог поверить в случившееся.

Когда жених и невеста кормили друг друга сладостями, глаза Аруна сияли радостью, любовью и страстью, опущенные ресницы Соны подрагивали, а щеки пылали от смущения.

Брачная ночь откладывалась, потому что с наступлением темноты им предстояло покинуть Варанаси. Хотя это вполне соответствовало трем дням воздержания[44], Арун предпочел бы не ждать. Но он дал себе слово быть хитроумным и осторожным. А Сона поневоле вспоминала свою прежнюю жизнь.

Когда она выходила из спальни после ночи, проведенной со своим престарелым мужем, то стыдилась смотреть в глаза окружающим, потому что казалась самой себе оскверненной прикосновениями его дряблых рук и слюнявыми поцелуями. Не говоря уже о другом.

Может, лингам, детородный орган Шивы, и являлся символом божественной мощи, но мужской был создан для женских мучений. Хотя на свете наверняка существовали женщины, которым казалось иначе.

Поняв, что Арун исчез, Флора Клайв пребывала в бешенстве. Решив обвинить молодого индийца в краже, она обратилась к начальнику местной полиции (он именовался суперинтендантом) и рассказала о случившемся.

– Он взял у вас деньги, мэм? – спросил тот, приготовившись подробно записывать ответы.

– Да, деньги и украшения.

Арун в самом деле прихватил с десяток рупий, но драгоценности не трогал. А еще он стащил у Флоры бумагу с ее личной печатью и подписью и сочинил для себя отличную рекомендацию.

– Вы не можете предположить, куда он отправился?

– Кто его знает! К родителям? Едва ли. Он зачем-то взял из моего дома парик с длинными волосами и сари. Возможно, он решил присоединиться к хиджрам?

– Так этот юноша – евнух?

– Как бы не так! – Глаза Флоры сверкнули злостью, и она выпалила, не думая о том, что может выдать себя: – Это великолепный образец молодого самца!

Начальник полиции пообещал сделать все для поимки индийца, и женщина поехала домой. Войдя в казавшийся опустевшим особняк, Флора Клайв заскрежетала зубами, а после произнесла, словно клятву:

– Ты украл нечто большее – мою возвращенную молодость! И ты поплатишься за это!

Потом она поднялась в свой кабинет и села за стол, охваченная внезапным намерением написать в Лондон своей младшей сестре Этель. С большим опозданием Флора возжелала хоть как-то заполнить неожиданно возникшую в жизни пустоту.

Глава VII

При каждом взмахе весел вода вспыхивала холодным блеском. Огромная белая луна, освещавшая путь, двигалась по усыпанному звездами небу, будто диковинный воздушный корабль.

Троица беглецов, нарушителей вековечных законов и запретов, плыла по Гангу в гуфе – круглой лодке, сплетенной из ивняка. Этот план предложил Арун: покинуть город так, чтобы никто не видел и не знал, когда, куда и как они исчезли. Гуф был куплен у какого-то бедняка, которого никто не станет расспрашивать. Удалившись на значительное расстояние, беглецы собирались затопить лодку и потом следовать сушей.

Ратне не верилось, что она направляется в Хардвар, где вновь увидит Нилама. Она заставит его сказать, где найти Амита, и заберет свою дочь.

Впрочем, сейчас она думала не о будущем, а о настоящем: о том, не перевернется ли лодка, смогут ли они благополучно причалить к берегу. Она ни о чем не спрашивала, но, чувствуя ее волнение, Арун заверил, что справится: он родился на берегу реки и в детстве часто плавал в гуфе.

Сона молчала, лежа на дне лодки. Казалось, она потеряла чувство времени, ее мысли растворились в ночи, и она не видела перед собой ничего, кроме великолепных небесных чертогов. Но такое забвение было только на пользу.

На рассвете они причалили к какому-то берегу. Кругом простирались желто-серые поля, вдали виднелась кучка приземистых, наполовину скрытых деревьями хижин.

При виде деревянного колеса с привязанными к ободу глиняными кувшинами, каким испокон веков подавалась вода на посевы, тащивших соху быков и тощих, словно высушенных зноем крестьян в набедренных повязках или рубахах из кхаддара[45], Арун почувствовал ностальгию. Едва ли ему когда-то доведется увидеть своих родных! Юношу успокаивало лишь то, что он сделал для них все, что мог.

Путники отправились в деревню. Они так устали, что даже не разговаривали.

Захолустное селение казалось сонным. Узкие улочки были зажаты глинобитными стенами, кое-где виднелись старинные колодцы. В пыли возились полуголые дети и бездомные собаки. Найдя более-менее приличный дом, Арун попросил у хозяев приюта до следующего утра.

Как всегда, рупии открывали любые двери. Пока женщины приводили себя в порядок и отдыхали, Арун узнал, где можно нанять повозку, и прикинул маршрут. Им предстоял долгий путь с остановкой в разных местах. Сейчас прежде всего нужно было добраться до ближайшего крупного города.