Александр Чаковский - Год жизни

• Название: Год жизни
• Автор: Александр Чаковский
• Издательство: Карельское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1963

Пафос современности, воспроизведение творческого духа нашей эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведения Александра Чаковского — повести «Год жизни».

Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.

Главный герой произведения — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам. В образе Андрея Арефьева — энергичного, волевого, смелого человека, непреклонного в достижении цели, — воплощены лучшие черты нашего современника.

Повесть написана в форме записок молодого инженера, дающей автору возможность с особенной эмоциональной непосредственностью передать драматизм возникающих ситуаций. Разоблачение карьериста Крамова, борьба за новое техническое решение строительной задачи, глубокие личные переживания, вызванные крушением веры в любимого человека, — все это автор переплетает в напряженном, увлекательном сюжете…

---

— Снимай же скорее! — крикнула Светлана, гримаса передернула ее лицо.

Снять рыбу было не так-то легко. Крючок через горло глубоко вонзился в жабры, на землю падали ярко-красные капли крови.

— Никогда не думала, что рыбья кровь такая красная, — проговорила Светлана, отворачиваясь.

Наконец мне удалось отцепить крючок и пустить рыбу в небольшую лужицу на берегу.

— Не понимаю, — сказал я, — почему рыба бросается на пустой крючок?

Светлана и Крамов одновременно рассмеялись, и Николай Николаевич терпеливо объяснил мне, что при сматывании лесы металлическая пластинка вращается и поблескивает, хищные рыбы принимают блесну за маленькую рыбешку, пытаются проглотить ее и попадают на крючок.

— Дайте-ка я попробую, — неожиданно сказала Светлана, протягивая руки к Николаю Николаевичу.

Крамов пристально поглядел на нее.

— Дайте, дайте мне! — настойчиво повторяла Светлана, почти вырывая удилище из рук Крамова. Она опять преобразилась: как тогда, на носу катера, лицо ее покраснело, глаза заблестели.

Рассекая воздух удилищем, она закинула лесу и стала вращать катушку.

Я скептически наблюдал за Светланой, не веря в ее умение, но вдруг удилище в ее руках чуть подалось вперед.

— Рыба, рыба! — обрадовалась Светлана.

— Да выбирайте же лесу! — закричал Крамов.

Светлана резко подняла удилище вверх. Над головой взвилась блесна и… пустой крючок.

— Зачем же так торопиться? — с добродушным упреком сказал Крамов. — Рыбе нельзя давать понять, что ее песенка спета. Отчаяние увеличивает сопротивление. Надо водить рыбу, тянуть осторожно… Попробуйте еще раз.

Но Светлана махнула рукой и протянула Николаю Николаевичу удилище. Глаза ее потухли.

— Все это слишком сложно для меня, — с усмешкой сказала она.

Крамов несколько раз закидывал спиннинг, и вскоре на берегу бились еще четыре рыбы. Я не успевал снимать их с крючка.

Рыбалка была в самом разгаре, когда Николай Николаевич вдруг стал развинчивать свое удилище и укладывать его в чехол. Потом он поднял чемоданчик и сказал:

— Ну, двинулись?

— А рыбы? — недоуменно спросил я. — Разве мы не возьмем их?

Крамов пожал плечами.

— Зачем? У нас есть закуска получше, — он кивнул на чемоданчик. — Чистить рыбу, возиться… Да и запаха рыбного я не переношу.

— Зачем же вы ловили их?

— Спорт! — усмехнулся Крамов, — Пошли!

Мы расположились на низкой, лишенной растительности скале. Отсюда хорошо был виден водопад, но отдаленный грохот его уже не мешал разговаривать. Николай Николаевич раскрыл чемоданчик и вытащил две бутылки «Столичной» водки, копченую колбасу, крабовые консервы, семгу, хлеб и пластмассовые стаканчики.

Расставив снедь на большом плоском валуне, он проговорил, разводя руками:

— Вина нет. Хотел достать сухого, но в нашем магазине не держат. Говорят, не по климату…

— Терпеть не могу кислятину! — озорно тряхнув головой, сказала Светлана. — На худой конец лучше водка.

— Великолепно! — воскликнул Крамов.

— Чем же тут восхищаться? Вам нравятся пьяные женщины? — чуть подняв плечи, спросила Светлана. — По-моему, нет ничего противнее.

— Я не терплю пьяных, ни женщин, ни мужчин, — ответил Николай Николаевич. — Но также не люблю женщин, которые жеманно потягивают через зубы какую-нибудь кисловатую дрянь. Я им не верю.

— Не верите, что в душе они не жаждут водки? — рассмеялась Светлана.

— Нет. Вообще не верю. Вообще…

Я начал разливать водку в пластмассовые стаканчики. Их оказалось только два. Крамов снова развел руками.

— Еще раз прошу извинения! Сервировки явно не хватает. Что ж, мужчины будут пить в очередь.

— Все в порядке, — сказала Светлана, — Андрей не пьет.

— Кто тебе сказал, что я не пью? — неожиданно для самого себя резко спросил я.

— Ну и отлично, если пьешь, — примирительно сказал Крамов. — То, что останется в бутылке, мое. Если граммов двести потянет, я в обиде не буду.

И он налил мне полную стопку.

