Павел Куприяновский - Бальмонт

• Название: Бальмонт
• Автор: Павел Куприяновский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03663-5

Мало кто из поэтов испытал при жизни такую феерическую славу, как Константин Бальмонт (1867–1942), по ревнивому замечанию В. Брюсова, «десятилетие нераздельно царивший в русской поэзии». Прославившая его книга «Будем как Солнце» призывала к жизни радостной, светлой, яркой, дерзкой. И его жизнь была такой: ранняя слава, бурные влюбленности, путешествия в экзотические страны, несколько вынужденных эмиграций и наконец последняя, превратившая «солнечного гения» в пасынка русской литературы едва ли не на полвека… И вместе с тем беспримерная работоспособность Бальмонта — поэтическая, прозаическая, переводческая — поражает воображение. П. В. Куприяновский и Н. А. Молчанова, исследователи творчества поэта, представляют на суд читателя первый опыт полного жизнеописания Бальмонта, «поэта с утренней душой».

знак информационной продукции 16+

---

Бальмонт совершенно не принял новой, «идиотской», по его выражению, орфографии. По поводу проводившейся в стране реформы языка он писал в одной газете: «Как возможно ломать какой угодно язык, тем паче великий русский! Ведь язык — это же не случайное сцепление звуков в случайном порядке, язык вырабатывается исторически, вместе с характером и душой народа. Может ли один человек упростить или же изменить во имя каких угодно принципов результат долгих веков? И во имя чего вся эта ломка!»

Вместе с тем Бальмонт не прекращал творческой работы как поэт и прозаик. Он подготовил несколько стихотворных книг, продолжал работать над книгой очерков об Океании, но многое осталось неизданным, в том числе стихотворный сборник «Тропинкой огня». В 1920 году вышли из печати сборники поэта «Перстень» и «Семь поэм». Об одной из «поэм» — «Воздушный остров» — он заметил, что «всё это не имеет ни малейшей связи с Россией». Бальмонт уходил от всего, что напоминало современность. Примечательны такие признания, которые по-своему характеризуют содержание сборников «Перстень» и «Семь поэм»: «Мне хочется написать новую книгу стихов, совершенно не связанную с Россией и действительностью. Мои новые стихи могли быть написаны скорее на планете Венера, чем на планете Земля». И чуть раньше: «Я совсем <…> в своей законной области — чистой лирике».

Сборник «Перстень» (издательство «Творчество»), включивший 45 стихотворений, во многом варьирует излюбленные бальмонтовские мотивы: «солнечности», любовного «пения грез», самоценности каждого «мгновения» жизни, «всевыразительности» стиха как способа проникновения в «тайну» мироздания. Не нов и сам образ «черного перстня с красным камнем» (давший название книге), который наделялся магической силой и выполнял функцию оберега. Поэта и раньше привлекала символика драгоценных камней, «красный камень» (рубин) стал для него знаком Солнца еще в 1900-е годы. Уместно вспомнить и название одного из разделов сборника «Литургия красоты» — «Черная оправа». Более всего в «Перстне» перекличек с «Сонетами Солнца, Меда и Луны»: обе книги сближает идея равновеликости большого и малого, человеческого и природного перед «Единым предвечным Лицом»:

Пред творческой мечтой ширококрылой
Равны — цветок лужайки, горный скат,
Орел и тигр, и мотылек, и гад.
……………………………………
Что бьется выразительней для слуха,
Мое ли сердце, взятое стрелой,
Или в прозрачной паутине муха?

Кроме того, «Перстень» (содержащий немало сонетов) завершал венок сонетов с одноименным названием, а среди «лучших стихов», «где очень мало слов», выделялся цикл «Паутинки», в котором Бальмонт впервые использовал форму моностиха.

Однако, если в «Сонетах Солнца, Меда и Луны» преобладала возвышенная, жизнеутверждающая интонация, «Перстень» выдержан в элегическом ключе, по признанию поэта, здесь «смешал красоту я с тоской». Обращаясь к главному символу веры — Солнцу, лирический герой как никогда остро ощущает свое одиночество:

        Вот я один. Клад утрачен мой ценный.
И хоть целое солнце заключаю я в сердце,
Разлюбив человека, я лишился Вселенной,
       Нет больше веры в единоверца.

(Солнце)

Печатью «усталости» отмечена интимная лирика («стократно я ранен любовью»), полнота любовного чувства представляется уже невозможной.

Но божески прекрасны мы лишь раз,
Когда весною любим мы впервые,
Мы на земле, но небом мы живые.
Тот пламень вдруг блеснул и вдруг погас.
Позднее — тьмы и света в нас смешенье.

(Перстень)

Теперь, умудренный опытом, он стремится передать «юному поэту», а также всем «детям мира» свое выстраданное знание того, «как возникает стих»:

Из черной глубины колодца
Воды испьешь ты самой свежей,
И самый звонкий возглас сердца
Из самой тягостной тоски.
Так возникает стих певучий…

(Как возникает стих)

Пожалуй, впервые появляется в поэтическом мире Бальмонта мысль о «творческом покое».

