Арнольд Джозеф Тойнби - Исследование истории. Том II: Цивилизации во времени и пространстве

• Название: Исследование истории. Том II: Цивилизации во времени и пространстве
• Автор: Арнольд Джозеф Тойнби
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-058077-4 (АСТ), 978-5-403-00865-5 (АСТ Москва)

Арнольд Джозеф Тойнби — знаменитый британский ученый, философ, публицист и политолог, автор одного из значительнейших исторических трудов XX века — двенадцатитомного «Исследования истории». Эта работа, вошедшая в золотой фонд мировой научной мысли, была переведена на все европейские языки и по сей день не утратила своей актуальности.

---

Центральные власти не больше стремились навязать эти перемены, чем местные власти примириться с ними. И те, и другие стали жертвами force majeure[331]. Тем не менее последствия были революционны, поскольку эти новые институты были высоко «кондуктивны». В предыдущем исследовании (см. т. II, часть 4) мы выяснили, что двумя ведущими чертами эпохи социального распада являются промискуитет и чувство единства. И хотя эти две психологические тенденции с субъективной точки зрения могут быть прямо противоположными друг другу, они соединяются, чтобы привести к сходному объективному результату. Этот господствующий дух эпохи вносит вклад в новые временные институты, быстро возводимые универсальными институтами с «кондуктивностью», сравнимой с той, что извлекают океан и степь не из человеческой психологической атмосферы, но из собственной физической природы.

«Как поверхность земли носит на себе все человечество, так Рим принимает все народы земли в свое лоно, словно реки, принимаемые морем». Так писал Элий Аристид, которого мы уже цитировали. То же самое сравнение привел автор данного «Исследования» в отрывке, написанном до знакомства с произведением Аристида.

«Автор лучше всего может выразить свое личное мнение об Империи в иносказании. Она подобна морю, вокруг берегов которого была натянута сеть из его городов-государств. Средиземное море на первый взгляд кажется жалкой заменой рек, которые образовали его своими водами. Те были живой водой, независимо от того, мутными они были или чистыми. Море же кажется соленым, неподвижным и мертвым. Однако как только мы начинаем изучать море, мы обнаруживаем и там движение и жизнь. Есть подводные течения, постоянно циркулирующие из одной части моря в другую. Вода же с поверхности, которая, как может показаться, исчезает в процессе испарения, на самом деле не исчезает, но опадает в других местах и в другое время года, утратившая свою горечь и вновь очищенная, в виде живительного дождя. И как только эти воды с поверхности моря испаряются, превращаясь в облака, их место занимают нижние слои, постоянно вытекающие из глубин. Само море находится в постоянном творческом движении, но влияние этой огромной массы вод простирается далеко за границы его берегов. Можно обнаружить, что оно смягчает крайности температуры, ускоряет рост растений и благоприятствует жизни животных и людей в удаленных континентальных районах, среди народов, которые никогда не слышали даже его названия»{86}.

Социальные движения, которые прокладывают свой путь через кондуктивного посредника в виде универсального государства, являются фактически и горизонтальными, и вертикальными. Примерами горизонтального движения является циркуляция лекарственных трав в Римской империи, согласно свидетельству Плиния Старшего[332] в его «Естественной истории», и распространение бумаги с восточной до западной оконечности Арабского халифата. Бумага, появившаяся в Китае и достигшая Самарканда в 751 г., уже к 793 г. достигла Багдада, к 900 г. — Каира, к 1100 г. — Феза (Фаса), располагавшегося почти в пределах видимости Атлантики, а к 1150 г. — Хативы на Иберийском полуострове.

Вертикальные движения иногда более неуловимы, но часто они оказываются гораздо важнее в своих социальных следствиях. Иллюстрацией этого является история сёгуната Токугава, который был универсальным государством дальневосточного общества в Японии. Режим Токугава взялся за изоляцию Японии от всего остального мира и в течение почти двух столетий успешно осуществлял этот политический tourde force (усилие). Однако он оказался бессилен остановить ход социальных перемен внутри самой изолированной Японской империи, несмотря на попытки придать феодальной системе, унаследованной от предшествующего «смутного времени», постоянные, жестко закрепленные формы.

