Арнольд Джозеф Тойнби - Исследование истории. Том I: Возникновение, рост и распад цивилизаций.

• Название: Исследование истории. Том I: Возникновение, рост и распад цивилизаций.
• Автор: Арнольд Джозеф Тойнби
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-057736-1 (АСТ), 978-5-403-00862-4 (АСТ Москва)

Арнольд Джозеф Тойнби — знаменитый британский ученый, философ, публицист и политолог, автор одного из значительнейших исторических трудов XX века — двенадцатитомного «Исследования истории». Эта работа, вошедшая в золотой фонд мировой научной мысли, была переведена на все европейские языки и по сей день не утратила своей актуальности.

---

Странно, но если бы Тимур не повернулся спиной к Евразии и не направил бы свои войска на Иран в 1381 г., то нынешние отношения между Трансоксанией и Россией могли бы быть прямо противоположны тем, которые существуют в настоящее время. В этих гипотетических обстоятельствах Россия сегодня могла бы оказаться включенной в состав империи, по своим размерам почти такой же, как нынешний Советский Союз, однако с совершенно иным центром тяжести. Она могла бы оказаться в составе Иранской империи, в которой Самарканд управлял бы Москвой, а не наоборот. Эта воображаемая картина может показаться странной, поскольку реальный ход событий на протяжении четырех с половиной столетий был совершенно иным. Однако, по крайней мере, открылась бы столь же странная картина, если бы мы проложили альтернативный курс западной истории, исходя из предположения, что менее жестокое и фатальное отклонение военной мощи Карла Великого оказалось бы столь же гибельным для западной цивилизации, сколь отклонение Тимура — для иранской. По этой аналогии мы должны были бы изобразить, что Австразия подчинена венграм, а Нейстрия — викингам во мраке X столетия. Центр империи Каролингов оставался бы после этого под варварской властью вплоть до XIV в., пока не вмешались бы османы, для того чтобы навязать меньшее зло чужеземного господства над этими заброшенными окраинами западно-христианского мира.

Однако величайшее из разрушительных деяний Тимура обернулось против него же самого. Он обессмертил свое имя ценой вычеркивания из памяти потомков всякого воспоминания о делах, которые можно было бы вспомнить как хорошие. У многих ли народов христианского или исламского мира имя Тимура вызывает в памяти образ защитника цивилизации против варварства, приведшего духовенство и народ своей страны к тяжелой победе в результате длившейся девятнадцать лет войны за независимость? Для подавляющего большинства из них имя «Тимурленк» или «Тамерлан» ничего подобного не означает. Оно напоминает о милитаристе, совершившем столько ужасов на протяжении двадцати четырех лет, сколько последние пять ассирийских царей совершили за сто двадцать. Мы думаем о том чудовище, которое стерло с лица земли Исфару в 1381 г., возвело из двух тысяч пленников живой холм, а затем обложило его кирпичами в 1383 г. в Сабзаваре, сложило из пяти тысяч человеческих голов минареты в Зири в том же году, сбросило лурских узников в пропасть живыми в 1386 г., убило семьдесят тысяч человек и сложило из голов убитых минареты в Исфахане в 1387 г., убило сто тысяч пленников в Дели в 1398 г., заживо зарыло в землю четыре тысячи христианских воинов гарнизона Сиваса после их капитуляции в 1400 г. и построило двадцать башен из черепов в Сирии в 1400 и 1401 гг. В сознании людей, которые знают о нем лишь по подобным его делам, Тимур заставляет смешивать себя с великанами-людоедами из степи — Чингисханом, Аттилой и им подобными, против которых он вел священную войну в первую и лучшую половину своей жизни. Неразумная мания величия этого одержимого желанием убийства душевнобольного, чьей единственной мыслью было потрясти воображение человечества своей военной мощью и ее ужасным употреблением, блестяще выражена в гиперболе, которую английский поэт Марло вложил в уста своего Тамерлана:

«Сам бог войны мне уступает место
И во владенье мир передает;
Меня в доспехах боевых увидев,
Юпитер и бледнеет, и дрожит,
Боясь, что я столкну его с престола;
Моим победам отдавая дань,
Из рук не выпускают ножниц Парки
И мечется, изнемогая, Смерть…
Мильоны душ в тоске Харона ждут,
Толпясь на берегах безмолвных Стикса.
Я душами убитых переполнил
Элизий и Аид, чтоб обо мне
На небе и в аду гремела слава»{128}.

