Николай Шпанов - Ураган

• Название: Ураган
• Автор: Николай Шпанов
• Жанр: История

---

* * * Земля дает приказ заканчивать полет, идти на посадку. Кажется, что тут особенного: посадка? Разве до Андрея не совершали посадку миллионы летчиков, не совершено уже много сотен посадок ракетоплана? И все-таки приземление "МАКа" - событие для пилота. Событие, завершающее полет. До границы полигона оставалось триста километров. В течение минуты все переговоры с землей были закончены - Андрею разрешили возвращаться, и он включил струйное управление правой плоскости (со школьных времен он предпочитал левый разворот правому.) Целая секунда ушла на то, чтобы осознать тревогу: реактивные насадки правого борта не работают. Анализы потом - сейчас нужно включить струйные насадки левого крыла и ложиться в правый вираж. Но, к удивлению Андрея, и на включение левых насадок "МАК" отвечает все тем же - полетом по прямой. Это уже совсем тревожно. В таких условиях попытка разворота означает верную аварию. Взгляд на секундомер отметил: на все это ушла целая минута. Минута! Время, даже в том исчислении, какое известно на земле, - понятие относительное. Что говорят такие понятия, как век, год, вечность? Для астронома век - ничто. Минута, которой Андрей не замечает, шагая по земле, здесь век. Световой индикатор маятника отсчитывает полусекунды: раз и раз... раз и раз... раз и... Струйное управление отказало. Аэродинамического здесь нет. Решение? В гонке участвуют время и человек. Время измеряется полусекундами. А чем измерить силы человека? "Тик-и-так" - секунда. "Тик-и-так... тик-и-так" - две секунды. Время обгоняет мысль. А разве понятие времени не выдумка человека? Значит, человек должен уметь обогнать время! Время мигает своим лиловым глазом: "тик-и-так..." Что оно хочет от Андрея?.. Может быть, только одного: унести его в ту бездну, куда беспрестанно, неумолимо и безвозвратно уносится само время - самое невозвратимое из всего сущего. Время подмигивает мертвенно-лиловым зрачком секундомера: "Тик-и-так! Человек, где же твое решение?! Не стоит, не смотри вниз. Там все равно ничего не видно. Здесь мы один на один: ты и я. Только ты и я". Незамечаемость мгновений, умиротворяющая и всемогущая на земле, здесь теряет свою власть над человеком. Скорость - 5М; высота - сто километров. Мгновения властвуют над человеком - таким же, какие стоят на аэродроме, с тревогой всматриваются в пустое небо, напрасно вслушиваются в его молчание. Без приборов люди внизу слепы, как летучие мыши. Андрей такой же, как те, там? Нет, здесь он совсем другой. В этом великая сила летающего человека; в этом залог его власти не только над самолетом, но и над всемогущим, беспощадным временем: здесь человек может быть другим, чем он сам. Воля человека сильнее машины, времени и его самого. Пока воля владеет сознанием, человек повелевает всем: машиной, временем и самим собой. "Тик-и-так... Тик-и-так..." Самолет без рулей - это непоправимо? Остается лететь по прямой? Снижаться, пока не подойдешь к земле? Удариться об ее поверхность на посадочной скорости в триста семьдесят километров?.. При последнем взгляде на маметр скорость была 5М, теперь она 6М?.. Да! Что же дальше?.. На такой скорости удариться о землю?.. Столб пыли, взметенной ударом; сквозь облако дыма оранжевый блеск пламени; тщетные поиски чего-нибудь, что осталось от человека и самолета; безнадежные попытки установить причину катастрофы... Нет! "Тик-и-так... Тик-и-так..." А решение?.. Может быть, человек должен подчиниться беспощадности насмешливого лилового мерцания и примириться с несовершенством отказавших рулей?.. Нет! Нет и нет! Секунды теряют власть над человеком - он принял решение: сесть на своем аэродроме! Андрей сделает это за счет маневра, еще никем не применявшегося на подобных машинах. Получив максимально возможный разгон, на скорости, превышающей наибольшую расчетную и практически выжатую в прежних полетах, он заставит ракетоплан описать гигантскую кривую. Топливо будет, конечно, израсходовано еще на подъеме, но форсажем Андрей выбросит "МАК" за пределы плотных слоев атмосферы. Чем выше будет вершина петли, тем больше будет запас для планирования. Сначала на спине; потом переход в нормальное положение с выходом на курс к своему аэродрому. Обратная глиссада как можно дальше за границу зоны даст хороший запас времени для пологого входа в плотные слои атмосферы. А там придут в действие аэродинамические рули, и дело сделано: мы дома. Оба. Андрей и "МАК".

