Александр Варди - Подконвойный мир

• Название: Подконвойный мир
• Автор: Александр Варди
• Издательство: Посев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1971

Беллетризованные воспоминания бывшего заключенного, эмигранта, многие годы собиравшего фольклор сталинских лагерей.

---

— Слушаю, товарищ начальник. Я уследю всё.

7

Через час начальник литейного цеха Синицын докладывал директору завода:

— Матвей Никанорыч, один мой доносила рядом с Гребешковым живет, так сообщил утром, что жена Гребешкова с электриком Чепурко схлестнулась.

— Точно ли это? — оживился директор. — Порядочной прикидывалась. Зазнавалась. Все, мол, лярвы публичные, а она — чистая.

— Точно — как в аптеке, Матвей Никанорович. Всё за стеной слышно. По скрипу ихней кровати мой доносила спец.

— Порядок. Стравим, — ликовал директор. — Пусть поцапаются. Точно, Синицын?

— Как часы, Матвей Никанорович. Они и без того грозно живут. Шкуру друг с друга спускают. Я как-то зашел по-приятельски в картишки прошвырнуться, а они во всю грызутся. Нормальная парочка: баран да ярочка, из-за триперов нема дитёв.

— Что у тебя еще, Синицын?

— Да, вот, надо бы Сухарева из мастеров в старшие выдвинуть. Давно обещали.

— Он у тебя в доносилах?

— Не скрою, да — почтовый ящик.

— Сколько их у тебя, сердешных?

— Не скрою, человек восемнадцать. Доносилы имеют свою сеть осведомителей.

— Это на двести шестьдесят человек личного состава! Молодец! Вот такого бы мне главного инженера. Весь бы пульс завода знал на зубок: кто, как, чем, когда дышет.

— В цехе кроме моей еще, конечно, другие сетки есть, — ухмыльнулся Синицын, — ваша личная и оперуполномоченного. Некоторые двух, а то и трёх маток сосут. За нами тоже присматривают — особенно партийная сетка, комсомол и оперчекотдел. Нет ли тут у вас в кабинете подслушивающего микрофона? — забеспокоился вдруг Синицын.

— Вроде нет, — побледнев пролепетал директор.

Видно было, что он не догадывался о возможности такой опасности.

— Ты понимаешь, Синицын, — объяснял директор. — Не могу твоего Сухарева повысить. У него сестра где-то за Тайшетом в лагере сидит и поэтому к секретным документам он не допущен.

— Помилуйте, Матвей Никанорович! Какие же в цехе секреты? — взвыл Синицын. — Под грифом «секретно» идут сводки, сколько шестерен отлили или плит к шаровым мельницам. Это ж смех, а не секрет. Тайшет от нас тысяч десять километров. Сухарев пятнадцать лет, как сестру не встречал и не переписывается. Все это ж обычно, родство — это ж — тьфу, пережиток прошлого. Какое в наше время родство?! Я, вот, брата семнадцать лет в глаза не вижу.

— Не чепуши, Синицын! — рявкнул директор. — Не нашего ума дело. Есть такой приказ и баста.

— Ладно, Матвей Никанорыч, а как насчет меня? Когда ж на повышение? Сами знаете, хуже всего ждать и догонять. Под Драгилева материальчик ведь есть.

— Утрясем, Синицын, подберем ключи под главного инженера и шмякнем в удобный момент. Он тоже не онучу жуёт. Материальчик и он подбирает. Надо хитро маневрировать. Шапками не закидаем. Надо, чтоб не получился замах рублёвый, а удар копеечный. У высшего начальства учись, как человечков устраивать. Сам ведь знаешь, — продолжал директор, — любого могу снять, кроме главного инженера, главного бухгалтера и начальников спецотдела и кадров. На этих нужна санкция начальства, значит, нужен веский компрометирующий материал. Подстроишь кляузу — дело твоё быстрее пойдет. Ясно? Хлопочи. Кабы не было у Драгилева партбилета — давно б сгавчил. Поперёк горла стоит. Ни туфты грамотной не зарядишь, ни порядочек стальной не заведешь.

8

На первом этаже заводоуправления, рядом со спецотделом и отделом кадров, в кабинете оперуполномоченного завода старшего лейтенанта Старинченко сидел, нахохлившись, заводской шофер — заключенный Герасимович.

Оперуполномоченный продолжал допрос.

— Вы, Герасимович, везли в цех эти балки для пролётов моста. У вас в руках был заводской сертификат и теперь — вот случайно обнаружилось, что в этом сертификате ловко и незаметно подделан показатель фосфора в металле. А фосфор — сам знаешь. Если фосфору в стали много, то эта сталь на морозе хрупкая, ломкая. Понимаете, что это значит? — продолжал Старинченко. — Зимой, в мороз под поездом мост рухнул бы наверняка. Эти балки предназначены только для шахтных сооружений под землей, где не бывает минусовых температур. Мост уже собран. Теперь надо всё расклёпывать. Потери агромадные.

— Мне все ясно, — отозвался Герасимович, — но причем тут я? Неужели вы думаете, что я возьму на себя чью-то вину? Будете пытать?! Пытать меня не имеете права!

— Где ты купил такое право, мерзавец?! — вспыхнул Старинченко. — Может надеешься на Хоружего? Балбес! За виновного сам пан бог не заступится. Говори: кого подозреваешь в подделке сертификата?

— Не думал об этом.

— Тогда землю разрой, а добудь мне виновного.

— Я не ответственен за ваш объект, гражданин старший лейтенант, — храбрился Герасимович. — У меня свой участок в лагере. За него я ответственен перед майором Хоружим.

Герасимович увидел, что лицо оперуполномоченного налилось черной кровью гнева.

— А сейчас для меня поработаешь! — рявкнул Старинченко, грохнув по столу.

— Без разрешения Хоружего не имею права, — упирался Герасимович. — Не обязан двум богам поклоны бить.

— Будешь не только бить, но и лоб расшибать, — зловеще зашипел Старинченко. — И Хоружему слова не пикнешь!

Старинченко наклоняется к Герасимовичу и сквозь сжатые зубы злобно цедит:

— Напомнить тебе дело Шубина? Думаешь, не знаю, кто столкнул Шубина с насыпи? Думаешь, не знаю, кого тебе дали в помогалы? А знаешь, друг, что теперь за это могут по голове не погладить? А? Отыграются на буром, как пить дать, отыграются на стрелочнике.

Старинченко торжествуя откинулся на спинку кресла.

— Дело стряпали явно липовое. Инженера, автора семи изобретений угробили. А? Побледнел паскуда? Иди! И носом всю землю на заводе изрой, а добудь, кто подделал сертификат. Ясно? С меня начальство требует жёстче, чем я с тебя. Тебя, подлеца, давно пора в расход. В навозе весь.

— Я… я постараюсь, — бормочет Герасимович. — Я изучу, подумаю. Дайте недельку срока.

— Ошалел! Недельку!.. Наглец! Сорок восемь часов! Ясно! И ни звука майору. Пикнешь — пропал. Идите!

9

В кабинете главного инженера завода — старший электрик сталеплавильного отделения — Даль.

— Почему, товарищ Даль, в смене Журина изо дня в день неполадки в электроустройствах?

— А именно?

— Вы не знаете? Я должен напоминать? Почему тельфер в эту смену часто отказывает и загружать шихту приходится вручную? Почему не отрегулируете винт упора корпуса печи, чтобы не горели контакты? Почему вы сняли экран индукционной печи, хоть и знаете, что это вредно для сталеваров? Почему раскрыты шины и падающий металл создает короткие замыкания? Каждый день то пробки вольтметра, то реле мотора подъёма печи выключены, то в печи медь, чтобы вредные газы образовались, то заземление кто-то обрывает, то реле максимального тока разрегулируют.

«Стук не с подстанции, — лихорадочно соображает Даль, — кто-то из сталеваров. Журин? Но он не имеет входа к главному инженеру. Может письменно? Значит и Драгилев свою сетку доносил имеет!

А вдруг Гребешков? — мелькает в уме Даля. — Друг-то он друг, но до первого милиционера. Как встретится мильтон, так друг такой сдаст тебя на хранение».

— Вы ведь отлично знаете, — продолжает Драгилев, — что печи — это передний край, а сталевары — бойцы, идущие в атаку. Мы все должны обеспечить их победу, помочь, а не путаться в ногах, не вставлять палки в колеса.

— Это все — клевета, товарищ Драгилев, — глухо возражает Даль. — Очередная провокация. Кому-то выгодно расшатать мне нервы.

Даль повышает голос; создается впечатление, что он искренне возмущён, взволнован, полон благородного негодования.

— Кто-то решил подорвать мне сердце! — кричит Даль и брызжет слюной, — вызвать на глупой поступок, грубость или что иное, к чему можно придраться.

На секунду инженер заколебался: — может, в самом деле, под человека подводят мину?

— Знаю — это подлюка Журин! — выкрикивает Даль. — Какой он инженер?! Шлак сварить не умеет. У него всегда или холодный или перегретый металл. У него разъедает футеровку. В его стали полно газов и шлака. Структура не однородная, крупнокристаллическая! Металл выкипает, лётку замораживает!

Злобно искривленный рот Даля замер полураскрытый. Ум лихорадочно подыскивает обвинения.

Истерика Даля вызвала у Драгилева трудно сдерживаемое раздражение. Подмывало выложить этому узколицему белесому беспринципному пройдохе всё, что думал и знал о нём.

Однако, жизнь приучила Драгилева хватать за шиворот каждую невзначай взорвавшуюся эмоцию. По опыту хорошо знал он, что всплески чувств делу вредят и безнаказанно для здоровья не проходят.

«При ловко подвешенном языке, сноровке, хитрости, изворотливости, всегда можно доказать любую тезу, обелить черное», — думал Драгилев.