Эдуард Зорин - Большое Гнездо

• Название: Большое Гнездо
• Автор: Эдуард Зорин
• Издательство: «ЭКСМО»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-85585-050-1

«Большое Гнездо» — третья книга из задуманной автором тетралогии о владимирском князе Всеволоде Большое Гнездо, о Руси конца XII века и насущной потребности того времени в объединении обособленных княжеств, в прекращении междоусобиц накануне татаро-монгольского нашествия.

В первых двух книгах («Богатырское поле» и «Огненное порубежье») повествуется о том, как Всеволод, проводивший объединительную политику, подчинил себе Ростов Великий и Киев, в третьей книге рассказывается, как он сумел покорить Великий Новгород — победил боярскую вольницу.

---

Из двери выскочила босоногая растрепанная девка, увидев Веселицу, всплеснула руками и снова скрылась.

Пока дружинник спешивался, пока привязывал к столбику коня, на крыльцо вышел дородный краснорожий мужик в накинутом на одно плечо голубом опашне.

Поднимаясь на нижний приступок, Веселица спросил издалека:

— Это не ты ли Фалалей, Однооков тиун?

— Ну я, — ковыряясь ногтем в зубах, неохотно отозвался мужик. — А тебе пошто понадобился?

— Разговор наш впереди, не пустишь ли в избу? — сказал Веселица.

— Изба не моя, не я тут хозяин, — буркнул тиун. — Говори, с чем пожаловал?

— Фалалеюшка, — бархатно позвали из избы. Отволокнулось оконце, и в его проеме показался круглый и хмельной бабий лик.

— Чего тебе? — недовольно поморщился тиун.

— Это кто же к нам пожаловал? — бесстыже улыбаясь, повернулось круглое лицо к Веселице.

— Кто пожаловал, дело не твое, — буркнул тиун и растопыренной ладонью вдавил лицо в избу. Дощечка задвинулась.

Фалалей смущенно покашлял.

— Вольна баба в языке, — сказал он. — Эк ее разохотило.

И, вперив бесцветные глаза в Веселицу, во второй раз спросил:

— Так почто ко мне пожаловал, мил человек?

— Ты, что ль, мужиков набираешь в дружину? — строго спросил Веселица.

— Ну, я…

— Отчего ж одни калеки у тебя на дворе?

— Чего ж калеки-то? — смешался тиун. — Мужики справные…

— Оно и видать: один безглазый, другой хромой.

— Да в глазах ли сила ратная? — заюлил Фалалей. — Уж не в одной сече они побывали — и с Андреем хаживали, и с Михалкой. Одно слово — народ бывалый. А князю желторотые-то птенцы — на что?.. Э, погоди-ко, — спохватился вдруг он. — Ты-то пошто встрял? Ты-то кто есть такой?

— Не твое дело, тиун, меня спрашивать, — нахмурился Веселица. — Твое дело отвечать.

Тут из толпы сидящих у амбара мужиков кто-то подал хилый голосок:

— Веселица енто, Фалалей. Я его во Владимире не раз встречал…

— Что? — вытаращил глаза тиун.

— Веселица и есть, — подтвердил мужик.

Фалалей выпрямился, грудь колесом, угрожающе двинулся на дружинника.

— Да как ты смел, боярский закуп, не в свое дело встревать?! — зарычал он, выкатывая из орбит глаза. — Да как ты в Потяжницы попал?

Веселица отступил на шаг, спокойно положил ладонь на перекрестье меча.

— Не закуп я, а князев дружинник, — сказал он, — и ты на меня, тиун, не рычи.

— Закуп он, закуп, — пропищал голос из толпы. — Не слушай его, Фалалей!

На сей раз приметил Веселица крикуна — тот самый мужик это и был, хромой и безглазый, чью бабу встретил он у плетня.

— Ну-ка, все разом, — сказал тиун, с опаской поглядывая на протянутую к мечу Веселицыну руку, — навались, мужички!

Вскинулась послушная Фалалею серая толпа, галдя, окружила дружинника.

— Хватай его да вали наземь! — приказывал тиун.

— Стой! — закричал Веселица. — Стой, Фалалей! Обманул тебя мужик, образумься, пока не поздно!..

— Вяжите его, вяжите, — подначивал мужиков тиун. — Что к чему, опосля разберемся.

Выхватил Веселица меч — отхлынула в ужасе толпа (Фалалей, защищаясь локтем, попятился на крыльцо) перерубил прихваченные к столбику поводья, вскочил на коня.

Вертясь посреди двора, пригрозил тиуну:

— Гляди у меня, Фалалей, наплачешься вместе со своим боярином!..

Глава шестая

1

Хорошие вести застревают в пути, злые вести летят быстрее птицы. Раньше других узнали в Новгороде о новой задумке Всеволода.

Опечалился Ярополк Ярославич, приехал к Мартирию, понуро сидел в палатах, говорил тихим голосом:

— Все это твои козни, Мартирий. Наговорил ты батюшке с три короба, наобещал и того боле. А нынче, объединясь с Рюриком, идет Всеволод на Чернигов, мстит за свою обиду.

— Зря печалишься, княже, — успокаивал его владыка, — не в твои пределы вступило Всеволодово войско. А за батюшку ты не беспокойся, и вины твоей в этом нет. Там за киевский стол идет давнишний спор, им его и решать. Ты же разумом укрепись и о своих делах подумай. Ярослав до сих пор стоит в Торжке, на дорогах купцам ни проходу, ни проезду нет от лихих людей. Собери, не откладывая, бояр, посоветуйся с передними мужами, скажи, что дальше намерен делать, как урядишься со свеями и с Ярославом.

