Роже Авермат - Рубенс

• Название: Рубенс
• Автор: Роже Авермат
• Издательство: Искусство
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 1977

Книга Авермата — это биографическая повесть о главе фламандской школы живописи П.-П. Рубенсе. Всесторонне одаренный, блестяще образованный, Рубенс был художником огромного творческого размаха, бурного темперамента. Прирожденный живописец-монументалист, талантливый дипломат, владеющий несколькими языками, ученый-гуманист, он пользовался почетом при королевских дворах Мадрида, Парижа и Лондона. Обо всем этом живо и увлекательно рассказывается в книге.

---

Воображение Рубенса разыгрывается. Из Монса он пишет длинное послание Оливаресу, которое начинается с нападок на Ришелье: «Да, королева-мать бросилась в объятия ее высочества инфанты, ища защиты от преследований кардинала Ришелье, от того, кто был ее же собственной креатурой, кого она не просто вытащила из грязи, но кому доверила высокие полномочия, что и дало ему теперь возможность ополчиться против нее, черня ее своей неблагодарностью». В порыве увлечения Рубенс восклицает: «Вот разительный пример того зла, какое способен причинить фаворит, если им движет личная корысть, а не забота о благе государства и о службе королю, и того дурного влияния, какое побуждает добродетельного, но введенного в заблуждение государя преступать законы природы по отношению к своим близким и даже к родной матери».

Заметив, что его рассуждение — это палка о двух концах, Рубенс осторожно бьет отбой: «Напротив — а всякая противоположность лишь подчеркивает другую крайность, — в лице Вашей светлости люди видят, какую поддержку и опору имеет монархия в умном и осторожном министре, единственная цель которого способствовать славе своего государя». И Рубенс дает министру добрый совет, который наводит на мысль о медвежьей услуге: «Чем решительней Ваша светлость будет противодействовать сближению и сговору с кардиналом Ришелье, тем успешнее докажет, сколь несправедливы презрение и ненависть, с какими народ относится ко всем фаворитам, и тем более подкрепит высокое уважение, каким пользуется повсюду искренность и блестящие методы правления Вашей светлости».

И тут Рубенс излагает свой план. Прежде всего мера предосторожности: «Я никогда не стремился содействовать войне, Ваша светлость может это подтвердить, напротив, всегда, где только возможно, старался содействовать миру». Обезопасив себя этой оговоркой, Рубенс может позволить себе один раз в жизни сделать исключение. Он горячо убеждает Оливареса оказать денежную помощь Гастону Орлеанскому, благородных сторонников которого он с удовольствием перечисляет. Брат короля, как видно, мечтает снова поднять знамя мятежа. Нельзя упускать такой блестящий случай. Рубенс заранее отметает все возражения: «Вполне возможно, что, воспользовавшись нашей помощью, принц Орлеанский не выкажет нам потом особенной благодарности, но совершенно очевидно, что в междоусобной борьбе погибнет множество французов, и таким образом эта жестокая нация будет ослаблена. Какая бы партия ни взяла верх, у нас так или иначе одним врагом будет меньше».

Не довольствуясь этим макиавелизмом, Рубенс на всякий случай предусматривает все, даже возможную неудачу: «И однако, даже если бы понадобились еще новые субсидии, на мой взгляд, трудно с большей пользой употребить деньги короля, чем поддерживая к нашей вящей безопасности гражданскую войну во Франции». И добавляет с иронией, может быть и неумышленной: «Умоляю Вашу светлость опровергнуть традиционный упрек, которым исстари — и столь несправедливо — оскорбляют пылкий испанский народ, обвиняя его в том, что он не способен своевременно принять решение и воспользоваться благоприятным случаем, а долго рассуждает и посылает post helium auxilium[238]. Вот уж что никак не согласуется с главной добродетелью Вашей светлости — быстротой». И наверное потому, что он предпринял такой дерзкий шаг, Рубенс впервые в жизни кончает письмо Оливаресу униженным заверением, что он «от всего сердца целует ноги его светлости»[239].

Однако, несмотря на все свои льстивые слова, Рубенс ничего не добился. Граф герцог счел, что письмо художника начинено вздором и россказнями в итальянском духе. Впрочем, он воздал должное добрым намерениям автора. В Мадриде отнюдь не склонны ссориться с Францией ради королевы-матери и неугомонного Гастона Орлеанского. Не собираясь поддерживать мятежника, Испания предлагает обеим партиям свое посредничество. Между тем королева-мать продолжает свое путешествие. В Брюсселе ее встречают ружейным салютом. Центральная площадь «украшена и освещена с необычайной пышностью», приветственную речь произносит великий пенсионарий города. На другой день Мария Медичи посещает иезуитский монастырь, «где в ее честь устраивают всевозможные увеселения: танцы, музыку, фейерверк, фонтаны, бой диких зверей».

