Борис Фрезинский - Я слышу все… Почта Ильи Эренбурга 1916 — 1967

• Название: Я слышу все… Почта Ильи Эренбурга 1916 — 1967
• Автор: Борис Фрезинский
• Издательство: Аграф
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2006
• ISBN: 5-7784-0331-3

Эта книга — собрание избранных писем, полученных Ильей Эренбургом в 1916–1967 годах. Среди них очень мало довоенных — их Эренбург сжег в Париже в 1940 г. (сохранились лишь черновые варианты нескольких писем Брюсова, Волошина и Цветаевой). Но зато архив Эренбурга начиная с 1940 г. был богатейшим. Среди адресатов писателя — выдающиеся деятели мировой культуры XX века, крупные общественные и политические деятели: Брюсов, Ахматова, Н.Я. Мандельштам, Б. Пастернак, Твардовский, К. Симонов, Бродский, В. Гроссман, Паустовский, Шварц, Каверин, Казакевич, В. Некрасов, Ю. Домбровский, В. Шаламов, А. Эфрон, Шкловский, Якобсон, Эйхенбаум, Лихачев, Эткинд, Вяч. Вс. Иванов, Ю. Лотман, Ф. Вигдорова, Мейерхольд, Таиров, Коонен, Ф. Раневская, Эйзенштейн, Прокофьев, Шостакович, Бухарин, Коллонтай, Рокоссовский, Пикассо, Шагал, Сарьян, Ле Корбюзье, Хемингуэй, Стейнбек, Сартр, Ж.-Р. Блок, Арагон, Кокто, Мальро, Веркор, Сименон, Моравиа, Фейхтвангер, Амаду, Неруда и многие другие.

В книгу включены также избранные письма родных, любимых женщин, фрагменты военной и депутатской почты. Последний раздел книги составляют письма сочувствия, адресованные жене и дочери Эренбурга после его кончины.

---

Где Любовь Михайловна, дочь? Куда адресовать это письмо, чтобы оно непременно дошло? Попробую на «Красную Звезду».

Да, забыл написать. В качестве пролога к «Небу Москвы» Алиса[174] читает — в гимнастерке и пилотке — поэму С.Васильева[175] «Москва за нами» (в сжатом виде). Читает великолепно, и в ней хоть немного изливает свои чувства и состояние. Как тяжело, что нет пьесы, нет роли, в которой она могла бы сейчас совсем по-новому себя раскрыть! Горячо обнимаю Вас и, не посетуйте на сентиментальность, люблю

Ваш А.Таиров.

Сообщите Ваш адрес.

Впервые (без комментариев) — ЭВ. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2208. Л.1. Александр Яковлевич Таиров (1885–1950) — режиссер, художественный руководитель и основатель Камерного театра. Таирову посвящена 24-я глава 2-й книги ЛГЖ.

46. А.А.Исбах

<Из действующей армии в Москву;> 23/VII <19>42

Дорогой Илья Григорьевич!

На днях редакция «Знамени» прислал мне номер 3–4, и я наконец прочел 3-ю часть «Падения Парижа». Сразу захотелось Вам написать. Прочел с большим волнением и интересом. Все-таки замечательно, что Вы при такой большой ежедневной нагрузке сумели закончить роман. Без всяких анализов просто крепко жму Вашу руку. Хочу Вам сказать, что на нашем фронте Вы самый любимый писатель. Всюду и в самые трудные и сложные часы спрашивают про Вас, и я всегда рад рассказать подробно о Ваших книгах и делах.

С большой скорбью узнал о гибели Жени Петрова[176]. Это был настоящий острый большой и умный человек с хорошей душой и зорким взглядом.

Мы работаем много. Хочется написать большое, настоящее. Но очень много времени уходит на текущую, фронтовую работу. Думаю, после войны встретимся в «Знамени» — будет о чем поговорить и порассказать.

Крепко, крепко жму Вашу руку. Если будет время, черкните пару строк.

Ал.Исбах.

Полностью впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2460. Л.570–571. Александр Абрамович Исбах (1904–1977) — писатель; ИЭ писал о нем в 15-й главе 7-й книги ЛГЖ.

47. Асхар Лехеров

Действующая армия; 28 июля 1942

т. Эренбург!

Ваше маленькое письмо мне обрадовало так — как душевное письмо любимого друга и близкого товарища. В дальнейшем Вас считаю как родного любимого брата.