— Да какой со свеями ряд? — оживляясь, сказал молодой князь. — С ними я и с одною дружиной за все обиды сведу разом счет. А Ярослав пущай убирается сам. Меня кликнуло вече — не его. Кому же и владеть, как не мне, новгородской землею? Дерзость его неслыханна.

— Хорошее, твердое слово сказал ты, княже, — улыбнулся Мартирий, в душе посмеиваясь над его вспыльчивостью. — Народом править — не борзым конем. Конь и тот норовист, а ежели не кормлен, то и не смел. Прежде чем на свеев пойти, допусти хлебушко через Торжок. Ярослав нам теперь опаснее любого другого ворога. От него все беды пошли, с ним и управляйся в первую голову. С тобою бог и законное право…

Однако, беседуя терпеливо с Ярополком Ярославичем, и сам Мартирий втайне тревожился. Не нравилось ему, что не раньше и не позже, а сразу после того, как узнал о переменах, случившихся в Новгороде, пошел Всеволод на Чернигов, хотя и раньше просил его об этом Рюрик. Покуда с вечем считался владимирский князь, покуда притворялся, что считается с Боярским советом, не хотел он, должно, нарушать старого обычая, не хотел силой сажать Ярослава, а волею самого владыки. Тогда надежно связал бы он Мартирия, тогда крепко и надолго обосновался бы в Новгороде и любое несогласие волею того же веча пресекал бы на самом корню. Вольницей вольницу задушить мечтал Всеволод, руками самих же новгородцев накинуть на них прочную петлю.

Вот почему не к Новгороду стекались Всеволодовы рати — не хотел он повторять содеянного Андреем, который, даже взяв город на щит, не сумел поставить его на колени. Как не признало над собою Владимир вече, так и продолжало упорствовать до сих пор.

Холодея, понял Мартирий, что вокруг его собственного горла все туже и туже сжимаются железные пальцы. Что именно он, владыка, нужен сейчас Всеволоду. Потому и звал к себе, потому и держал у себя Нездинича. А потом, заключив мир с напуганным Черниговом, повелит отозвать Ярополка Ярославича, кликнет владыку и его же руками накрепко и навсегда стянет тугую удавку…

Нет, неспроста собрал несметную рать могучий Всеволод, неспроста двинул ее на юг. Аукнется поход на далеком севере, рухнет последняя опора Мартирия, и тогда сам он пойдет с повинной, сам от имени веча будет просить Ярослава.

Поежился владыка. Почудилось ему, как могильным холодом повеяло в палатах. И Ярополкова похвальба показалась ему смешной. Да неужто такой князь нужен Новгороду?

Еще не свершилось неизбежное, еще торжествовали бояре, радуясь своей нежданной победе, а Мартирий знал уже, что не победа это была, а новая беда, что близка роковая развязка и отсрочить ее он не в силах.

Так вот почему упорствовал Ярослав и не сдавал Торжка! Так вот почему все оставалось, как и прежде…

Не выходя из детинца, знал Мартирий, что подвоза опольского хлеба нет и не будет, и успокоить новгородцев он мог только молитвой. Те же самые мужики, что кричали на стол Ярополка, самозабвенно и рьяно будут кричать Ярослава. И сам владыка, не кто-то другой, принудит их к этому. А от молитвы в закромах не прибавится ни кади зерна, ни рогожи соли.

«Пусть похваляется Ярополк, — грустно думал Мартирий, — пусть петушится. Пусть тревожит Ярослава и добывает себе никчемную славу. Чем бы ни тешился до поры, лишь бы в Новгороде было поспокойнее, лишь бы люди жили надеждой. Не то и мое будет непрочно место, а не ради ли этих палат свершил я столько зла и несправедливостей?!»

Не жалел себя Мартирий, не прятался перед собою за благообразную личину. Хотел он выше всех епископов встать на Руси — и в том признавался себе без трепета. Хотел поставить себя над князьями и вечем. И в том не раскаивался. Хотел, разъединяя, властвовать и, объединяя, творить едино свою волю. И в том не юродствовал.

Но не ему отпущено было свершить неизбежное. Иная сила вызрела на Руси. Иные шли времена. Не под византийским черным крылом прорастала смелая мысль, а в лесных полудиких языческих просторах, в бревенчатых избах и таких же убогих церквах, где едва выучившиеся грамоте мужики, византийским крестом осеняя неверующие лбы, хоть и смутно еще, но уже сознавали свое могучее родство, разорванное ненужной враждою и бесплодными распрями.

Вокруг Всеволода собиралась колобродившая усобицами Русь. Бурлила и пенилась, многоголосо кричала, но сквозь непрерывный грохот и звон сшибающихся мечей вдруг, слыша родную речь, замирала в изумлении: так почто же брат идет на брата, почто кровью родичей и сынов своих обагряется своя же земля?.. Почто?! Все чаще видел Мартирий этот вопрос в болезненно распахнутых глазах обращавших к нему просветленные надеждой лица мужиков. Ему ли, пришельцу издалека, дано понять их тайну и их мольбу?.. Ему ли исполниться жалости и суровой простоты, ибо прост ответ, но не прост и тернист к нему путь?.. И нет молитвы, которая облегчила бы крутую дорогу.