Борис Фрезинский - Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

• Название: Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
• Автор: Борис Фрезинский
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Политика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4448-0042-3

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.

В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…

Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

---

В то время как в Париже Эренбург переделывал «Книгу для взрослых», в Москве, в редакции «Знамени», читали ее первую редакцию. Рукопись встретили на ура и, даже не дочитав полученных 14 глав, телеграфировали автору: «Читаем книгу для взрослых радуемся как дети тчк Чертовски здорово тчк Нетерпением ждем оптимистического конца»[452]. Это было 7 марта. Через неделю, 13 марта, сотрудники журнала А. Тарасенков и С. Вашенцев писали Эренбургу:

«Ну вот и кончили читать Вашу замечательную книгу. Хочется от всего сердца сказать, что, на наш взгляд, это лучшая Ваша книга. В ней достигнута та естественность изображения и повествования, о которой, вероятно, каждый по-своему мечтает. То, как переплелись в этой книге судьбы реальных людей (Маяковский, Пастернак, Мейерхольд, Эренбург) с жизнью людей, созданных автором, придает ей удивительную лирическую убедительность»[453].

Замечания были незначительные; одно из них касалось «преувеличенного значения Хлебникова» и объяснялось бушующей кампанией против «формализма». Еще через неделю, 20 марта, зам. ответственного редактора «Знамени» С. Б. Рейзин, остыв от первых восторгов, написал Эренбургу большое письмо. Оно начиналось капитальными комплиментами:

«Книга эта — у меня нет никаких сомнений — написана кровью Вашего сердца. Она самая искренняя, самая взволнованная, самая душевная из всех Ваших книг, которые мне доводилось читать. В книге есть та естественность, которая всегда отличает произведение искусства от ремесленничества. Книга умная — и содержательная — Вам есть что сказать читателю. Я бы хотел назвать книгу Вашей исповедью, в которой Вы сводите суровые и окончательные счеты с Вашим прошлым — и все это наверняка для того, чтобы следующую Вашу книгу — я надеюсь, о дне четвертом или пятом нашей жизни — Вы могли бы написать на большом дыхании без оглядки назад».

Затем следовали сомнения:

«Но я не могу вот уже несколько дней отделаться от мысли, что — несмотря на весь оптимизм книги — в ней много грусти, точнее, я бы сказал, какой-то грустной иронии. Не потому ли эта грусть, что Вам пришлось блуждать по тропинкам, которые не помечены ни на одной, даже самой подробной, карте? Что Ваш послужной список — как Вы сами пишете — это список заблуждений? Или потому, что хотели Вы писать книгу о дне четвертом, — а надо о себе, без этого новых книг, более высоких, чем прежде, — не вышло бы?!.. В книге много горя и мало радости. Конечно, Вы, может быть, правы — в радости надо быть еще стыдливей, чем в горе, — но Вы сами знаете, как крепко тоскует наш читатель по книгам радостным»[454].

Эренбург получил это письмо 24 марта (так быстро в 1936 году работала международная почта!) и сразу же ответил на него:

«Если хотите, тема моей книги — героика. Я говорю о героическом воздухе. Я не учу Шестова или Кроля, я учусь у них. Мысль о том, что мой путь необходим, мне абсолютно чужда, это рассказ человека другого времени и особого устроения, рассказ, главным образом, об ошибках. Если я при этом не ползаю на животе и не кричу истошно „простите меня“, то только потому, что не считаю подобные формы связанными с героикой воздуха, о которой я писал. Я думаю, что оптимизм не отрицает трагических ситуаций, он только дает их преодоление. Для меня Шестов, Кроль, Павлик, даже Васса — люди не надломленные жизнью, никак не усложненные, но столкнувшиеся в разной степени и разной форме с горем и преодолевающие его (а Шестов и смерть) <…>. Я старался, как всегда, писать возможно яснее. Конечно, благодаря автобиографическому элементу эта книга не может быть понятна среднему колхозному читателю <…>. Но как бы высоко я ни ставил литературу, рассчитанную на миллионы, я не могу отказаться от литературы, требующей известной квалификации читателя»[455].

В этом же письме сообщалось о переработке рукописи, о том, что многое, насторожившее редакцию, уже снято.

Т.к. редакция «Знамени» подтвердила свое намерение печатать «Книгу для взрослых», ответ Эренбурга Рейзину был обстоятельным и взвешенным. Однако один совет Эренбург позволил себе оставить без ответа: «<…> я бы снял имена Бухарина, Карахана»[456] (имя замнаркома иностранных дел Л. М. Карахана упоминалось в 17-й главе, которую Эренбург исключил из книги). Н. И. Бухарин еще оставался главным редактором «Известий» и кандидатом в члены ЦК ВКП(б), публичную атаку на него еще только готовили втайне, а осторожный замредактора «Знамени» уже считал разумным вымарать его имя из готовившейся к печати рукописи.

