Ян Винецкий - Отчий дом

• Название: Отчий дом
• Автор: Ян Винецкий
• Издательство: Татарское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1958

---

— Расскажите мне, пожалуйста, в чем ваша правда? — попросил вдруг Сергей Федорович и смущенно затеребил усы.

— В чем наша правда? — задумчиво повторил гость. Лицо его стало серьезным. — Вы много повидали на своем веку, Сергей Федорович. Вспомните русскую жизнь хотя бы за последний десяток лет… Преступная война с Японией, позор Цусимы и Мукдена, царская милость на январском снегу здесь, в Петербурге, расстрелы рабочих на Пресне, погромы… Да перечислишь ли все? И во всех этих событиях есть две правды. Одна — царская, а другая — народная. Непременно! Вот и судите, в чем наша правда.

«Да, все это видел, все пережил я сам, — думал Сергей Федорович. — Грузин прав. Существуют две правды…»

Через неделю Леша ушел, сказав на прощание: «Мы еще встретимся. Непременно!». Сергей Федорович неожиданно поймал себя на мысли, что жалеет об уходе этого веселого человека. И все же сердце не мирилось с тем, что Леночке, единственной радости его, из-за каждого угла грозит опасность. А главное — ни уберечь ее, ни остановить он не может. Данила Георгиевич часто присылал с Дальнего Востока письма, звал Лену. Сергей Федорович знал, что Лена любит Данилу, нетерпеливо ждет писем, читает их таясь от отца и роняет не одну девичью слезу.

— Что ж мытаришься? — спрашивал Сергей Федорович, не стерпев. — Взяла б да и укатила к милому!

— Нет. Надо окончить университет. Один год остался, — отвечала Лена.

Но вот однажды она пришла домой бледная, взволнованная.

— Папа, я еду к Даниле. Билет на руках.

— Что такое? — опешил Сергей Федорович. — Ни с того ни с сего. А университет?

В глазах Лены стояли слезы.

— Когда-нибудь окончу. Папа, провожать не ходи… Когда спросят, где я, отвечай, что не знаешь… Ушла, мол, и больше не возвращалась. Впрочем, лучше так: через два-три дня заяви в полицию, что пропала дочь. Ушла на Неву купаться и не вернулась…

Сердце Сергея Федоровича упало. Вот оно пришло, самое страшное. Лену уже ищут. За ней уже охотятся. А завтра… завтра кандалы и ужасная дорога на Голгофу. Господи, за какие грехи ты так немилосерден ко мне!..

Он обнял Лену и забормотал горестно и потерянно:

— Леночка… доченька моя… Тебя могут схватить… Господи! Один я теперь… на одной ноге… О-оди-ин!..

Слезы стекали с его тощих, поникших усов, лицо дрожало и расплывалось… Лена кусала губы, чтобы не разрыдаться.

— Крепись, папа… Я верю, расстаемся ненадолго!

— О-о-о… — вырывался из его груди протяжный стон. Сергей Федорович не мог произнести ни одного слова. Боль сдавила грудь железным обручем, а в глазах встала знакомая мгла, точно такая же, как и тогда, когда он вернулся из Маньчжурии…

Лена сожгла все письма Данилы, уложила белье и еду в маленький баульчик и ушла в неспокойную петербургскую ночь.

10

Океан…

Он чувствовался здесь во всем: и в частых туманах, и в ветре, доносившем издалека дыханье огромных водных просторов, и в ливнях — внезапных и страшных, точно небо смешалось с океаном и вместе они хлынули на сушу в нескончаемом вселенском потопе.

Переждав в бухте непогоду, разворачивались на рейде корабли под вымпелами многих наций, оставляя голубоватые клочья дыма на ветках кедров Русского острова.

А город возвращался к своей извечной деловой и вместе суматошливой жизни. Маленькие аккуратные японцы распахивали двери и окна часовых мастерских, ювелирных магазинов. Увешанные корзинами, длиннокосые китайцы выносили разные безделушки, в которых поражали русский ум тонкость вкуса и явная практическая ненужность этих диковинных продуктов изощренной мысли и высокого мастерства.

Улицы наполнялись разноязыкой толпой, просыхали тротуары под щедрым солнцем, в парке над набережной Золотого Рога играл духовой оркестр…

Лена появилась во Владивостоке, разумеется, без уведомления о своем приезде. Слившись с пестрой толпой, она разыскала Китайскую улицу, медленно прошлась возле дома номер восемь, потом, круто повернувшись, вошла в подъезд и постучалась в обитую кожей дверь. Раздались твердые мужские шаги… Лена задыхалась. Сердце билось часто-часто и в глазах ходили темные круги. Щелкнул замок. Отворилась дверь, и Лена увидала в полутьме изумленные родные глаза Данилы.

— Лена!

Он крепко обхватил ее плечи, целовал горячо и нежно.

