Максим Шраер - Бунин и Набоков. История соперничества

• Название: Бунин и Набоков. История соперничества
• Автор: Максим Шраер
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-9614-3585-6

Имена гениев русской словесности Ивана Бунина и Владимира Набокова соединены для нас языком и эпохой, масштабом дарования, жизнью и творчеством в эмиграции. Но есть между этими писателями и другая, личная связь. В новой книге русско-американского писателя Максима Д. Шраера захватывающий сюжет многолетних и сложных отношений между Буниным и Набоковым разворачивается на фоне истории русской эмиграции с 1920-х до 1970-х годов. Как формируются литературные легенды? Что стояло за соперничеством двух гениев, и как это соперничество повлияло на современную русскую культуру? Эта яркая, уникальная по своему подходу книга вскрывает целые пласты неизвестных архивных материалов, включая переписку Бунина и Набокова. Обстоятельный разбор кропотливо подобранных писем и дневниковых записей, аргументированные, но ненавязчивые выводы, внутренняя драматургия материала и мастерское владение им – все это наделяет книгу качествами хорошей литературы, увлекательной для любого читателя.

---

Глубокоуважаемый Иван Алексеевич,

бывают в жизни мгновенья, когда хочется сказать звездному небу, что оно прекрасно, – так, чтобы оно услыхало. В такое мгновенье я написал стихи, которые вам посылаю. Это было в дождливую ночь. Я возвращался к себе. Ветер трепал деревья вдоль черной улицы, блестевшей местами, как мокрая резина, и с коротким, плотным стуком падали каштаны. И внезапно мне стало так легко, так уютно от мысли, что дома у меня есть ваши книги, – и потянуло передать вам это чувство – как можно искреннее, как можно звучнее.

Простите же мне мою смелость, простите, что докучаю вам непрошеным приветом. Я хочу только, чтобы вы поняли, с каким строгим восторгом я гляжу с моего холма на сверкающую вершину, где в скале вами вырезаны вечные, несравненные слова[50].

Влад. Сирин.* * *

Как воды гор, твой голос горд и чист.
Алмазный стих наполнен райским медом.
Ты любишь мир и юный месяц – лист,
желтеющий над смуглым сочным плодом.
Ты любишь змей[51]: тяжелых, злых узлов
лиловый лоск на дне сухой ложбины[52].
Ты любишь снежный шелест голубиный[53]
вокруг лазурных влажных куполов.
Твой стих роскошный и скупой, холодный
и жгучий стих, один горит, один,
над маревом губительных годин, —
и весь в цветах твой жертвенник свободный.
Он каплет в ночь росою ледяной
и янтарями благовоний знойных, —
и нагота твоих созвучий стройных
сияет мне – как бы сквозь шелк цветной.
Безвестен я и молод, в мире новом,
кощунственном, – но светит все ясней
мой строгий путь: ни помыслом, ни словом,
не согрешу пред музою твоей.

Вл. Сирин Берлин 26-XI-22[54]

В стихотворении особенно интересна последняя строфа. Здесь в поэтической форме повторяются основные идеи, выраженные Набоковым в первых двух письмах Бунину. Обратите внимание на слово «кощунственный». Набоковское стихотворение рассматривает поэзию Бунина как некий маяк, который направляет молодого поэта в мире эстетического безобразия и словесного кощунства. Набоков присягает бунинской музе. Возникает вопрос: какую формообразующую роль сыграла поэзия Бунина в творческом развитии Набокова?

В 1949 году, в известном письме американскому писателю Эдмунду Уилсону (Edmund Wilson), который ввел Набокова в американскую литературу в 1940-е годы, Набоков утверждал, что «“упадок” русской литературы в 1905–1917 годах – советский вымысел. Блок, Белый, Бунин и другие в те годы создали лучшие свои произведения. <…> Я продукт этого времени, я был взрощен в этой атмосфере»[55]. Сильнее всего Набоков-поэт был подвержен влиянию бунинской поэзии в ранней юности. Позднее Набоков-критик не раз обращался к поэзии Бунина. Его перу принадлежит рецензия на «Избранные стихотворения» Бунина (1929). Кроме того, он несколько раз писал о Бунине в эмигрантской прессе в 1920–30-е годы, а позднее, в 1940-е и 1950-е годы, занимался им уже как профессор – исследователь русской литературы.

* * *

После письма 1922 года и стихотворения, посвященного Бунину, в сохранившихся бумагах писателей возникает эпистолярный пробел длиной шесть лет. За эти годы многое изменилось в судьбе Набокова. Прежде всего в 1925 году в Берлине Набоков женился на Вере Евсеевне Слоним (1902–1991), еврейке, бывшей петербурженке. Литературные дела Набокова в конце 1920-х годов обстояли весьма многообещающе.

Владимир и Вера Набоковы провели февраль – июнь 1929 года во Франции в Восточных Пиренеях. В открытке, посланной Бунину из Соура (в Арьеже) 11 мая 1929 года, Набоков признается, что с детства знает многие из стихов Бунина наизусть. Он даже заметил некоторые изменения, внесенные Буниным в новое издание стихов – по сравнению с дореволюционными изданиями:

<11 мая 1929 г. Соура (Saurat), Франция>.

