Ян Винецкий - Отчий дом

• Название: Отчий дом
• Автор: Ян Винецкий
• Издательство: Татарское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1958

---

— Кабы не «бы», то и мухомор годился б в грибы! — засмеялся Зарайский.

Вероника Петровна обиженно отвернулась. Он быстро взял ее напудренную, пахнущую ландышем руку и, поцеловав, проговорил тем хорошо знакомым ей бархатистым голосом, который появлялся у него всегда, когда ему самому казалось, что он вовсе не напускает на себя храбрость:

— Обещаю, Вероника. Я утру нос этому… этому…

Он не докончил. Подбежал коренастый солдат с рыжими прокуренными усами и, вытянувшись, доложил:

— Ваше благородие! Господин поручик просют вас до себе!

Зарайский кивнул Веронике Петровне и побежал, задыхаясь от волнения…

Члены экзаменационной комиссии стояли возле посадочных полотнищ. Среди них был и начальник школы подполковник Ульянин. На маленьком раскладном стульчике сидел приехавший из Петербурга председатель комиссии полковник Найденов.

Стоякин быстро подошел к полковнику Найденову и, отдав честь, доложил:

— Первым держит экзамен на звание пилота-авиатора поручик Нестеров!

— Начинайте, начинайте! — заторопил Найденов. — А то, не дай господь, поднимется ветер… Погода нынче капризна, что женщина.

Стоякин взмахнул флажком, и Петр Николаевич, ждавший сигнала в «Фармане» с работающим на малых оборотах мотором, порулил к старту. Он уже хорошо освоился с аэропланом, и каждый полет имел свою неповторимую прелесть.

И все-таки он волновался. Такое же состояние испытывал он, когда пел на людях любимые романсы или народные песни. Сердцу было легко, вольготно, и вместе с тем брала оторопь: «А вдруг сорвусь?»

Стоякин, заменяя стартера, взмахнул флажком снова. Нестеров подвинул бензиновый сектор. Мотор затрещал, унося аэроплан вперед.

Петр Николаевич оторвал машину от земли, в сотый раз кляня дурацкое упрямство высокого начальства, не позволявшего срубать деревья. Говорили, что эти березы были посажены по велению императрицы Александры Федоровны.

Почувствовав по теплым потокам воздуха, бившим в лицо, что скорость достаточная, сделал глубокий крен и развернулся с той плавной и быстрой легкостью, по которой гатчинцы уже безошибочно узнавали пилота.

Полковник Найденов отодвинул на затылок фуражку с овальными летными очками над козырьком и, вынув надушенный носовой платок, вытер белый, с залысинами лоб.

— Он у вас сорвется, если не через пять, то через десять минут, — сказал он с раздражительностью высокого начальственного лица, которое, случись сегодня кому-нибудь разбиться, будет иметь неприятное объяснение с самим военным министром. — Теперь я вспоминаю этого безумца, приносившего ко мне преглупый проект своего аэроплана.

— Не извольте беспокоиться, господин полковник, — заметил Ульянин. — Нестеров зарекомендовал себя у нас отличным учлетом.

Петр Николаевич сделал предусмотренные программой десять восьмерок с набором высоты сто метров. Оставался получасовой полет. «Что же, я и буду полчаса на людей скуку нагонять?» — подумал он, приметив, как густеют толпы зрителей на аэродроме и на перроне вокзала. Он вспомнил, как недавно на Корпусном аэродроме в Петербурге летали русский летчик Абрамович и молодой голландец Фоккер. Они делали не допустимые по инструкциям виражи, и Петр Николаевич долго рукоплескал от восторга. Это было именно то, что проповедовал в школе он сам и за что подвергался постоянным насмешкам.

Он набрал высоту пятьсот метров и заложил крутой левый вираж. Потом выровнял машину и подвинул правой ногой, одновременно ручку наклонив вправо. Попеременно врезались в небо то правое, то левое крыло.

Не видали еще гатчинцы подобных полетов! Обычно аэроплан медленно, почти незаметно для наблюдающих с земли, поворачивался и, казалось, не летел, а висел в небе. И это было понятно: аэроплан не велосипед, с которого, если упадешь, через минуту поднимешься и, отряхнув пыль, поедешь дальше. На аэроплане летчик все время балансирует над пропастью…

Но сейчас «Фарман» словно бы превратился в большую и ловкую птицу, свободно и смело чертившую небо. И потому, что люди знали — аэропланом управляет человек, полет казался им песней без слов, той песней, что слушаешь, затая дыхание…

Полковник Найденов вскочил, отшвырнул ногой раскидной стульчик.

— Что он делает?! Что делает! С-самоубийца! — закричал он, уронив фуражку. Начальник школы побледнел и переглянулся с поручиком Стоякиным, у которого в глазах были тревога и растерянность.