— Леночка… Почему ты не дала мне телеграммы?..

Лена, не отвечая, вполголоса спросила:

— В квартире есть кто-нибудь еще?

— Один я, Леночка.

Она облегченно вздохнула. Данила Георгиевич все еще не верил своему счастью. Она так изменилась с тех пор, как он уезжал из Петербурга четыре года тому назад, так похорошела…

Пока Лена умывалась, Данила Георгиевич поставил самовар, открыл банку с малиновым вареньем, нарезал булки и густо намазал ломтики маслом.

«Да есть ли на белом свете человек счастливее меня? — думал он. — Так светло стало вокруг, так тепло и празднично!..»

— Кушай, Леночка, и отдыхай. Представляю, как ты устала! У нас здесь говорят, кто доедет до Владивостока, у того при виде поезда начинается икота.

Лена не дотронулась до еды. Она взяла руку Данилы Георгиевича и сплела его пальцы со своими пальцами. В глазах ее не проходило тревожное выражение.

— Данила, — сказала она вполголоса, — у нас с тобой много слов в Петербурге переговорено… Но так сложилось, что не все я могла тебе тогда сказать… И вот теперь… Я приехала досказать тебе. — Она вздохнула, колыхнув высокой грудью. На белом лбу выступила мелкая, едва видимая зыбь морщинок.

— Да, досказать.

«Что случилось? — с упавшим сердцем подумал Данила Георгиевич. — Ну что такое случилось?!» Но он не мог вымолвить ни одного слова.

Лена продолжала. Пальцы ее были холодны и нервно подергивались.

— Данила, ты офицер, но мне думается, ты поймешь меня. Вот уже пятый год я состою в социал-демократической партии. Я сделала еще очень мало для освобождения России от рабства. Очень мало… Но горжусь тем, что бесконечно малая крупица и моего дыхания есть в том ветре, что поднимается над Родиной. Очистительный ветер, Данила!..

«Боже мой, Леночка с ними… с теми, кого заковывают в кандалы… Боже мой!..»

Данила Георгиевич вспомнил, как он с Петей Нестеровым ходил к заводу Лесснера, где рабочие пели, собравшись на заводском дворе, как избивали людей казаки, топтали кони… И все-таки… песня не смолкала и слова той непреклонной песни крепко запали в память двум юнкерам…

Данила Георгиевич давно жил в состоянии раздвоенности. Еще в корпусе остро чувствовал он неравенство между простым людом и княжескими отпрысками и купчиками. Он слышал, как стонет народ от несправедливой и алчной власти.

Но ежедневно в офицерском собрании слышал он речи о гибели, что несут России социал-демократы во главе с немецким шпионом Лениным, о том, что в борьбе за веру, царя и отечество самая главная роль принадлежит доблестному русскому офицерству.

Больше всех говорил капитан Сегеркранц.

Данила Георгиевич ненавидел его за жестокое обращение с солдатами, за то, что он доносил на Нестерова. Кто прав? Часто этот вопрос вставал перед ним. Россия бунтует. То тут, то там полиция обнаруживает подпольные типографии, рабочие тайно собираются в густых зарослях Русского острова… Но Россия бунтовала издревле. И издревле Владимирка, горестный путь на каторгу, оглашала бескрайные просторы звоном кандалов и тихой песней, похожей на отголосок далекой бури.

Не найдя ответа, Данила Георгиевич махал рукой: «Поживем — увидим. В конце-концов я солдат и не мое дело вмешиваться в политику».

Но теперь, держа холодную, нервно подрагивающую руку Лены в своей руке, Данила Георгиевич почувствовал, что злополучная политика, от которой он отмахивался, вошла теперь в его дом, — да что дом! — в судьбу его.

— Леночка… Не судья я тебе, ибо сам слепой… — проговорил он нерешительно. — Но скажи мне, дружок мой, ты хорошо знаешь этих… социал-демократов?

Лена усмехнулась его наивному опасению.

— Их хорошо знает народ, Данила.

Он хотел спросить, слыхала ли она, что Ленин на службе у немцев, но сдержался, боясь обидеть Лену.

— Так вот, — сказала она, снова переходя на полушепот, — меня ищут. Я уехала от петербургской охранки. И… если ты не передумал… и не боишься связать свою судьбу с моей… если ты всего этого не боишься… мы должны как можно скорее… обвенчаться!

Данила Георгиевич обмер. Не за карьеру свою испугался он. Страшно было за Лену. Ее ищут жандармы. Может быть, по Китайской улице уже ходит сыщик, выследив, как она поднималась по лестнице.

— Боже мой, Леночка, тебя надо спрятать… У японцев, что ли?.. У нас здесь много японцев — часовщики, ювелиры… Впрочем, нет, они ненадежны… могут выдать!.. Лучше у китайцев! Они — рыбаки, народ верный.