Я знаю тов. Эренбург ваш каждый минут дорого…

За подарку — маленькую книжку большое спасибо — по-казахски рахмет! Буду читат и буду хранит…

Чего я подарю вам т. Эренбург, у меня нечего. Но даю вам большевистское слово что буду храбрым бойцом за счастье народа, за родину, за любимого друга и за вас, буду бить врага так, как вашего острого, умелого перо.

Вы верь мне тов. Эренбург, большевистское слово это есть крепкое слово…

Когда мы получили газету «Красная звезда» за 18 июля, все интересно читали вашего статья «Сильнее смерти»[177], с оживлением обсуждали бойцы. Все поднимали меня вверх. Даже майор Борис Голембо из штаба пишут мне письмо, что т. Лекеров вы читали или нет, Эренбург о вас пишут, ты должен оправдать. Комиссар Картышенко говорит, что «маленький казах оказывается ты большой казах, ты должен быть в истине еще больше».

Красноармеец Рябов в дружеской беседы мне говорит, что о нас не забывают друзья, о нас пишут, о нас заботятся. Пусть попробуют немецкие фрицы (солдаты) писать истину своего сердца своему фурерам, они на месте теплого ответа получил бы пулю. Это тоже правда.

Вы простите тов. Эренбург, опять я оторвал ваш напряженную работу. Пока хош. Жму руку.

С ком. приветом Асхар Лехеров.

Впервые. Печатается с сохранением орфографии и пунктуации подлинника. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2544. Л.61–64. Одно письмо бойца казаха из села Батбах А.Лехерова ИЭ процитировал в 9-й главе 5-й книги ЛГЖ.

Главный редактор «Красной звезды» вспоминал: «В нашу редакцию на имя Эренбурга каждый день приходили с фронта пачки писем, и к ним часто прилагались трофейные документы…» (Д.Ортенберг «1942» (М., 1988. С.356).

48. А.Федулов

Действующая армия, 5 августа 1942

Получил Вашу книгу «Война»[178], а также письмо. Оно сильно взволновало меня. Я не ожидал от Вас получить письмо. Здесь многие удивлены, щупают книгу, смотрят на письмо, качают головой. Один разведчик Зюряев говорит: — «Гляди-ко, раньше бы разве такой человек прислал бы книгу али письмо. А энтот в газетах пишет рассказы, да еще письма пишет нашему брату. Это, брат, великое дело».

Большое спасибо Вам, товарищ Илья. Вы, великий писатель, находите время давать ответы. Я этого не забуду. Ваш портрет в профиль с трубкой я ношу в красноармейской книжке. В трудные минуты он помогает. Я часто вспоминаю слова одного бойца: Когда мы будем судить Гитлера, прокурором назначим Эренбурга: этот его расчихвостит.

Любящий Вас Андрей Федулов.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2544. Л.105. Письмо А.Федулова, как и большинство фронтовых писем, прислано на адрес «Красной звезды».

49. А.Н.Толстой

Ташкент <в Москву;> 6-го сент. 1942

Дорогой Илья.

Этой запиской я знакомлю тебя с моим другом Виктором Михайловичем Шестопатом, инженером-металлургом и профессором всяческих полезных наук. У него в чемодане бутылка спирта, которую ты можешь выпить один или с ним.

Завтра, 7-го, мы с Людмилой[179] едем в Алма-Ата, где будем отдыхать в горах две недели и затем в Москву.

Привет от нас обоих Любови Михайловне.

Твой А.Толстой.

Впервые — ЭВ. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2232. Л.1. С писателем Алексеем Николаевичем Толстым (1882–1945) ИЭ познакомился в Париже в 1911 г. А.Н.Толстому посвящена 20-я глава 1-й книги ЛГЖ.

50. А.Ф.Морозов

Действующая армия; 10–15 сентября 1942

Дорогой тов. Эренбург!

