Андрей Гнездилов - Лабиринты души

• Название: Лабиринты души
• Автор: Андрей Гнездилов
• Издательство: Речь
• Жанр: Сказка
• Год: 2005

В книге представлены новые сказки петербургского психотерапевта, Андрея Владимировича Гнездилова, известного многим как доктор Балу.

Все описанное в этих историях — реальность. Но не внешняя, а внутренняя, психологическая.

В этом сборнике немало сказок, как будто навеянных морем. Каждый вздох волны приносит новый сюжет, они накатывают друг на друга, переплетаясь в причудливом узоре. Открыв эту книгу, вы отравитесь в плавание. Конечно, это процесс небезопасный, но невероятно увлекательный. Оставаясь в кресле или на диване, вы ощутите порывы ветра и скрип мачт. Ваше воображение, чувства, мысли начнут работать в особом ритме. Разве это не Приключение?

---

Солнце погружалось в море, и в его последних лучах, протянутых к берегу, пылали дикие розы, до самого карниза увивающие дом. Из раскрытых окон изливалась нежная мелодия. Коснувшись ограды, она словно замирала в фантастических узорах легкой решетки. Старый тенистый сад, с корявыми стволами деревьев, походил на царство Нептуна: длинные пряди мха свисали с ветвей, узкие листья кустарника напоминали водоросли, среди густой травы покачивались растрепанные головки ирисов, казавшиеся разноцветными рыбками.

Аромат цветов, благородство изящной архитектуры, подчеркнутой запущенным садом, а главное — вдохновенная игра музыканта остановили Мердола. Словно сама природа вдруг раскрыла перед ним волшебную шкатулку, чтобы он увидел ее тайную красоту в драгоценной оправе вечернего часа.

Гибкость и сила тонких рук могла поспорить с крыльями птицы. Мердол церемонно поклонился:

— Не знаю вашего имени, прекрасная леди, но небо привело меня к вашему порогу, и я покину его только с вами.

— Вы — капитан? — спросила девушка, улыбнувшись его самоуверенности.

— Нет. Я — Мердол, я могу купить для вас десяток капитанов, — ответил он.

— Этого не нужно. Меня зовут Илиона. Я люблю море и тех, кто умеет слышать его песни. Вы, вероятно, ошиблись во мне. Прощайте!

Разговор прервался — и продолжился только через год, в один из вечеров, похожих на минувший. Мердол опять стоял у калитки, а позади него в заливе бросил якорь трехмачтовый бриг, которым он командовал.

— Илиона! Я уже капитан и приплыл за вашей любовью.

— Благодарю вас, но я еще не вижу вашего сердца, — отвечала леди.

— В нем одно чувство, и оно принадлежит вам с той минуты, как я вас увидел.

— Право же, я говорила о море, а не о себе.

Мердол чертыхнулся про себя.

— Да разве можно любить море, как человека?

— Именно так, сэр. Если не больше.

Тем не менее она согласилась посетить корабль, на борту которого золотыми буквами сияло название: «ИЛИОНА». В каютах царил идеальный порядок. Резаные столики, инкрустированные перламутром, черное дерево шкафов, мозаика цветных стекол в дверях — все свидетельствовало о тонком вкусе хозяина, создавшего эту драгоценную игрушку. Илиона любовалась искусными копиями знаменитых итальянских художников, когда почувствовала, что пол под ее ногами качается. Мердол, не задумываясь о будущем, велел бесшумно поднять паруса и идти в море, пока девушка спустилась в трюм.

— Это насилие, сэр! — воскликнула леди, не ожидавшая коварства.

— Увы, — отвечал капитан, — при отсутствии взаимности любовь часто начинается подобным образом. Но у вас ведь есть могущественный покровитель. Разве море, которое вы так любите, сможет остаться равнодушным к вашим неприятностям? И оно здесь, рядом с вами, так что не о чем беспокоиться.

— Да, — прошептала Илиона сквозь слезы, — не о чем…

Ночью жестокий шквал обрушился на судно. Прочность корабля не соответствовала великолепию его убранства, разбушевавшиеся волны ворвались в трюмы, и к рассвету только одинокая шлюпка с Илионой и Мердолом оставалась на поверхности пучины. Последние минуты корабля и гибель команды еще стояли перед глазами леди, вызывая в душе ужас и отвращение. Узнав о пробоине, капитан и помощник незаметно спустили на воду шлюпку. Она не могла вместить всех, и Мердол предоставил команду собственной судьбе. Однако увидав, что капитан покидает корабль, матросы кинулись помешать ему. Жестокая схватка, в которой пали помощник и несколько человек команды, отвлекла экипаж от борьбы со стихией. Обреченный бриг подставил борт под высокую волну и перевернулся.

Двое суток Мердол не отрывался от руля, пытаясь держать шлюпку по ветру. Буря не унималась.

— Илиона! — взмолился наконец капитан. — Если вы действительно дружите с морем, то пора к нему обратиться. Мои силы на исходе, а без меня лодка пойдет ко дну.

Леди молчала.

— Я знаю, вы презираете меня, — продолжал он. — Капитаны разделяют судьбу своих кораблей. Но это мое первое судно и первый рейс. К тому же у меня есть еще одно оправдание. Вы. Я единственный, кто мог бы спасти вас, остальные выбросили бы вас в море — женщины на борту не приносят счастья, горькая, но верная истина.

Илиона прервала его речь:

— Не надо оправданий, сэр, за вашей спиной идет судно.

Мердол обернулся, и лицо его перекосилось от ужаса: следом за ними шел полузатопленный бриг со сломанными мачтами, как две капли воды похожий на его погибший корабль.