* * * 

Марк-граф обернулся разбойником

Анализируя деятельность Тимура, Карла Великого и последних ассирийских царей, мы обнаружили одно и то же явление во всех трех случаях. Воинская доблесть, которую общество развивает среди жителей своих границ для защиты от внешних врагов, подвергается гибельной трансформации в душевную болезнь милитаризма, когда она отклоняется из собственного поля действия в «ничейную землю», находящуюся по ту сторону границы, и обращается против собратьев внутри общества. С легкостью мы можем вспомнить и множество других примеров этого социального зла.

Мы вспомним о Мерсии, повернувшей против других английских «государств-наследников» Римской империи оружие, которое она отточила, выполняя свою первоначальную функцию в качестве пограничной полосы между Англией и Уэльсом. Вспомним об английском королевстве Плантагенетов, пытавшемся во время Столетней войны завоевать братское королевство Францию вместо того, чтобы заниматься своим собственным делом по расширению границ их общей матери — латинского христианства — за счет кельтской окраины. Вспомним и о норманнском короле Роджере Сицилийском[702], обращающем свою военную мощь на расширение владений в Италии вместо того, чтобы продолжать дело своих предков по расширению границ западного христианства в Средиземноморье за счет православного христианства и исламского мира. Подобным же образом микенские форпосты минойской цивилизации на Европейском материке злоупотребили доблестью, которую приобрели в противостоянии континентальным варварам, чтобы обратиться против своей матери — Крита — и разорвать его на части.

В египетском мире классическая южная граница в районе долины Нила непосредственно за Первым порогом тренировалась в военном деле для выполнения своего долга по сдерживанию нубийских варваров, обитавших в верховьях реки, только лишь затем, чтобы повернуться в противоположном направлении против общин внутри страны и установить при помощи грубой силы Объединенное царство двух корон. Этот акт милитаризма был изображен преступником со всей искренностью самодовольства в одном из самых ранних обнаруженных до настоящего времени письменных свидетельств египетской цивилизации. Палетка Нармера[703] показывает триумфальное возвращение верхнеегипетского военачальника из похода против Нижнего Египта. Раздутый до сверхчеловеческого роста, царь-завоеватель марширует позади ряда шагающих с важным видом знаменосцев к двойному ряду обезглавленных вражеских тел, в то время как внизу в образе быка он давит поверженных противников и разрушает стены укрепленного города. Соответствующая надпись, как полагают, перечисляет добычу в 120 000 пленников, 400 000 голов крупного рогатого скота и 1 422 000 овец и коз.

В этом отвратительном произведении архаического египетского искусства мы видим, как трагедия милитаризма разыгрывается вновь и вновь со времен Нармера. Возможно, наиболее тяжелым из всех представлений этой трагедии было то, виной которого явились Афины, когда они превратились из «освободителя Эллады» в «город-тиран». Это афинское отклонение накликало не только на сами Афины, но и на всю Элладу непоправимую беду в виде Афино-Пелопоннесской войны. Военная сфера, которую мы рассматривали в данной главе, наилучшим образом проливает свет на исследование роковой цепочки κόρος — ϋβρις — άτη, поскольку военное искусство и доблесть являются опасным оружием, способным причинить смертоносный ущерб тем, кто неправильно им пользуется. Однако несомненно истинное относительно военного действия истинно и по отношению к другим видам человеческой деятельности в менее опасных сферах, где пороховая цепь, ведущая от κόρος через ϋβρις к άτη, не столь взрывоопасна. Какую бы человеческую способность или сферу ее применения мы ни взяли, предположение о том, что раз эта способность оказалась подходящей для исполнения ограниченной задачи в пределах ее собственной сферы, то можно считать, что она породит некое неумеренное действие при другом стечении обстоятельств, является не чем иным, как интеллектуальным и нравственным отклонением и никогда ни к чему не приведет, кроме как к некоторому бедствию. Сейчас мы должны перейти к рассмотрению примера, на котором видно действие той же самой последовательности причины и следствия в невоенной сфере.

7. Опьянение победой: папский престол

Одной из наиболее общих форм, в которых представлена трагедия κόρος — ϋβρις — άτη, является опьянение победой, будь эта борьба, в которой выигрывается роковой приз, войной армий или конфликтом духовных сил. Оба варианта этой драмы можно было бы проиллюстрировать примерами из истории Рима: опьянение военной победой в период надлома Республики во II в. до н. э. и опьянение духовной победой в период надлома папства в XIII в. н. э. Однако поскольку мы уже рассматривали вопрос о надломе Римской республики в другой связи, то мы ограничимся здесь последней темой. Глава, интересующая нас в истории папского престола, этого величайшего из всех западных институтов, началась 20 декабря 1046 г. с открытия Собора в Сутри[704] императором Генрихом III и закончилась 20 сентября 1870 г. занятием Рима королем Виктором Эммануилом.