Александра Юрьева - Из Харькова в Европу с мужем-предателем

• Название: Из Харькова в Европу с мужем-предателем
• Автор: Александра Юрьева
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7784-0418-2

В книге воспоминаний Александры Юрьевой, сопровождающихся комментариями историка Кирстен Сивер, рассказана история жизни наивной, невинной девушки из хорошей семьи; она в 1920-е годы оказывается вовлеченной в страшный процесс, когда судьбы людей ломались на глазах. Александра выходит замуж за норвежского военного Видкуна Квислинга, помогавшего Нансену в борьбе с голодом на Украине и в частности в Харькове. Он вывозит ее за границу, но оказывается впоследствии непорядочным человеком, который ведет в частной жизни двойную игру. Такую игру, впрочем, он ведет и в политической жизни — и впоследствии его уличают в шпионаже и казнят за измену родине. Само слово «квислинг», особенно в годы Второй мировой войны, приобрело значение «предатель». Рассказ Юрьевой похож на один из самых драматичных романов XX века. Мы видим одинокого, беззащитного человека, опутанного страшной сетью обстоятельств, которую, несмотря ни на что, в конце концов удается сбросить. Книга интересна всем, кто ставит вопросы перед историей и историями живых человеческих жизней.

---

Это объяснение казалось правдоподобным, так как Видкун опять не оставил мне обещанных денег на карманные расходы[114]. По словам Мары, он дал ей небольшую сумму, которой хватало лишь на содержание нас обеих в пансионе. Несмотря на это, я не могла не заметить со временем, что даже при нашем скромном денежном положении у нее, казалось, был неиссякаемый источник наличных денег для ее собственных нужд.

Я оказалась под полным контролем Мары. Мое прежнее убежище у мадам Глайз превратилось в тюрьму. У меня не было никаких секретов, потому что Мара входила в мою комнату в любое время дня и ночи, словно хотела поймать меня на чем-то. Насколько это было возможно, я продолжала жить так, как привыкла, несмотря на то, что Мария следила за моей перепиской, за каждым моим шагом. Я до сих пор озадачена ее поведением, но, возможно, она надеялась застать меня с мужчиной (что было маловероятно, поскольку в то время я и думать не могла о мужчинах и сексе), или ей было интересно знать, с кем из России я веду переписку и какие у меня связи в Париже. Все эти предположения имели основания.

Капризы Мары не давали мне возможности заниматься своими обычными делами. Я не могла читать, так как она постоянно болтала, мешая мне сосредоточиться, когда я читала днем, и если же я пыталась читать в кровати перед сном, Мару беспокоил свет. Она никогда ничего не читала, кроме газет время от времени. Моя переписка, которая была единственной связью с моим прошлым и Видкуном, превратилась в ежедневное испытание моих нервов. Практически невозможно было получить или отправить письмо без ведома Мары. Я хотела сохранить письма от мамы, от моих друзей и Видкуна, но нужно было избавляться от них после прочтения, поскольку у меня не было ни ящика, ни сундука с замком, и я не могла ничего спрятать от Мары. Когда я писала письмо, часто Мара заглядывала через мое плечо.

Видкун, безусловно, знал о происходящем, так как каждый раз просил уничтожать его письма. Хотя письма от него все еще приходили достаточно регулярно, они становились все короче, и все то время, которое Мара пробыла у меня, он придерживался в них общих тем. Видкун жаловался, что он очень занят, но никогда не рассказывал, чем именно. Он постоянно уверял меня, что вскоре мы все будем вместе, и что все будет прекрасно, также он часто писал, чтобы я и Мара сблизились и стали хорошими подругами.

Однако его показной оптимизм не имел ничего общего с его реальным взглядом на сложившееся положение. Если он считал, что все так хорошо, то почему я находилась под надзором Мары, почему он изолировал меня еще больше, сделав невозможной связь с его кузиной Вивеке, моим самым близким другом в Осло, которая была в Париже в то же самое время. Спустя много лет я узнала, что именно этого он и хотел. Я не только не знала о пребывании Виви в Париже, но и Виви, как и вся ее семья и друзья, не были осведомлены о моем местонахождении. Если бы я знала тогда, что она рядом, я бы прошла весь Париж пешком, лишь бы найти ее и побеседовать о том, что происходит. Я нуждалась в доказательствах, что реальный мир все еще существует.

Хотя мое поведение не давало поводов для подозрений, все же постоянное присутствие Мары дало свои результаты. Мои нервы были совершенно расшатаны из-за потери частной жизни и контроля над своей судьбой — всего, кроме собственных мыслей. Без Мары я никуда не могла уйти, и она повсюду брала меня с собой. Она говорила, что ей нужно сменить обстановку, поскольку в пансионе мадам Глайз ужасно скучно, но мне было ясно, что она просто чувствовала себя неловко среди других обитателей пансиона. Кроме того, они говорили на языке, которого Мара не понимала. Они были моими друзьями и открыто выражали свое удивление и негодование по поводу моего явно ухудшившегося положения. Когда ее отношение ко мне стало более очевидным, они демонстрировали свою солидарность со мной и избегали общения с Марой при любой возможности.