— Если Андрей действительно не пьет, я на его месте гордился бы этим, а не смущался, — продолжал Крамов. — Говорят, Наполеон не пил ничего, кроме воды. Когда его спрашивали почему, он отвечал, что только заурядным людям нужно вино для поднятия жизненного тонуса, у него же тонус, высок и без вина.

Меня начинали злить все эти разговоры.

— Не довольно ли заниматься моей персоной? — громко сказал я. — И, насколько я знаю, вы, Николай Николаевич, тоже не пьете? Помните, вы отказались на именинах?

— Ну, там другое дело, — ответил Крамов, — воспитательный, так сказать, фактор…

— Хорошо, — сказал я, — Значит, пьем! — И поднял стопку.

— Э-э, нет, погодите! — воскликнул Крамов. — Вы что ж, забрались за Полярный круг, сидите в двенадцать часов ночи под ярким солнцем и собираетесь выпить первую стопку без тоста? Не выйдет! Я хочу предложить тост за Андрея. За его успехи и за всестороннее, так сказать, счастье. Вот мы иногда недовольны тем, что современные писатели рисуют слишком уж идеальных людей, и говорим: «В жизни таких не бывает». Однако вот перед нами Андрей, классический тип советского молодого человека. Вы согласны со мной, Светлана Алексеевна? — неожиданно спросил Крамов.

— Конечно, — быстро ответила она. — Андрей настоящий человек.

Наверное, в эти минуты лицо мое было красно, как тот камень «лопарская кровь».

— Это… это же просто глупо, товарищи… — начал было я.

Но Крамов прервал меня:

— Итак, я предлагаю выпить за Андрея. Всякие возражения отклоняются. Пьем! — И большим глотком отпил прямо из горлышка бутылки.

Светлана выпила вместе с ним.

А мне не хотелось. Что-то необъяснимо неприятное возникало между нами, что-то такое, что настораживало и тревожило меня. Мне хотелось избавиться от этого ощущения, подавить, заглушить его, хотелось, чтобы все оставалось как прежде.

И, может быть, поэтому я залпом выпил свою стопку. Но ощущение тревоги не проходило. Больше того — я почувствовал непреодолимое желание сказать о нем и посмотреть прямо в глаза Николаю Николаевичу.

— Ни к чему этот ваш тост, Николай Николаевич, — проговорил я. — Тоже, нашли героя нашего времени! Но раз вы оба выпили, я тоже выпил. Спасибо, конечно… Только хочу вам сказать, что никакой я не символ, не идеал, не классический тип, чепуха все это, простите меня! Просто вы иронизируете… Я ведь только еще начинаю жизнь…

— Но задумал многое? — прервал меня Крамов, и, должен признаться, он задал этот вопрос таким простым, таким доброжелательным тоном, что все мое раздражение сразу исчезло.

— Много, Николай Николаевич, — ответил я.

— Например?

— Сразу не расскажешь. Да я и сам толком не знаю. Когда я смотрю на эти горы, мне в каждой хочется прорубить туннель.

— Ну, на то, чтобы пробить эти горы, твоей жизни не хватит, — усмехнулся Николай Николаевич. — Ты смотришь на горы глазами поэта, а не инженера.

— Может быть, может быть… — повторил я.

Светлана, поджав ноги и обхватив колени руками, внимательно смотрела на меня.

— Ну, друзья, будем пить! — подчеркнуто громко сказал Николай Николаевич.

Он взял мою стопку, резким движением налил себе водки и залпом выпил.

— Я хочу предложить еще один тост, — сказал он внезапно изменившимся голосом, наливая водку в стопки и ни на кого не глядя. — По молодости лет, друзья, вам не пришлось быть на фронте. Ваша самостоятельная жизнь началась с более поздней страницы истории. Это ваше счастье и… горе. Горе потому, что вы многого не увидали в жизни. Н-ну, дело не в этом…

Он стал едва заметно заикаться. Я подумал: не так-то уж крепок Николай Николаевич на водку.

— На войне я встречал два типа людей, — продолжал Крамов. — Одни всю войну провели в траншеях. Они шли вперед, если был приказ, и могли месяцами сидеть в залитых болотной водой блиндажах, если приказа не было. Все по уставу… Но были и другие люди. С самого начала они просились туда, где горячо. В разведку, скажем. «Или голова в кустах, или грудь в крестах…» Это были смелые люди. Они не боялись риска. Один день их боевой работы по напряженности и опасности был равен месяцу окопной жизни. Многие из них погибали. Но те, кто оставался живым, пользовались славой и уважением. Они не растягивали на годы уплату своего долга государству. Они были исправными плательщиками и отдавали долг сразу…

— А потом? — неожиданно для себя спросил я.

— П-потом? — переспросил Крамов и добавил тише: — Это уже другой вопрос. — И поднял стопку. — Я пью за смелых, не боящихся риска людей!

— Нет! — вдруг воскликнул я. — Не хочу!

— И почему? — откидывая голову и сжимая губы, спросил Крамов.

— Вы простите меня, сказал я, торопясь, чтобы Крамов быстрее понял меня. — Я очень уважаю вас… я… я люблю вас, Николай Николаевич, вы так помогли мне! И смелость люблю. Но сейчас вы сказали что-то не то. Я… я просто не могу еще разобраться… Наверное, водка мешает…