— Неужели судно медлит отправиться ко дну и хочет захватить с собой капитана?!

Мердол, забыв об усталости, налег на весла. Быстро наступивший мрак поглотил страшное видение. На рассвете следующего дня, среди угрюмой процессии бесконечных валов, настойчиво бегущих к неведомой цели, сверкнули огни. Сквозь серое полотно предутреннего тумана вырисовывались очертания каравеллы, стоящей на якоре, очевидно пережидающей шторм. Этот тип корабля был столетней давности, и встреча с ним могла вызвать удивление, но Мердол был уже не в состоянии раздумывать. Он повел шлюпку к самому борту, и через минуту им скинули веревочную лестницу. В тот момент, когда Илиона ухватилась за нее, волны накренили судно, и из воды выступило ярко освещенное окошко иллюминатора. Оно оказалось как раз на уровне лица леди, и она невольно прильнула к нему. Всего один взгляд внутрь каюты бросила Илиона, но представившаяся ей картина запечатлелась в ее мозгу как раскаленное клеймо на всю жизнь. Среди великолепия интерьера, носящего торжественный, но траурный оттенок, в мягком сиянии канделябров, отраженных парчой и зеркалами, глазам ее предстал принц. Юноша с ясным, чуть печальным лицом, полным какого-то отрешенного величия и покоя, сидел в резном венецианском кресле. Его каштановые волосы завивались у плеч крупными локонами; нежная кожа казалась прозрачной и словно освещала тончайшее кружево воротника. Горностаевая мантия сползла к ногам, золоченые ножны короткой шпаги упирались в нее. Одно вызывало недоумение и трепет— странно застывшая при такой качке поза, со слегка вскинутой головой, мертвенная бледность щек и глаза, скрытые под сенью длинных ресниц. Если бы он располагался где-нибудь в глубине каюты, Илиона с полной уверенностью приняла бы его за портрет. Борт каравеллы снова опустился, несколько сильных рук подхватило леди, и через мгновение она очутилась на палубе. Мердол поднялся за ней, тревожно оглядывая матросов, будто не веря в спасение. Его воображение, расстроенное последними событиями, и предельное изнурение питали подозрительность. Дальнейшее пребывание на борту не только не рассеяло ее, но усилило. Начать с того, что судно не имело имени. Команда состояла из случайных людей, набранных в ближайшем порту. Никто из экипажа не знал цели плавания, как и того, из каких краев явился корабль.

Капитан каравеллы Рэдлей выслушал рассказ Мердола о крушении и обещал высадить их на берег. Однако на все вопросы ответил лишь молчаливой усмешкой. Вообще, капитан производил впечатление человека, когда-то раз и навсегда застегнувшегося на все пуговицы и очертившего себя крутом от остальных людей. Обычно глубокое разочарование, постоянная грусть или подавленное сильное чувство порождают подобные личности. Придя к такому выводу, Мердол отказался от попыток что-либо разузнать, но решил быть начеку.

Буря кончилась, но каравелла продолжала оставаться на якоре. В канун полнолуния капитан объявил о каком-то празднике, в честь которого на палубу выкатили бочку с вином. К закату весь экипаж являл собой сонное царство. Рэдлей зашел в каюту Мердола.

— Сэр, — обратился он к нему, — я не задавал вам никаких вопросов о гибели вашего судна, считая это нескромным. В свою очередь, мне не хотелось, чтобы вы выказывали любопытство к некоторым из моих причуд. Эту ночь я собираюсь провести на палубе один, и вы не должны протестовать, если я закрою за собой дверь до утра.

Мердол не смел возражать. Нервы его находились в самом плачевном состоянии. Он почти не спал, и всего пару дней назад, поднявшись среди ночи на палубу, вновь увидел свой призрачный бриг, словно преследовавший его. Судно двигалось, хотя на нем не было парусов. В отчаянии Мердол бросился к пушке и выстрелил, вызвав панику среди команды, которая сочла его сумасшедшим. Ему следовало благодарить судьбу, что капитан не приказал связать его.

Илиона притворилась спящей, когда Рэдлей заглянул в каюту, и, очевидно полагаясь на крепость ее сна, он не воспользовался замком. Меж тем поведение капитана насторожило девушку. Вскоре тишину, прерываемую только однообразным плеском волн, нарушил отдаленный звон ключей и тяжелые шаги капитана. Илиона осторожно выскользнула на палубу. Ярко светила луна, и море трепетало в ее лучах, как струны волшебной арфы. Почти беззвучны были аккорды ее, и лишь легкое покачивание корабля да раздутые паруса свидетельствовали, что дыхание жизни не пропадает даром в этом застывшем мире — мире, где тихое сияние серебряного гребня нежно прикасалось к лиловым прядям шелковых волн, оставляя искристые следы… мире, где не существовало вопросов и ответов, где царило полное согласие неба и воды. У штурвала стоял капитан Рэдлей, которому, верно, пришлось изрядно потрудиться, прежде чем он сам поднял паруса и выбрал якорь. Рядом с ним темнела фигура юноши-принца, как и прежде неподвижно сидящего в кресле. Едва ощутимый поворот судна подставил его лицо лунному свету, и леди увидала, как блеснули его глаза. Только блеск их был не живой — словно зеркальные, они вспыхнули отраженным холодным огнем. Почти до рассвета капитан с тоскливым нетерпением заглядывал в лицо юноши, словно пытаясь отыскать в нем признаки жизни. Но было все напрасно, и каравелла повторяла бесчисленные круги, из которых будто не могла вырваться.