Так случилось, что именно в это время (во второй половине марта 1936-го) Н. И. Бухарин приехал в Париж (Сталин отправил его в Западную Европу в составе группы по закупке архива Карла Маркса, и план этот был несомненно провокационным). Эренбург присутствовал на докладе Бухарина в зале la Mutualité, не раз с ним встречался, гулял по Парижу (до 6 апреля, когда уехал, в Испанию); естественно, что он рассказывал и о своей новой книге, более того, судя по письму к Мильман, Эренбург дал Бухарину прочесть рукопись «Книги для взрослых». (10 мая 1936 года он написал Бухарину, вернувшемуся перед Первомаем в Москву, прося его напечатать в «Известиях» отрывок из «Книги для взрослых» до выхода ее в майском номере «Знамени». Одновременно он писал Мильман: «Отрывок, если Н. И. хочет, пусть выберет сам: он роман читал»[457]. Понятно, что речь может идти лишь о рукописи, прочтенной в Париже; в Москву Бухарину Эренбург рукопись не посылал.)

Эпизоды с Бухариным и Сокольниковым остались в рукописи и были напечатаны в «Знамени»; их вырезали, не спрашивая разрешения автора, из готового тиража первого и единственного прижизненного издания «Книги для взрослых» уже в декабре 1936 года, когда Сокольников был в тюрьме, а Бухарин — фактически под домашним арестом.

Отрывки из «Книги для взрослых» появились 21 мая 1936 года в «Известиях», а через неделю вышел и пятый номер «Знамени», открывавшийся «Книгой для взрослых»; 21 июня «Книга для взрослых» была сдана в производство в издательстве «Советский писатель».

Первая рецензия на новую книгу Эренбурга принадлежала Анатолию Горелову; она написана в духе рапповских установок; книга Эренбурга названа в ней «печальным рецидивом старых навыков писателя». Рецензент отверг самый замысел автора, его попытку рассказать о своем жизненном пути: «Эренбург воспрянул, лишь только обратил взор от себя к героическим людям нашей социалистической эпохи. Эренбург снова начал дрейфовать, лишь только от теплого течения жизни ушел во льды своего интеллигентского прошлого». Говоря о мемуарной части книги, критик утверждал, что «получилось много интеллигентов, кабаков и мало подлинной революции». Рецензия кончалась так: «Следует предостеречь Эренбурга, полезного писателя, блестящего памфлетиста, журналиста большого и острого дарования»[458]. 22 июля сотрудники «Знамени» информировали Эренбурга:

«В ближайшем номере мы хотим дать статью о „Книге для взрослых“. Этой статьей мы собираемся нарушить заговор молчания вокруг Вашей книги <…>. Мнения о романе разные. И ругают и хвалят. И главное — читают. Критика настроена оппозиционно к роману. Пока это в порядке личных высказываний, так как в печати критики еще не высказывались. Точат перья»[459].

Обещанную статью написал Тарасенков[460]. Сказав, что «Книга для взрослых» Эренбурга — «может быть, одна из самых искренних, самых взволнованных книг из всех, которые он написал», Тарасенков не согласился с Гореловым, обвинившим «Книгу для взрослых» в эгоцентризме, в том, что писатель слишком сильно занят своей личностью, что после оптимистических романов «День второй» и «Не переводя дыхания» Эренбург так много пишет о грусти, о своих муках, о тяжести преодоления прошлого. Вместе с тем Тарасенков признавал, что «Книга для взрослых — не роман, а скорее книга лирических мемуаров о себе и времени, в которой условные литературные герои сегодняшнего дня — лишь аргументы для выводов и утверждений автора о силе молодости и оптимизма людей современного социалистического общества». И тут критик вынужден был согласиться, что в книге есть «явная художественная диспропорция: часть историко-повествовательная, мемуарно-самокритическая в ней сильнее романно-беллетристической».

Критика «Книгу для взрослых» не приняла. Заголовки статей оказались осуждающими: «Дрейф в прошлое», «Книга для немногих», «Литература о себе», «Подражание жизни». Предполагались статьи и в защиту «Книги для взрослых» (в «Известиях», «Комсомольской правде»), но они не прошли.

Почему «Книга для взрослых», вызвавшая интерес интеллигентного читателя, была критиками встречена в штыки? Первая причина, надо думать, в том, что критики не того ждали от Эренбурга. Имя Карла Радека уже было проклято, но его установка еще жила в их умах, потому после «Дня второго» критики ждали следующих «дней». Повесть «Не переводя дыхание» эти ожидания полностью оправдала, и следующая книга должна была реализовать мечту, понятно, несбыточную. Вторая причина, как кажется, заключалась в мемуарной основе нового произведения. Страна вступала в эпоху безымянного прошлого, а «Книга для взрослых» была нашпигована именами — в ней были Бухарин и Сокольников, Бабель и Мейерхольд, Тициан Табидзе и Паоло Яшвили (чьи судьбы уже предрешались), Хлебников и Андрей Белый, Волошин и Вячеслав Иванов, Макс Жакоб и Аполлинер, Модильяни и Пикассо, Мальро и Андре Жид (на которых наложили долговременный запрет). Эренбург, правда, предупредил читателя, что не говорит всей правды (в 1936 году он уже не мог, скажем, рассказать о том, как жил в Вене у Л. Д. Троцкого, как встречался и дружил с Борисом Савинковым, о встречах с эмигрантами Цветаевой и Замятиным), но и написанного было достаточно, чтобы критиков напугать. Все шло к тому, чтобы говорить о прошлом только готовыми клише грядущего сталинского «Краткого курса ВКП(б)». Эренбурговские мемуары выглядели на этом фоне достаточно дерзко.