Мои друзья не знали о «новой» девичьей фамилии Мары, потому что я никому не говорила об этом. Когда Мара по возвращении в Париж стала пользоваться фамилией Квислинг, сначала осторожно и главным образом за стенами пансиона, это вызвало некоторое недоумение у тех, кто совсем недавно знал ее под фамилией Пасешникова. Бывало, что нас обеих представляли новым знакомым как госпожа Квислинг и госпожа Квислинг, и сразу возникали неизбежные вопросы, но Мара объясняла, что мы состоим в родстве по браку с мужчинами Квислинг. Я находилась в таком подавленном состоянии, что мне нечего было добавить к этому.

Моя подруга Види в то время уже имела достаточное представление о моих семейных проблемах, и поскольку она была хорошо знакома с моим образом жизни, вкусами и привычками, то отлично понимала, в каком я была напряжении из-за постоянного присутствия Мары. Види невзлюбила Мару с самого начала и теперь относилась к ней крайне сдержанно. Она не вмешивалась в мои дела, но если мы оставались наедине, то Види спрашивала, как мои дела, ничего ли мне не нужно и не нуждаюсь ли я в какой-либо помощи. Каждый раз я отрицательно качала головой, помня данное Видкуну обещание всегда молчать. «Нет, спасибо, дорогая Види, у меня все хорошо, пожалуйста, не беспокойся. Я думаю, что справлюсь со своими проблемами сама».

Хотя Мара чувствовала холодное отношение к ней Види и других жильцов, было заметно, что это не слишком ее беспокоило. Она была в восторге от парижских магазинов, покупала себе все, что хотела, и могла часами примерять платья, костюмы, туфли и белье. Когда Мара расхаживала по нашей комнате в своей белой шляпке и грязном халате перед тем, как лечь спать или уйти куда-то, она производила неприятное впечатление. Но на людях она выглядела аккуратной. Ее прическа и макияж всегда были в порядке, она была в идеально выглаженной одежде, которая гармонировала с туфлями и сумкой. Одним словом, выглядела прекрасно и хорошо себя держала.

Я никогда не говорила с ней о Видкуне, даже когда она заговаривала о нем сама. Когда Мара говорила о нем, ее тон становился пренебрежительным, и все указывало на то, что она не уважала и не боялась его. А я держала свой язык за зубами.

Постороннему наблюдателю мы казались самыми близкими подругами, так как повсюду ходили вместе. К тому же в то время я ничего не знала о том, что происходило за моей спиной и, конечно, не могла заглянуть в будущее, поэтому меня утешала мысль, что я, а не она, все еще жена Видкуна. Это позволяло мне поддерживать с ней корректные отношения, что было необходимо, учитывая то, что мы жили в одной комнате. Бесполезные разногласия превратили бы мою жизнь в настоящий ад. Но я чувствовала, что с каждым днем, прожитым таким образом, мои силы постепенно покидали меня, и мои друзья в пансионе видели это и волновались за меня.

Как-то я была одна в комнате, читая одну из двух ежедневных русских газет, издаваемых в Париже, а Мара рассматривала рекламу в той же газете и постоянно прерывала меня замечаниями о том, что эти объявления рассказывали о жизни белоэмигрантов за границей. Вдруг она встала и заявила, что ей очень захотелось хорошей русской еды. Вырвав страницу с названиями и адресами русских ресторанов, разбросанных в ту пору по всему Парижу, она сказала, что мы должны начать посещать их немедленно. Первый русский ресторан, в который мы отправились, находился недалеко от пансиона. Он был небольшим, но с замечательной кухней, они очень гордились своим поваром, который прежде работал при царском дворе. В то время, вероятно, были сотни парижских поваров, которые с разной степенью правдивости уверяли, что в прошлом они готовили еду для царя или для какого-нибудь великого князя. По крайней мере во многих русских ресторанах было хорошее меню. Куда бы мы ни ходили, мы всегда съедали слишком много. Эти русские рестораны привлекали Мару не только очень вкусной едой, но и тем, что там она могла говорить на своем родном языке. Впервые в жизни Мара оказалась среди людей, которые были знамениты и занимали высокие посты в старой России. Сначала я думала, что ей просто нравилось новое окружение, но сейчас, когда я знаю значительно больше, мне кажется, что она искала людей, которых «Трест» надеялся заманить в свою ловушку. Если Мара рассчитывала узнать о моих «подозрительных» контактах, то вскоре она разочаровалась, потому что я никогда не встречала там своих знакомых из России.

Естественно, не все, кто говорил о своем благородном происхождении, были таковыми на самом деле, но в этой первой волне эмиграции в основном были выдающиеся люди, которые потеряли все во время революции и бежали за границу. Все в них говорило о прежней привилегированной жизни: их простые и элегантные манеры, знание иностранных языков и многое другое. Организаторам «Треста» было известно, что некоторые из этих людей принимали активное участие в подпольной работе, направленной на освобождение России от советского режима.