«Проникновение денежной экономики в Японию… явилось причиной медленной, но неизбежной революции, достигшей своей кульминации в распаде феодальной формы правления и в возобновлении отношений с иностранными государствами после более чем двухвекового уединения. Двери открыли вовсе не ультиматумы, поставленные извне, но взрывы изнутри… Одним из первых результатов [действия этих новых экономических сил] явилось увеличение богатства у городского населения, которое было достигнуто за счет разорения самураев, а также крестьян… Даймё и их слуги тратили свои деньги на предметы роскоши, производимые ремесленниками и продаваемые торговцами, так что примерно к 1700 г. почти все их золото и серебро перешло в руки городского населения. Тогда они начали покупать товары в кредит. Вскоре они сильно задолжали торговому классу и были вынуждены закладывать или даже в принудительном порядке продавать свои заложенные рисовые поля… Злоупотребления и бедствия происходили все чаще и стремительнее. Коммерсанты стали посредниками при продаже риса, а затем начали спекулировать им… Выгоду из этого положения извлекал только один класс, а не все классы. Именно коммерсанты, в частности торговцы подержанными вещами и ростовщики, презираемый тёнин[333], или городские жители, теоретически могли быть убиты безнаказанно любым самураем за простое непочтительное слово. Их общественное положение все еще оставалось низким, однако в их руках были деньги, и они имели большое влияние. К 1700 г. они уже были самым сильным и самым предприимчивым элементом в государстве, а военная каста медленно утрачивала свое влияние»{87}.

Если мы рассмотрим 1590 г. — год, в который Хидэёси сломил последнее сопротивление своей диктатуре, в качестве даты основания японского универсального государства, то поймем, что потребовалось гораздо меньше столетия подъема нижних слоев воды с глубины на поверхность, чтобы произвести бескровную социальную революцию в обществе, которое преемники Хидэёси хотели заморозить до состояния почти платоновской неподвижности. Результат впечатляет еще больше, поскольку в культурном отношении универсальное государство сёгунат Токуга-ва было в необычайно высокой степени однородно.

Иллюстрации «кондуктивности» универсальных государств можно взять из любого другого примера, о котором у нас имеется достаточное количество исторических знаний.

2. Психология мира

Универсальное государство насаждается его основателями и принимается подданными в качестве панацеи от болезней «смутного времени». С психологической точки зрения, это институт для установления и поддержания согласия. И это верное средство для правильно диагностированного заболевания. Заболевание состоит в том, что дом разделен внутри себя, и этот раскол проходит в двух направлениях. Существует горизонтальный раскол между борющимися классами общества и вертикальный раскол между воюющими государствами. В процессе превращения в универсальное государство державы, которая является единственной уцелевшей в результате войн между местными государствами в предшествующую эпоху, первостепенная задача строителей империи заключается в установлении согласия с другими членами правящих меньшинств в местных государствах, которые были ими завоеваны. Тем не менее ненасилие — это такое душевное состояние и такой принцип поведения, который не может быть ограничен какой-то одной частью общественной жизни. Поэтому согласие, которого правящее меньшинство стремится достичь в своих внутренних отношениях, должно быть распространено и на отношения правящего меньшинства с внутренним и внешним пролетариата-ми, а также и на отношения с чуждыми цивилизациями, с которыми распадающаяся цивилизация вступает в контакт.

Это всеобщее согласие приносит пользу облагодетельствованным на самых различных уровнях. Хотя оно дает возможность правящему меньшинству до некоторой степени восстановить свои силы, оно вызывает еще больший соответственный прилив силы у пролетариата. Ибо жизнь уже покинула правящее меньшинство, и «все специи» согласия могут лишь «отсрочить разложение» — используя непочтительное замечание Байрона о теле короля Георга III[334]. В то же время эти самые специи служат удобрением для пролетариата. Соответственно, во время перемирия, установленного универсальным государством, пролетариат должен усиливаться, а правящее меньшинство — ослабевать. Терпимость, практиковавшаяся основателями универсального государства с целью прекращения раздоров между ними, дает внутреннему пролетариату шанс основать вселенскую церковь. В то же время атрофия воинственного духа у подданных универсального государства дает шанс внешнему пролетариату из варваров или соседней чуждой цивилизации вторгнуться и захватить власть над внутренним пролетариатом, который в политическом плане вынужден быть пассивным, каким бы активным он ни был в плане религиозном.

Относительная неспособность правящего меньшинства извлечь выгоду из условий, созданных самим этим меньшинством, иллюстрируется почти неизменной неудачей в распространении его собственной философии или «выдуманной религии» сверху. С другой стороны, удивительно наблюдать, насколько эффективно использует внутренний пролетариат мирную атмосферу универсального государства для распространения высшей религии снизу и в конечном счете для основания вселенской церкви.