В начале сентября Мария Медичи и инфанта прибывают в Антверпен. Город торжественно иллюминирован. Обе государыни присутствуют на ярмарочном шествии, которое было умышленно отложено до их приезда, а иезуиты дают в их честь представление — трагедию. Дамы наносят визит Рубенсу в его особняке на Ваппер, ван Дейку, который ненадолго вернулся в свой родной город и воспользовался случаем, чтобы написать великолепный портрет королевы-матери, и, наконец, посещают «прекрасную типографию Плантена, репутацию которой поддерживает и подкрепляет своей славной деятельностью Балтазар Моретус», — он-то и издает описание празднеств, организованных по всей стране в честь Марии Медичи. Это напыщенное описание принадлежит де ла Серру, состоящему в свите королевы и именующему себя «историографом Франции».

Как и полагается наемному слуге, де ла Серр — заядлый льстец. Антверпен привел его в восторг: «Если бы я вздумал рассказать вам о доброте и приветливости его жителей, которых во время длительного пребывания в их городе мне пришлось хорошо узнать, я должен был бы вместо этих коротких строк оставить читателям целый том. Но недостаток времени и досуга лишают меня такой возможности, поэтому я засвидетельствую лишь, что этот народ самый гостеприимный по отношению к чужеземцам, самый истовый в своей вере и самый преданный своему королю из всех, кого мне приходилось видеть».

Не менее лестно отзывается де ла Серр о «господине Рубенсе», но при этом так восхваляет ван Дейка, что становится совершенно очевидно, кому отдают предпочтение Мария Медичи и ее приближенные.

«Королева захотела увидеть все замечательные сокровища живописи, которые собраны в доме господина Рубенса. Искусство этого человека, редкостное и великолепное, составляет все же отнюдь не самое главное его достоинство: его государственный ум, его суждения о политике столь возвышают его над его положением, что плоды его осмотрительности не менее достойны восхищения, нежели плоды его кисти. Ее величество с великим удовлетворением осматривала живое чудо его картин, для коих краски смешивало, как видно, само восхищение, ибо зритель не устает дивиться их красоте и совершенству.

Но из любви к правде я не могу не рассказать, что господин ван Дейк превзошел всех великих художников, которые дерзновенной рукой когда-либо осмеливались запечатлеть королеву, ибо, скажу, не кривя душой, никогда не сможет искусство так правдиво изобразить царствующее величество, как это сделал он на своем новом портрете. Говорят, что Апеллес заимствовал прекрасные черты различных лиц, дабы потом написать совершенную красоту под именем Елены, но этот более искусный художник дал нам возможность увидеть всю мирскую красоту в одном портрете королевы, ничего не заимствуя у природы, кроме дара внушать восторг своим искусством. Ее величество оказала художнику честь своим посещением и увидела у него в доме зал Тициана, иначе говоря, все шедевры великого мастера. Но я осмелюсь утверждать без лести, что господин ван Дейк вскоре разделит с Тицианом его славу, ибо если тот замечательный художник был украшением своего века, то этот — являет собой чудо века нынешнего».

В продолжение двух месяцев королева-мать и инфанта остаются в Антверпене. Они присутствуют при отплытии флотилии, которая должна сделать попытку захватить остров Оверфлакке в Зеландии. Этот смелый план должен обеспечить испанцам базу на стыке Голландии и Зеландии.

Флотилия под командованием графа Иоанна Нассауского, двоюродного брата принца Оранского, — он перешел в стан врагов в результате любовной интриги — и принца Брабантского состоит из четырех десятков кораблей, на которых находится около шести тысяч солдат. Несмотря на благословение нунция, экспедиция кончается полным крахом: испанские корабли, атакованные флотом Маринуса де Холларе, частично потоплены, частично обращены в бегство. В течение нескольких минут испанцы оставляют в руках врага четыре тысячи пленников. В конце года Рубенс послан в Гаагу с тайным поручением вступить в переговоры с принцем Оранским. Эта миссия, «хотя и весьма секретная, вышла наружу к большому неудовольствию многих людей, которые знают, о чем идет дело», — отмечает французский посол. Впрочем, усилия Рубенса оказались напрасными.

Разочарование или усталость тому виной, но в апреле 1632 года Рубенс делает попытку отказаться от политической деятельности. Он возвращается в Антверпен. Он пишет, занимается своими частными делами. Его друг Жербье стал поверенным английского короля в Брюсселе, где у него возникли трения с приближенными принца Орлеанского. Рубенс утешает Жербье: «Я с сожалением узнал, что французы чинят Вам трудности в отношениях с Ее королевским высочеством и ее министрами. Ваша милость не должны принимать это близко к сердцу, ибо Ваша милость зависит только от своего короля. Но я понимаю, что это затрудняет Вашей милости отношения с Брюсселем!»