* * * Если бы время для выработки и принятия решения не исчислялось секундами, Андрею, как образованному инженеру, может быть, пришло в голову много всяких соображений теоретического и технического характера. Таких же, какие приходили на ум людям, собравшимся внизу на аэродроме и поспешно обсуждавшим вопрос: что надо сделать для спасения Андрея? Аэродинамика, термодинамика, сопротивление материалов, аэрология, химия, ядерная физика и физиология - все было в размышлениях людей на земле. У каждого свое даже у пожарных в их красной машине. А за всех: за инженеров, медиков, летчиков, радистов и пожарных - думал еще Ивашин. Он отвечал за всех, кто был на земле. А кроме них, и за того, кто был наверху, невидимый и неслышимый, - за Андрея. Все мысли завязались в клубок, разрубленный замечанием Ивашина: - Черных имеет право на самостоятельное решение. Если он сообщает, что принял его, то нет надобности мешать ему советами и вопросами. При общем молчании, делая вид, будто об остальном нет смысла и толковать, Ивашин добавил: - Товарищи физики обещали через полчаса сказать нам, как обстоит дело с облученными зарядами. - И через силу выдавил на своем лице улыбку: Как-никак мы тоже немножко заинтересованы в результатах работы полковника Черных. И тут встретился с устремленным на него пристальным взглядом Серафимы. Ее взгляд, словно гипнотизируя Ивашина, заставил его шагнуть к ней. Почувствовав в ладони ледяной холод ее большой руки, Ивашин снова сделал попытку улыбнуться. Но сразу стало стыдно своей вымученной улыбки. Не выпуская похолодевшей руки, отвел Серафиму в сторону. Вадим, приехавший, несмотря на нездоровье, не слышал, о чем они говорят. Он только видел, как удивленное выражение Серафиминых глаз переходит в нескрываемый испуг. Вадим не смел себе сознаться, что отношение Серафимы к происходящему с Андреем интересует его сейчас больше, нежели судьба друга. Вадим пытался уверить себя, будто его единственное желание сейчас, вполне законное и благородное, - оберечь Серафиму от того, что может случиться и что генералу может казаться достаточно простым и понятным. Для Ивашина Серафима только представительница науки, один из авторов прибора, находящегося на самолете. Генерал не знает, что судьба всех самолетов и приборов в мире интересует сейчас Серафиму меньше того, что может случиться с Андреем. Однако Вадим совсем неверно представлял себе то, о чем говорили генерал и Серафима. Ивашин не раз видел Серафиму в кабинете Андрея. Ивашин не был ребенком, и, наконец, Ивашин был другом Андрея. Он понимал: наука наукой, жизнь жизнью. Поэтому на беспокойный взгляд Серафимы сказал: - Черных имеет право на решение. Я выдал бы дурную рекомендацию самому себе, если бы стал это право оспаривать. С этими словами он повернулся и, с трудом заставляя себя не бежать, ровными шагами направился к автомобилю. Но, отворив его дверцу, сквозь зубы поспешно бросил водителю: - Духом к локатору. На экране перед генералом мерцала зеленая точка. Она была результатом отражения радиоволн от тела, несущегося в пространстве. Это тело - "МАК". В нем Андрей. Ивашин заставлял себя смотреть на экран как можно пристальней. Его глаза, как у ночной птицы, утратили способность моргать. Зеленая капля вопреки вероятности, здравому смыслу и всем законам ползла все выше и выше. Казалось, Андрей вообразил себя космонавтом и свой "МАК" космическим кораблем, способным вознести его к далеким туманностям иных миров. А может быть? Что ж, может быть, с Андреем случилось то, что всегда может случиться с одиноким человеком, брошенным в бездонную черноту вселенной, - ему могли изменить силы, мог помутиться рассудок; человек мог потерять власть над собой и над машиной. Ведь человек - это только человек. Но именно потому его воля и сильнее всего, что может противостоять ему. А Андрей Черных - человек! Ивашин сощурился. Пошарив в кармане, не нащупал очков. - Высота? - Двести пять. - Двадцать пять над потолком?! Офицер почувствовал, как свинцом отяжелела лежавшая на его плече рука генерала.