Ощущение призрачности жизни, существование на грани сна и яви — основной эмоциональный тон книги «Семь поэм» (издательство «Задруга»). Жанровые рамки большинства поэм по сути условны. Если «Встреча» и «Воздушный остров» — лирические поэмы, то «Оконце», «Зеркало», «Невеста», «Сказка» представляют собой циклы стихотворений, а «Змей» — венок сонетов. Сам Бальмонт, по-видимому, наиболее дорожил двумя поэмами, перепечатав их впоследствии в парижском журнале «Современные записки», — «Змей» (1920) и «Воздушный остров» (1921).

В поэме «Змей» слышится «эхо» прежних философско-эстетических раздумий Бальмонта, знакомых по сборникам «Будем как Солнце», «Злые чары» и другим книгам. «Змеиное» начало со всем комплексом его неоднозначной символики осмысляется теперь как основа развития природного и человеческого мира:

Змеится травка к Солнцу. И вздохнуть
Не может лес не змейно в вешнем часе.
Отлив змеи — в играющем атласе.
Волна змеей спешит переплеснуть.

Когда огонь любви чарует в теле,
В живой и мудрой храмине твоей,
Не Змей ли ворожит на том пределе…

Мотив ухода в мир «грез» с особой силой звучит в поэме «Воздушный остров», оформленной как «Семь сновидений». Кальдероновское утверждение «жизнь есть сон», запавшее в сознание Бальмонта еще в юности, здесь достигает кульминационной точки. Творческий «сад» поэта оказывается «островом», на котором он «один в безбрежном мире», и высшая реальность для него — сон:

В синеве безграничной, на ковре-самолете,
                               Выше царств и людей,
Я лечу озаренный, весь в ночной позолоте.
Я во сне. Я ли сон? Сон — и чей?

Книгу «Семь поэм» завершал лирический цикл «Сказка», в котором поэт как бы возвращается в мир детства, чистоты и гармонии с природой («все мы цветы», «все благовонны мы в час бытия»).

Разумеется, и «Перстень», и «Семь поэм» не имели сколько-нибудь заметного критического резонанса, в них скорее всего увидели «перепевы» прошлого, несозвучность поэзии Бальмонта новой эпохе.

Иное впечатление произвела его небольшая книжка в 30 страниц «Песня рабочего молота», сданная в Госиздат за полгода до отъезда во Францию и увидевшая свет в 1922 году.

При встрече с наркомом просвещения Луначарским в ноябре 1919 года Бальмонт в состоянии отчаяния пожаловался, что его дочь просит есть, а накормить ее нечем. 26 ноября Луначарский пишет заведующему Госиздатом В. В. Воровскому: «Мне кажется, что Бальмонт, написавший ряд превосходных сочинений, заслужил, по крайней мере, того, чтобы иметь кусок хлеба для своего ребенка». По предложению наркома Бальмонту увеличили гонорар, авансировали ряд изданий, в том числе сборники «Революционная поэзия Европы и Америки» и книжку «Песня рабочего молота», отдельные стихи из которой Бальмонт прочел Луначарскому. «Как ни странно, — пишет нарком в цитировавшемся письме Воровскому, — в них есть нити глубокого раздумья над совершившимся, которые нельзя назвать враждебными по отношению к перевороту. А рядом есть очень много превосходных стихов, так сказать, нейтрального живописующего или глубоко лирического характера».

Луначарский верно подметил, что ничего враждебного по отношению к новому строю в «Песне рабочего молота» нет. Более того, по названию книга становилась в один ряд с пролеткультовской поэзией, воспевающей индустриальный труд. Горький даже находил, что в ней поэт «громко прославлял большевиков, коммунизм и выражал восторг по поводу победы рабочего класса». На самом деле ни пролеткультовщины, ни прославления большевиков в книжке не было. В ней собраны стихи, прославляющие труд рабочего и крестьянина (стихотворение «Слава крестьянину»), выражающие сочувствие им, что было традиционным для Бальмонта. В сборник включены в основном ранние тексты, начиная со стихотворения 1899 года «Кузнец». Некоторые стихи написаны еще в 1905 году или как отклик на Февральскую революцию. В стихотворениях, помеченных 1919–1920 годами («Поэт — рабочему», «Имени Герцена», «Песня рабочего молота»), Бальмонт сопоставляет труд поэта с трудом рабочего и находит в них много общего. Молот должен ковать, созидать, творить — вот смысл названия сборника «Песня рабочего молота».

Не без определенного смысла Бальмонт включил в сборник два стихотворения с одним и тем же названием: «Поэт — рабочему». В стихотворении 1905 года поэт обращается к революционному пролетарию: «Я с тобой. Бурю я твою — пою». В стихотворении 1919 года под тем же названием никакого воспевания революционной бури уже нет. Теперь поэта тревожат классовая рознь, разделение, вражда, посеянная революцией между соотечественниками (шла Гражданская война), и он обращается к рабочему с укором: