Эдуард Зорин - Большое Гнездо

• Название: Большое Гнездо
• Автор: Эдуард Зорин
• Издательство: «ЭКСМО»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-85585-050-1

«Большое Гнездо» — третья книга из задуманной автором тетралогии о владимирском князе Всеволоде Большое Гнездо, о Руси конца XII века и насущной потребности того времени в объединении обособленных княжеств, в прекращении междоусобиц накануне татаро-монгольского нашествия.

В первых двух книгах («Богатырское поле» и «Огненное порубежье») повествуется о том, как Всеволод, проводивший объединительную политику, подчинил себе Ростов Великий и Киев, в третьей книге рассказывается, как он сумел покорить Великий Новгород — победил боярскую вольницу.

---

Царьградский мастер оказался стариком с заносчивым нравом. Звал его Всеволод к себе на пир, угощал хлебосольно, ни вин, ни медов не жалел — наутро застали дружинники хлипкого старика в страшных корчах: схватило ему живот. Едва выходили ромея [119], едва увезли из Владимира. До сих пор сомневался князь, довезли ли его до Царьграда, не кончился ли по дороге. Беда!..

А двое из Галича оказались и не мастерами вовсе. Ели-пили себе в удовольствие, а потом потихонечку и сбежали. Говорят, далеко им уйти не пришлось — схватили добрых молодцев возле Рязани и отправили в Галич под крепкой стражей: пущай-де свой князь разбирается, у Всеволода и без них довольно забот…

Робел Никитка, ступая на княж двор. Думал, не допустит его до себя Всеволод. А тут еще Авраам — стыдно будет перед новгородским мастером.

Но князь допустил к себе и Никитку, и Авраама, ласков был и обходителен, угощал дивными плодами и сладостями из южных стран, до коих сам был великий охотник, слушал не перебивая и со вниманием.

В хоромах было жарко, князь сидел в рубахе, подпоясанной шелковым шнурком, в коротко подстриженной русой бороде блестели седые нити, волосы на голове гладко расчесаны на прямой пробор.

Глаза, устремленные на Никитку, были по-былому добродушны, но плавала в них едва заметная холодинка, которой раньше камнесечец не замечал.

— Слушаю я тебя, Авраам, и радуюсь, — говорил Всеволод. — Любовью к отчине исполнены твои слова. И так думаю: сидите вы оба передо мною — один из Владимира, другой пришел из Новгорода, а нет меж вами вражды.

— Просты и мудры слова твои, княже, — сказал Авраам, кланяясь. — Ехал я из далеких краев, страхов натерпелся на дорогах — самому захотелось взглянуть на дела рук моего собрата… Не отпустишь ли ты со мною Никитку в Новгород?

— Отпусти, княже, — робко вступил в разговор Никитка.

Всеволод смотрел на него с усмешкой.

— И не проси, — сказал, покачивая головой. — Но не потому не отпускаю я тебя, Никитка, что зло затаил. Есть у меня иная задумка. И знаю, будет она тебе по душе.

— Не томи, княже, — подавшись вперед, взволнованно проговорил Никитка. — Неужто счастье снова оборотилось ко мне ясным своим ликом?

— Шибко-то не радуйся. Прогневил ты Иоанна, — сказал, нарочито хмурясь, Всеволод. — Про то ведаешь…

— Да тебя прогневил ли?

Князь промолчал, тонкими пальцами постучал по изогнутым подлокотникам кресла. Лицо его оставалось невозмутимым.

— Вот тебе мой наказ, — снова заговорил Всеволод, упер немигающие зрачки в Никиткины глаза. — Поставишь новую церковь и монастырь заложишь над Лыбедью… Сможешь ли?

— О чем вопрошаешь, княже? — удивился Никитка. — И церковь поставлю, и монастырь заложу…

— Хочу княгиню порадовать. И собор тот и монастырь в честь ее нареку…

Что встревожило Никитку во Всеволодовом взгляде? Почему вдруг отступила мгновенная радость? Не быстры, как прежде, холодны и неприступны были глаза князя. Устало опустились веки, обмякла ладонь — пальцы лежали на подлокотниках кресла мертво и неподвижно.

— Вот и выходит, что нет тебе пути в Новгород, — сказал Всеволод со слабой улыбкой…

Ушли мастера. И снова тишина водворилась в тереме. С утра оглушила она князя: едва пробудившись, едва открыв глаза, почувствовал он на себе ее мягкое прикосновение.

Поздней ночью, разорванная на куски веселым застольем, пряталась она по темным углам и щелям, и князь не страшился ее. Вино колобродило в его жилах, вокруг сидели раскрасневшиеся бояре, скалили зубы дружинники, суетились слуги, бренчали гусли…

Потом тишина обрела плоть. Падая в пропасть на жесткой лежанке, откинув отяжелевшую голову, князь чувствовал, как она бесшумными волокнами набивалась ему в уши, в рот и в ноздри, залепляла глаза и, зловеще укачивая его, проникала внутрь сквозь кожу расслабленного, немощно распятого на шубе неподвижного тела…

В тишине проявлялись уродливые лики, без крика разевали рты, кривили губы и гримасничали, и из тьмы, из непроницаемого облака, стали сперва робко, а затем все настойчивее просовываться скрюченные пальцы, слепо шарили по его груди и лицу — холодные, неживые, враждебные…

Утром Мария спрашивала, держа голову князя в прохладных ладонях:

— Да что с тобою? Отчего не весел?..

— Снова худо мне, Мария, — отвечал Всеволод. — Совсем худо… Уж не приспело ли? Уж не призывает ли меня господь?..

— Еще что выдумал.

— Неможется мне.

— Отдохни.

— Слабость в руках и ногах: мочи нет… Людей видеть не хочу, — бормотал князь. — Лики страшные приходили в ночи…

— От медов это. Не молод ты — поостерегся бы…

— Сыновья-то неразумны еще, — говорил Всеволод с горечью, — На кого землю свою оставлю?

— Эко заладил одно, — успокаивала Мария, а сама пугалась случившейся в князе перемены. — Поехал бы на охоту… Виданное ли дело — все в пирах да заботах.

— В ночи-то смутно было. Нынче лики стал различать: будто Давыдку видел, будто Юрия… Не знамение ли это? Не кличут ли меня они на страшный суд?

— Пустое все это. Не верь снам, — угадывая его мысли, сказала княгиня. — Наговорили на тебя худое люди, вот и встревожился.

Глаза князя беспомощно скользили по лицу Марии, ища поддержки.

— Может, сыновей к тебе кликнуть?.. — улыбаясь, ворковала княгиня.

— Не до них мне…

— Иоанн в тереме, сам на беседу звал.

— Ты останься.

Мария осталась, слушала горячечную речь князя, прижимаясь лицом к его руке, гладила ему плечо и старалась заглянуть в глаза.

Всеволод избегал ее взгляда, но понемногу смягчился, былые страхи отступали, таяли в свежем утреннем воздухе.

— Добрая ты у меня, — говорил он, начиная отзываться на ласки жены. — Сколь уж вместе живем, а не слышал от тебя злого слова. Тяжко тебе со мной?

— Старость — не в радость. Годы-то так и бегут, — говорила Мария. — Давно ли привезли меня во Владимир, давно ли встречал на дворе, а уж детей-то сколь взрастили… Скоро внуки пойдут.

— Славных народила ты мне сынов… Только вот балуешь их…

— Да как же без баловства? И деревцо, ежели не холить, не баловать, засохнет на корню. Дети они…

— Княжичи.

В ложнице быстро светлело. Убранные морозным узором окна розовели. Мария встала, потушила свечи. Подняла небрежно брошенный на лавку кожух, укутала им плечи мужа, провела ладонью по влажным волосам князя.

— Зови Иоанна, — сказал Всеволод, распрямляясь.

— Поспать бы тебе еще…

— Будя, наспался уж, — отмахнулся князь.

Мария бесшумно вышла. На пороге появился Иоанн. Лицо свежо, в глазах — сытость и довольство. «Засиделся во Владимире-то», — подумал Всеволод, разглядывая епископа.

Иоанн прищурился, перекрестил князя, подбирая полы длинной однорядки, сел против Всеволода, сложил тяжелые руки на коленях. Ждал.

— Новостей не слышу из Новгорода, — сказал князь с раздражением. — Почто Словиша молчит?

— Ефросим пришел ко владыке, — медленно произнес Иоанн.

Всеволод вскинул глаза, тяжелым взглядом пронзил епископа:

— Позже всех узнаю…

Иоанн мягко сказал:

— Не серчай, княже. Вечор прибыл гонец. Тебя беспокоить не стали.

— Говори, — коротко бросил Всеволод.

Иоанн усмехнулся:

— Бунт велик был в Новгороде. Сказывают, толпы пришли на Владычный двор. Мартирий укрылся в хоромах. Бесновался игумен, обвинял владыку в подлоге. После сам молебен служил в Софийском соборе…

Всеволод оживился, вскочив, прошелся по ложнице из конца в конец. Сцепив руки за спиной, остановился перед епископом. Теперь, когда он стоял вблизи, лицо Иоанна уже не казалось ему таким самодовольным и сытым: синие подглазины, на лбу — мелко собранные морщины, выдавленная через силу улыбка печальна и слаба.

— О чем думаешь, княже? — обеспокоенно спросил епископ.

— Недолго осталось ждать, — словно не расслышав его вопроса, проговорил Всеволод.

— Чего ждать-то? — не понял Иоанн.

— Ты в Ростов скачи, — вдруг быстро заговорил Всеволод, пригнувшись почти к самому его лицу. Дышал тяжело и неровно. — Шли людишек своих к Ефросиму. Пущай беспокоят старца, пущай нашептывают: князь Всеволод, мол, за тебя. Мартирию не место во Владычных палатах, Рюрику не до него. А у иных князей и без того хватает забот… Мирошку Словиша побеспокоит. Скачи.

— Не угнездится Ефросим на Софийской стороне, — покачал головой епископ. — Без бояр на владычный стол ему не сесть. Людишки побунтуют и разойдутся по домам. Плохо кончит игумен.

— Про то и без тебя ведаю, — сказал Всеволод. — Нешто вижу я Ефросима на Софийской стороне?.. Он кашу заварит. Владыке ее расхлебывать. А Боярскому совету решать, кого брать к себе на княжение. Покуда на меня не обопрутся, не знать им спокойного житья. Придут, поклонятся. Я же дам им Ярослава…