Борис Фрезинский - Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

• Название: Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
• Автор: Борис Фрезинский
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Политика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4448-0042-3

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.

В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…

Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

---

Идея получить «командировку» за границу для работы над романом осуществилась благодаря все тому же Н. И. Бухарину. Неизвестно, было ли в представленной Эренбургом заявке то, что Бухарин в 1923-м в предисловии к первому советскому изданию «Хуренито» назвал «рядом смешных и отвратительных сторон жизни при всех режимах»[135], но сатирическая направленность будущей книги несомненно пришлась Бухарину по душе, и ГПУ выдало Эренбургу загранпаспорт. Ожидая в Риге французской визы, автор будущих «Необычайных похождений Хулио Хуренито» издал там книжицу своих новых стихов; приложенный к ней список его изданных книг был пополнен такой строчкой: «„Жизнь и учение Хулио Хуренито“ (готовится)» — продуманному роману еще только предстояло быть написанным.

Из Парижа Эренбурга выслали через 18 дней по доносу одного из писателей; поселиться удалось в Бельгии. Не «Ротонда», а отель «Курзал» в приморском городке Ла-Панн стал тем местом, где в июне — июле 1921 года роман был наконец написан. «Я работал с утра до поздней ночи… — вспоминал Эренбург, — писал как будто под диктовку. Порой уставала рука, тогда я шел к морю. Неистовый ветер валил стулья на пустых террасах кафе. Море казалось непримиримым. Этот пейзаж соответствовал моему состоянию: мне казалось, что я не вожу пером по листу бумаги, а иду в штыковую атаку»[136].

Роман был написан за 28 дней.

Этим романом началась новая, уникальная для тогдашнего русского литературного мира полоса жизни действующего писателя Ильи Эренбурга: на Западе, но с советским паспортом. Она продолжалась почти 20 лет, приносила победы и горести, благополучие и лютое безденежье, почти полную свободу и литературные обязанности. Это была жизнь, которой одни завидовали, другие ее осуждали, жизнь, на которую ссылался Замятин, прося Сталина отпустить его в Париж, жизнь, за которой всегда присматривала Москва — иногда сочувственно, иногда очень опасно. Стратегический ее план был прост: жить и свободно работать на Западе, имея реальную возможность приезжать в СССР и там постоянно печататься. Привлекательность такого плана была очевидна сразу. Практическая нереализуемость этого плана выяснилась очень скоро. Эренбург все же надеялся на его осуществимость, и не потому, что не понимал «специфики» режима, установившегося в России, — многие его несообразности он как раз представлял себе хорошо. Вернувшись в Москву осенью 1920 года, он знал, что реальной альтернативы большевистскому строю нет — большевики победили, и большинство населения их не отторгло. Те романтические надежды на демократический путь развития России, осуществление которых он связывал с белым движением, с этим же движением и рухнули. Восемь лет, проведенные в эмиграции (1909–1917), были ему памятны, и снова стать эмигрантом, на сей раз без какой-либо надежды на возвращение в Россию, без права там печататься, без связей со страной и ее людьми, — этого Эренбург для себя допустить не мог и не желал. Не только горькое разочарование в реальном белом движении и его поражение привели Эренбурга в Москву, но и эта невозможность жить без связи с Россией. Он очень надеялся, что «стратегическое партнерство», если пользоваться теперешним клише, возможно и будет должным образом оценено. Однако медленно, но верно страна от диктатуры идеологической и классовой шла к диктатуре тотальной, и такого поворота Эренбург, надо думать, не предвидел. «Стратегическое партнерство» оставалось возможным, но уже на других, существенно более жестких условиях и без гарантий со стороны власти. Вопрос о новом стратегическом решении вынужденно встал перед Эренбургом позже, в 1930–31 годах, а в 1921-м он надеялся, что все получится и так — собирался сатирически писать о том на Западе, что будет интересно в СССР, и писать о советском опыте — интерес к которому у левой, и тогда весьма массовой, интеллигенции на Западе был достаточно пылким, — но писать так, чтобы это печатали и в СССР, где, как он считал, жил его основной читатель. Сохранение этой, советской аудитории и мыслилось непременным условием пребывания Эренбурга на Западе. Русская же аудитория на Западе была у Эренбурга скорее куцей, взаимоотношения с эмиграцией становились все более враждебными, возможность издаваться в переводах на европейские языки — финансово эфемерна. Так что работать «в стол» тогда означало для Эренбурга литературную смерть — он так работать не мог в силу своей психологической природы. Как точно описал специфику его литературного дара Евгений Шварц: «Жить искренне, жить теми интересами, что выдвинуты сегодняшним днем, и писать о них приемами искусства сегодняшнего дня!»[137] (Тут заметим к слову, что сам Эренбург в частном письме еще 14 мая 1922 года написал о «Хуренито», что это — «сегодня о сегодня»[138].)

В любом случае, литературные планы в 1921 году переполняли Эренбурга, и роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников» был написан, что называется, на одном дыхании.