Дорогой Иван Алексеевич,

благодарю вас за чудесный подарок. Второй день наслаждаюсь вашими стихами[56]; многие я с детства знаю наизусть (поэтому мне было жаль, что вы изменили «сидели колонисты по порогам…»)[57], читаю их, думаю о них и – конечно, это самое прекрасное, что было создано русской музой за эти тридцать лет. Я готовлю большую статью о них, для «Руля»[58]. Одно только плохо: книжка слишком маленькая, хотелось бы иметь еще и еще…

Мы с женой переехали в горы, думаем в средине июня вернуться в Берлин. Пишу новый роман и занимаюсь бабочками. Боюсь, что в Grasse <Грасс> заехать не удастся – а как хотелось бы.

Еще раз спасибо, жму вашу руку.

В. Набоков[59]

В ответном письме, которое, судя по всему, не сохранилось, Бунин пригласил Набокова навестить его в Грассе, городке в Приморских Альпах, где Бунины впервые сняли виллу «Бельведер» (Villa Belvédère) в апреле 1925 года. Вилла «Бельведер» стала их постоянной южной резиденцией до сентября 1939 года, за исключением периода жительства в Босолее (Beausoleil) в 1938–1939 годах[60]. Набоков не смог приехать, но 18 мая 1929 года ответил из Соура подробнейшим письмом, которое проясняет многие обстоятельства:

18. V. 29 Saurat (Ariège) Place des Tilleuls

Дорогой Иван Алексеевич,

вы очень меня растрогали вашим радушным приглашением <Набоков писал вы, ваш и т. д. со строчной буквы>. К сожалению, у меня довольно сложная история: мои энтомологические занятия задержат меня здесь до конца июня (мне дан заказ на экземпляры некоторых редких бабочек, которые водятся высоко в горах, в определенное время года)[61]. А затем придется спешно ехать в Берлин, денег хватит только как раз на возвращенье. Мне была бы такая радость видеть вас, говорить с вами, от этого очень тяжело отказаться. Меня утешает только мысль, что, быть может, осенью я опять попаду на юг и тогда уж не промахнусь, – посещу Грасс…

Я все-таки продолжаю утверждать, что стихов – мало. Дело в том, что выраженье «Избранные стихи» Бунина значит «полное собранье стихов» Бунина. Где обезьянка, пьющая воду (какая жарища в этом стихотвореньи!..)[62], где звезда, качавшаяся в темном пруду[63], где «…пискнула и села на подоконник…»[64], где млеющий в золотом лунном свете тополь[65], – и много-много других дивных стихов? Должен, кстати, покаяться перед вами: просматривая черновик уже отосланной рецензии, я заметил, что привел один ваш образ из стихотворенья, не включенного в книжку[66].

Я совершенно точно определил «цветную бабочку в шелку»[67] (вы единственный русский поэт, разглядевший бабочку – она упоминается Пушкиным, – в связи со школьником[68], – и Фетом[69] и Майковым[70] – но это очень поэтическая бабочка – в свободное время, ласкающаяся к лилии). Ваша бабочка – несомненно Vanessa urticae, крапивница, – и в этом ее «шорохе» и в этом «голубом» потолке[71], – все русское лето. Орнитолог вам то же бы написал о ваших птицах.

Живем в прелестной глуши, мы единственные «чужие» в этой деревне и когда мы проходим по главной улице, жители, по мере нашего прохожденья, превращаются в соляные столпы[72]. Я часов пять ежедневно карабкаюсь по горам, вечером пишу. Это книжка о шахматах, о русском шахматисте[73].

Еще раз – большое вам спасибо, дорогой Иван Алексеевич.

Крепко жму вашу руку

Ваш В. Набоков[74]

«Книжка… о русском шахматисте» – это, конечно же, «Защита Лужина», всколыхнувшая русское зарубежье. А опубликованная в «Руле» 22 мая 1929 года рецензия Набокова на «Избранные стихотворения» Бунина помогает нам понять, что же именно видел Набоков в своем старшем современнике:

Стихи Бунина – лучшее, что было создано русской музой за несколько десятилетий. Когда-то, в громкие петербургские годы, их заглушало блестящее бряцание модных лир; но бесследно прошла эта поэтическая шумиха – развенчаны или забыты «слов кощунственных творцы», нам холодно от мертвых глыб брюсовских стихов, нестройным кажется нам тот бальмонтовский стих, что обманывал новой певучестью; и только дрожь одной лиры, особая дрожь, присущая бессмертной поэзии, волнует, как и прежде, волнует сильнее, чем прежде, – и странным кажется, что в те петербургские годы не всем был внятен, не всякую изумлял душу голос поэта, равных которому не было со времен Тютчева[75].

То, как Набоков оценивает место Бунина в русской поэзии, отражает и его собственные предпочтения и пристрастия конца 1920-х годов. Нетрудно заметить в целом отрицательное отношение к поэзии русского символизма. В то время как Набоков назвал поименно двух из ведущих поэтов-символистов, Брюсова и Бальмонта, приведенная им стихотворная цитата отсылает к стихотворению Блока «За гробом» (1908): «Был он только литератор модный, /Только слов кощунственных творец».

Мало что могло польстить Бунину больше, чем противопоставление символистам, особенно Блоку. Благодаря этой рецензии сближение писателей на первом этапе их заочного знакомства продолжилось – и кульминацией сближения стала их встреча в 1933 году, к которой мы обратимся в следующей главе. Набоков неизменно давал поэзии Бунина высокую оценку, а возможность высказаться по этому поводу в течение 1930–1950-х годов представлялась ему не раз. В 1938 году, в письме американскому ученому Елизавете Малоземовой (Elizabeth Malozemoff), работавшей тогда над диссертацией о Бунине, Набоков назвал Ходасевича и Бунина величайшими поэтами своего времени[76].