Простите, что пишу Вам на драной и грязной бумаге. Бумаги у нас давно нет. Пользуемся утилем, но писать Вам страшно хочется. Чувство неловкости от своей писанины пересиливает жгучая потребность. Потребность беседы с Вами хотя бы на бумаге. Вы для меня стали ближе родного. Родным по духу, по мыслям, страстной целеустремленности. Я еще не дочитал «Падения Парижа»[180] — читаю урывками. Больно читать эту книгу. Злорадное чувство, что «умиротворители»[181] получили по заслугам, сковывает чувство боли за людей, которых предали и продали. Война и раньше была для меня не только защитой моей Родины, но сейчас, после страниц Вашей книги, рамки войны для меня безгранично расширились. Защищая мою Родину, я защищаю тех моих «родных», что остались преданными и проданными во Франции, Чехословакии, Норвегии. Я мщу за Испанию, за тысячи убитых в фашистской Германии. Для меня сейчас дни почти лишены личных, физических ощущений. Я почти не замечаю ни суровой красоты леса, ни яркой зелени большой, ни звездного ночного неба, ни зловещей красоты пожарищ. Везде и во всем война. Читаю сводки с юга и чувствую, как отрывают от меня мое живое тело. Читаю, что оставлены несколько населенных пунктов и презираю тех бойцов и командиров, которые оставили эти пункты. Лучше бы умерли на месте, взяв за свою смерть <1 слово нрзб>. Перехватывает горло от чувства горечи. Читая, что оставлены тот или иной город, а у немца, как у собаки кость, легко не вырвешь ими захваченное. Иногда в минуты горечи проклинаю судьбу, сделавшую меня артиллеристом. Думается, что лучше бы ты был автоматчиком и втыкал бы свои штыки в проклятые головы фашистской сволочи. Я буквально задыхаюсь от ожидания второго фронта. Неужели предадут? Неужели все их сладкие разговоры о дружбе и нашем геройстве лишь благодарственное сюсюканье за то, что мы умираем, давая им возможность запасаться храбростью своих машин, а не людей? Неужели жизнь ничему их не научила кроме осторожной мудрости лавочников и торгашей? Неужели они плюют в лицо истории, человечеству, исходя благодарностью к нам под теплыми перинами своих уютных спален? Могут ли они понять как мы воюем? Если бы им рассказать, как зимой наши бойцы, одетые тепло, лежали по три-четыре дня в снегу и полушубки становились ледяным коробом, а ноги замерзали в валенках промерзших и твердых, как дерево. Лежали, мерзли, пошли. Пойдем и сейчас. Как бы ни было трудно нам, плакать мы не будем. Мы, как сказала Пассионария, «жить на коленях не будем»[182]. Но какую ненависть родят они за предательство. Если сейчас нет слова постыднее — немец — то тогда будут в ряду с этим вонючим и ненавистным словом и другие. Не дай бог, чтоб это случилось. Так окрыляла надежда, что наконец-то Европа поняла, что такое фашизм и что такое мы! Что в будущем мы сможем своим примером показать человечеству, как надо жить. Сейчас с тошнотворным чувством замолкаем, когда идет упоминание о Втором фронте. В душе мы боимся, что он откроется лишь тогда, когда Гитлер будет громить Англию и Америку. Неужели англичане тоже ожирели как французы перед войной? И потом, зачем так много было крика о Втором фронте? Чтобы сдержать наступление на нас немцев, потому что Англия и Америка еще не готовы? Что ж — они выступят тогда, когда немцы будут уже обескровлены и они смогут взять их голыми руками? Хороши будут вояки! Вселяет в сердце надежду лишь то, что наш Сталин это все знает и при встрече с Черчиллем[183] и Гарриманом[184] на снимке дружески им улыбался. Может быть, это высшая стратегия, обусловленная причинами, которые станут для нас ясными после окончания войны. Но нельзя сидеть равнодушными и ждать лишь судьбы. Фашизм не наша религия. Некоторые говорят: «Как надоела война», «Скорей бы она кончилась» — нет, для меня и многих не существует таких мыслей и желаний. Если бы снова пришлось воевать сначала — мы пошли бы. Лишь бы покончить с фашизмом. Конечно, стали бы воевать по-другому. Многое бы пересмотрели и предусмотрели. Сейчас горькое ощущение внутри от всех этих песен: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути»[185]. Не очень ли долго мы простояли на запасном пути? И эта «скромность» сознания своей силы нас успокоила. Но об этом будут разговоры лишь после войны. Сейчас бить и бить немцев. Досадно, что мы часто помногу сидим в обороне и не всегда умело пользуемся возможностями уничтожения немцев. Сил у нас много, а умения и посейчас недостаточно. Где-то внутри живет ничем не уничтоженная уверенность в скорой победе. Живешь, воюешь и ждешь, ждешь. Придет, придет уже не 6 декабря[186], а 1 января нового года жизни человечества. Я не могу жить спокойно в своей стране, зная, что где-то в другой, такие же, как я, борются против зверей, против зла и также спрашивают Историю, есть ли разум человечества? Неужели не существует справедливость суровая, не склоняемая и не резиновая?