2. О «Хулио Хуренито»

Издать «Хулио Хуренито» удалось лишь после переезда автора осенью 1921 года в Берлин. Книга вышла в издательстве А. Г. Вишняка «Геликон» в начале января 1922-го тиражом 3000 экземпляров. К маю в Берлине разошлись 2000 книг, а в Россию через границу просачивались лишь считанные экземпляры. В Петрограде «Хулио Хуренито» первой получила от Эренбурга его друг поэтесса Елизавета Полонская. С рефератом о романе она выступила 23 октября 1922 года в Вольной философской ассоциации («Вольфила»). Слушателей собралось много, но во время чтения начал тускнеть свет, и реферат сорвался бы, если б не Ю. Н. Тынянов, сумевший в сумерках прочесть выбранные Полонской отрывки из романа. Вот как вспоминала тот вечер Полонская 21 сентября 1961 года в письме Эренбургу:

«Ты прислал мне „Хулио Хуренито“ и Иванов-Разумник (глава Вольфилы. — Б.Ф.) упросил меня прочесть доклад об Эренбурге и Хуренито. Я сказала: могу только пересказать роман подробно. Он согласился, и я пересказала. Было много народу, Сологуб, Замятин, Зоргенфрей, серапионы, какие-то критики. Комната была освещена плохо, кухонной керосиновой лампочкой у меня и коптилкой на столе президиума. Пошли споры. У меня заболели глаза, и я больше не могла читать отрывки из книги»[139].

Дополнение об этом вечере в книге ее воспоминаний: «Было много разговоров, но общее впечатление сводилось к тому, что каждый должен прочесть роман Эренбурга… После доклада Тынянов проводил меня до дому, и я дала ему роман Эренбурга на несколько дней»[140]. «Появление „Хулио Хуренито“ памятно всем, — свидетельствует В. А. Каверин. — На два или три экземпляра, попавших в Петроград, записывались в очередь на несколько месяцев вперед — в две-три недели Эренбург стал известен»[141]. В Петроград поступило немало экземпляров берлинского издания романа для продажи, но все они (не исключено, что по указанию Зиновьева, знавшего Эренбурга в Париже 1909 года и хорошо запомнившего его сатирические журналы) были конфискованы ГПУ, о чем 5 декабря 1922 года Эренбург жаловался в Москву влиятельному тогда критику, президенту Государственной академии художественных наук П. С. Когану[142].

В своем первом романе, отвергая буржуазный миропорядок, Эренбург оставался еретиком и, повествуя о русской революции — показывая ее несообразности, он издевался над ними с той же остротой, как над французской демократией и папским престолом, над необузданностью итальянцев и законопослушностью немцев, над всхлипываниями русской интеллигенции и американской деловитостью, над красноречием социалистических партий, несостоятельных перед натиском национализма, и штампами большевистской печати, над элитарным искусством и конструктивизмом для масс, над буржуазным браком и собственными стихами из книги «Молитва о России». (К слову сказать, заметим, что, не принимая оценки прошлого в мандельштамовском «Шуме времени», Марина Цветаева писала в 1926-м: «Возьмем Эренбурга — кто из нас укорит его за „Хулио Хуренито“ после „Молитвы о России“. Тогда любил это, теперь — то. Он чист. У каждого из нас была своя трагедия со старым миром…»[143].)

Шесть учеников Хулио Хуренито — американец мистер Куль, свято верящий в доллар и Библию; француз мосье Дэле, типичный буржуа; немец Карл Шмидт, помесь националиста с социалистом; итальянец Эрколе Бамбучи, босяк и бездельник; русский интеллигент и зануда Алексей Спиридонович Тишин; африканец из Сенегала, наивный дикарь Айша — яркие, фельетонно заостренные типажи, социокультурное среднее своей среды. Они объясняют прошлое и предсказывают ближайшее будущее. Но есть еще один ученик — его зовут Илья Эренбург. Его биографии отданы произвольно отобранные, но реальные факты из жизни автора: год и место рождения; няня Вера Платоновна и родная тетя Маша; детские выходки — потом мы прочтем о них в его мемуарах; учеба в Первой московской гимназии; гимназическая любовь Надя; Париж, сочинение «Стихов о канунах» и отзывы Брюсова; чтение Леона Блуа; неудавшаяся попытка в 1913-м податься в католические монахи, а в 1914-м — записаться добровольцем на фронт; корреспонденции в «Биржевку»; погром в Киеве и налет на квартиру его тестя доктора Козинцева; «Крымские раздумья»; заключение в ЧК и работа в театре Дурова. И в его портретной характеристике — бесстрашной до самоуничижения — выписан «слабый, ничтожный, презренный» седьмой ученик Хулио Хуренито: «Илья Эренбург, автор посредственных стихов, исписавшийся журналист, трус, отступник, мелкий ханжа, пакостник с идейными, задумчивыми глазами»[144]. Это, разумеется, не автопортрет, но это язвительный автошарж. Помнил ли писатель, выписывая этот шарж, что все ученики Хуренито — национальные типы? И что каждый из них должен быть в наиболее ярко и шаржированно выписанной его черте узнаваем современниками как тип? И мы правда угадываем в Куле — американца, в Дэле — француза, в Бамбучи — итальянца, в Шмидте — немца, а в Тишине — русского. И, непохожие друг на друга, эти шесть учеников в главе книги «Пророчество Учителя о судьбах еврейского племени» одинаково отвечают на вопрос Хуренито, какое слово из двух («да» или «нет») они бы для себя выбрали. Они все отвечают: «да». И только ученик Илья Эренбург отвечает: «Учитель, я не солгу вам — я оставил бы „нет“». Этот выбор для автора настолько значимая и весомая характеристика человека, что он не убоялся описать его откровенно уничижительно. Словом «нет» автор исчерпывающе представляет ученика-еврея и тут, пожалуй, нечего прибавить, хотя с тех пор на эту тему написано очень много слов…