Между тем аэроплан начал терять высоту и плавно заскользил на посадку. Как только жиденькие велосипедные колеса коснулись земли, шумная людская толпа ринулась навстречу. Прерывистый разноголосый крик дрожал над аэродромом.

— Что это? Что они кричат?! — гневно и испуганно спросил полковник Найденов.

— Кричат: «Ура, Нестеров! Ура!» — с ликующим, счастливым лицом ответил выскочивший откуда-то Нелидов и, подбрасывая вверх свою фуражку, побежал вслед за толпой.

— Черт знает, что такое! — процедил сквозь зубы Найденов. — Господин начальник школы! Не находите ли вы, что это скорее напоминает балаган, нежели военную школу летчиков?

— Поручика Нестерова проверял в воздухе прибывший вместе с вами капитан Разумов и остался доволен, — проговорил подполковник Ульянин и не то виновато, не то обиженно насупился.

А Нестерова, покрасневшего от смущения, людская волна высоко подбрасывала в воздух и бережно подхватывала, чтобы через минуту взметнуть снова.

Полковник Найденов некоторое время молча исподлобья глядел на взлетавшего над толпою Нестерова, потом сказал с холодной, отчетливо слышимой враждебностью:

— Арестуйте его на трое суток…

Наконец, восторг толпы угомонился. Петр Николаевич очутился на земле, но десятки рук цепко держали его, не отпуская ни на шаг. Он задыхался от усталости, смущения и медленно копившегося раздражения. Толпа давила со всех сторон.

— Господа, господа! Отпустите, ради Христа, — просил он с полуулыбкой, составляя планы освобождения из своеобразного плена. — Я не знаменитый тенор, не святой и даже не глотатель шпаг. Обыкновенный учлет, то есть ученик-летчик…

— Необыкновенный! — кричали из толпы.

— Орел!

— Учителей за пояс заткнул!

— Ура, Нестеров!

— Ура-а!

Петр Николаевич перестал улыбаться. Появилась обида на этих будто сошедших с ума людей, которые не слушались никаких резонов…

В это время раздался тонкий женский голос:

— Петр Николаевич! Господин Нестеров! К начальнику школы!

Нестеров узнал голос Вероники Петровны и ухватился за него, словно за брошенный ему спасательный круг.

— Пустите, господа! К начальнику школы вызывают. Да отпустите же наконец!..

Потный и обессиленный, Петр Николаевич все-таки избавился от жарких объятий толпы. Солдаты откатили аэроплан к ангару.

— Фу, черт! — вздохнул он, утирая лицо носовым платком. — Умаялся!

Смех Вероники Петровны рассыпался тоненьким звоночком:

— Ну что, слава похожа на розу, не правда ли? Вслед за ароматом испытываешь уколы ее шипов!

— Верно, Вероника Петровна! Теперь я понял, отчего Собинов в антрактах запирается от поклонников на два замка, а после концерта ускользает через запасный выход, низко надвинув на глаза шляпу и закутавшись в плащ.

— К начальнику школы вас не звали, — сказала Вероника Петровна. — Вас спасла я и, право же, не бескорыстно.

Ее обычно узкие глаза были теперь расширены и глядели с таким откровенным призывом и сладкою истомою, что Петр Николаевич невольно подумал:

«Кажется, я попал из огня в полымя!..»

— Благодарю вас, — сказал он, целуя ей руку. — Прошу прощения, мне необходимо доложить поручику о выполнении задания.

— Обещайте, что вечером придете в парк. Я буду ждать на второй скамейке слева от музыкальной беседки.

— Простите… Вечером… я не смогу, — пробормотал он смущенно.

— Боитесь? — Вероника Петровна коротко и с колючей иронией рассмеялась. — Герой неба боится кроткого земного существа!..

Петр Николаевич увидал, как сверкнули ее острые зубки и от углов рта побежали волны морщинок. Он хотел тоже ответить ей дерзостью, но сдержался и, буркнув: «Простите!» — побежал к поручику Стоякину.

Николай Зарайский взлетел с твердой решимостью доказать свое уменье виражить не хуже «нижегородского голубятника». Он с гнетущей завистью наблюдал, как приветствовали гатчинцы Нестерова, как метнулась к нему Вероника…

Ревность, обида, злоба копошились в душе Зарайского, и в эти минуты не было такого безумного и отчаянного шага, на который он не дерзнул бы. Хотелось подойти к Веронике Петровне, взять ее за белые, не раз ласканные плечи и крикнуть, как самой последней распутной бабенке:

— Будет тебе бродить возле мужчин, словно кошке у горшков со сметаной!