5

Топливо кончилось. Андрей потерял представление о своей скорости: маметр уперся в последнее деление циферблата - "М10". Стрелке больше некуда было двигаться. Андрей видел: скорость - далеко за расчетной. И, может быть, она все еще продолжает нарастать? "МАК" движется в пространстве быстрее артиллерийского снаряда, быстрей многих ракет. Что ж, вот он и разгон, о котором Андрей столько думал! Когда это было - четверть часа назад? Или сто лет назад?.. Разве он летит уже не целую вечность? Как небесное тело. А что на акселерометре?.. 0,75... 0,50... 0,20... Тело Андрея повисает в пространстве, стремясь отделиться от сиденья; повисают в кошмаре невесомости и перестают слушаться руки; перчатка, лежащая на красном кожухе над рукояткой аварийной катапульты, отделяется от нее и повисает в воздухе. Невесомость! Это давно уже не ново для Андрея и все-таки всегда необычно. Скорей бы миновать эту точку кривой! Рукоятки приборов струйного управления не нужны: Андрей знает, что они не действуют. Но, чтобы проверить себя, пробует поймать их - сначала правую, потом левую. Это удается не сразу, но все же он дотрагивается до них: да, он полностью владеет сознанием и телом. Рефлексы и воля в порядке. Нервы в том состоянии напряжения, какое всегда сопровождает у него выход из обычного в нечто новое, неиспытанное. Новым, таящим неизвестность являются на этот раз и высота и скорость. Таких не испытывал еще ни кто-либо до него, ни он сам. Совершенно очевидно, что он сейчас где-то у верхней точки кривой, которую с разгона описывает "МАК". Маметр снова ожил. Еще несколько мгновений, и стрелка чуть-чуть отделилась от упора, где М равно десяти. Ага, значит, самолет начинает терять инерцию! Хорошо бы узнать свою точку в пространстве. Впрочем, это сейчас не решает. Важнее то, что начинает немного досаждать положение вниз головой, хотя врачи утверждают, что в состоянии невесомости человеку всегда безразлично, как висеть в пространстве. Так почему же он все же чувствует, что земля у него не под ногами, а под головой? Может быть, и это самообман? Впрочем, не все ли здесь идет верх дном? И все же очень хочется, чтобы планирование на спине поскорее пришло к концу, хотя сознание и твердит, что чем дольше протянется такое положение, тем лучше больше будет глиссада для приближения к земле головой вверх. А вот и первый неприятный толчок проваливания: перегрузка - 0,15. Самолет все теряет инерцию. Планированию на спине приходит конец. Тянуть его опасно. При следующем толчке Андрей пустит в ход струйное управление в вертикальной плоскости, чтобы вывести машину в нормальное положение. Еще толчок. Рука на рычаге. Андрей осторожно вводит струйное управление: надо сохранить наибольший радиус кривизны. Из-за потери точного представления о скорости он не может понять, над какой точкой земли находится. В этом ему помогут снизу. Еще несколько мгновений, и он получит оттуда ответ: Ивашин должен знать. Радиотеодолиты не обманут. Но ответ не радует: радиус петли недостаточен, чтобы снизиться, не проскочив аэродром. А проскочив его, Андрей не сможет дать по газам и уйти на второй круг: горючее израсходовано. Значит, вход в плотные слои атмосферы должен быть более крутым, чем хочется. Придется гасить скорость на слишком коротком промежутке. Разогрев торможения? О нем лучше не думать. И так уже все тело покрыто испариной, пот горячими струйками стекает в сапоги. Андрей глянул на термометр воздуха в кабине: плохо! Циркуляция внутри костюма может спасти при температуре в кабине не выше семидесяти. Андреи включает тумблер холодильника: температура в кабине +85 С. Вероятно, внешняя обшивка самолета нагрета до шестисот-семисот градусов. Это предположение подтверждается тем, что электронное оборудование начинает шалить, оно рассчитано на работу в температуре не свыше пятисот градусов. Надо еще раз снестись с землей, пока перегрев не вывел из строя радио. Опасения Андрея сосредоточены на технике: он не уверен в ее выносливости. У него нет сомнения в том, что он должен выдержать там, где сдает техника - электронные машины, радиоаппаратура: раскисает алюминий, плывет сталь, раскрываются сварные швы и заклепки вылезают из металла. Человек должен выдержать все! Сердце кувалдой стучит в груди; виски распухают, шлем сдавливает голову. Этого не должно быть: ведь между черепом Андрея и стальным шаром скафандра три сантиметра полого пространства. И все же при попытке повернуть голову боль в висках и шее невыносима. Вены на руках раздуваются, как резиновые жгуты. Пальцы утрачивают гибкость и через силу поворачивают кран дополнительного поступления кислорода. Вдыхает кислород осторожно, маленькими глотками. Сознание с особенной остротой воспринимает окружающее. Чересчур ярко отражается в нем показание температуры внутри кабины +85С. Андрей мучительно пытается подумать над тем, какою может быть температура обшивки корпуса и крыла. Но, прежде чем справляется с этой мыслью, сильный толчок, словно кто ударил по правой плоскости, заставляет его машинально схватиться за ручку управления. Это еще бесполезно. Высотомер показывает шестьдесят тысяч метров: слишком высоко для аэродинамического управления. Андрей всем телом воспринимает беспорядочные броски самолета из стороны в сторону, но не в состоянии парализовать их. Броски самолета производят впечатление столкновения с каким-то мягким препятствием, но Андрей понимает, что никаких столкновений нет - при первом же ударе обо что-либо ракетоплан разлетелся бы в пыль. Андрей пытается посмотреть направо и налево от носа самолета. Обзор отвратительно мал. За стеклом только сверкающая желтизна неба. Свет ослепляет даже сквозь черную занавеску.