Михаил Ботин - За свободу Испании

• Название: За свободу Испании
• Автор: Михаил Ботин
• Издательство: "Советская Россия"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Книга генерал-майора артиллерии в отставке, доктора военных наук М. П. Ботина посвящена испанским событиям 1936-1937 годов, войне с фашизмом, активным участником которой он был в то время. Автор, командовавший группой зенитных батарей, описывает героические подвиги советских специалистов-добровольцев, их боевую дружбу с испанскими патриотами, бескорыстную помощь советского народа Испанской республике.

В последних главах рассказано о том, как во время Великой Отечественной войны использовался боевой опыт, полученный в Испании, а также о встречах после войны с участниками интербригад, 50-летие со времени образования которых исполняется в 1986 году.

---

Действия зенитчиков в этот день помогли передовым батальонам испанской дивизии Листера развить свой успех в районе Сан-Мартин де ла Вега. Эта дивизия наравне с интернациональными бригадами в боях на реке Хараме проявила высокие боевые качества. Ее командир Энрике Листер умело руководил частями в кровопролитных боях за овладение важной в тактическом отношении высотой Эль Пингаррон.

По своему происхождению Листер был выходцем из семьи испанских рабочих-каменотесов. Из-за своих коммунистических убеждений Энрике некоторое время находился в политэмиграции в Советском Союзе и работал бригадиром забойщиков на строительстве Московского метрополитена. С начала фашистского мятежа в Испании он вернулся на свою родину. По поручению ЦК Испанской компартии Листер сформировал и возглавил знаменитый Пятый Коммунистический полк.

Спустя некоторое время Листера назначают командиром 1-й испанской бригады, отличившейся в ночном бою при овладении важной высотой под Мадридом — Сьерра де лос Анхелес (высота Ангелов), а в сражении на реке Хараме он уже командует дивизией. Человек сильной воли, твердого характера, мужества, личной храбрости и незаурядного воинского таланта, он не терпел постоянного вмешательства и опеки. С Листером не легко было работать Р. Я. Малиновскому, назначенному его советником. Надо было, рассказывал впоследствии Родион Яковлевич, приспосабливаться к характеру Листера, мягко, в ненавязчивой форме, без ущемления авторитета командира дивизии, подсказывать ему наиболее рациональные решения. Камарада Малино (псевдоним Малиновского) много внимания уделял работе непосредственно в частях и подразделениях дивизии, что не могло не сказаться на успехе их боевых действий.

...На пункте управления зенитной артиллерии раздается звонок полевого телефона. Дежурный телефонист подзывает меня к аппарату, и я, услышав глуховатый голос Петровича (псевдоним К. А. Мерецкова), докладываю:

— У телефона лейтенант Ботин...

В ответ слышу:

— С задачей справились, передайте личному составу чехословацкой зенитной батареи нашу благодарность, представьте Майеру для поощрения фамилии отличившихся зенитчиков, а вас, лейтенант Ботин, поздравляю с внеочередным званием капитана, привет!

Отличительной чертой поведения советских добровольцев в сражении на реке Хараме, а впоследствии и в других боевых ситуациях было проявление дружеских, товарищеских чувств друг к другу и взаимной выручки. Эта черта советских людей вместе с их отвагой и мужеством воспринималась как пример бойцами-антифашистами других национальностей. Советские добровольцы в зависимости от обстановки использовали любую возможность для поддержания связи между собой как по телефону, так и путем личного общения.

В боях на Хараме советские командиры-зенитчики установили тесный контакт с республиканцами-танкистами. В широкой долине восточнее селения Мората-де-Тахунья шло сосредоточение подразделений интернациональной танковой бригады генерала Пабло. Здесь я познакомился с командиром танковой роты Дмитрием Погодиным.

— Ты, браток, прикрой нас, танкистов, понадежнее от фашистских авионов. Житья они нам не давали, пока мы сюда выдвигались,— просил Дмитрий Погодин, — а мы врежем фашистам по первое число, как только введут нас в бой.

— Давить их, фашистских гадов, будем, как клопов,— произнес Александр Беляев.— У наших танков пушки, а у них пулеметы. У нас танкисты кто? Орлы боевые! Ты слыхал о Поле Армане, как он расправился с фашистскими танками? Мы стараемся использовать его боевой опыт.

Эта задушевная беседа участников боев на Хараме положила начало нашей большой личной дружбе.

— Все, что можно будет сделать артиллеристам-зенитчикам для обеспечения безопасности танкистов, будет сделано, — обещал я своим фронтовым друзьям-соотечественникам.

В свою очередь, они мне обещали привезти с поля боя трофейное стрелковое оружие, которого у нас не хватало.

На Хараме танкисты были введены в бой у горы Эль Пингаррон. Ведомые командирами рот Погодиным и Цаплиным, республиканские танкисты смело врывались в боевые порядки озверелых фалангистов и марокканцев, давили их пулеметные гнезда, артиллерию, вели бой с итальянскими «ансальдо» и решили судьбу боя в пользу своей пехоты. Им нелегко доставался успех. На Хараме фашисты впервые ввели в бой немецкие противотанковые пушки, применявшие термитные снаряды, те пробивали даже крепкую броню советских танков Т-26. От них погибли командир танковой роты Павел Цаплин и командир взвода Георгий Селезнев, получившие посмертно звание Героев Советского Союза.

В сражении на реке Хараме единственным советским добровольцем-артиллеристом, находившимся в распоряжении Н. Н. Воронова, был Николай Гурьев — любимец не только Николая Николаевича, но и всех наших добровольцев. Колю Гурьева мы ценили как хорошего товарища и уважали за смелость и отвагу. Он сочетал в себе качества отличного артиллериста и разведчика важнейших целей в расположении противника. В подразделениях республиканской пехоты он выдвигался вперед, выявлял цели и безошибочно наносил их координаты на карту.

В один из дней напряженного боя на Хараме с ним произошло следующее. Увлекшись разведкой целей, он не заметил, как оказался на территории противника, обстреливаемой республиканской артиллерией.

С передового командного пункта Н. Н. Воронов вел тщательное наблюдение за полем боя. В стереотрубу с многократным увеличением местности, люди и предметы видны как на ладони. Он заметил там знакомую фигуру Николая Гурьева. Рядом с ним взметнулся огненно-рыжий султан, и артиллерист-разведчик исчез. Дрогнуло сердце Николая Николаевича — погиб отважный артиллерист...

Весть о гибели Николая Гурьева быстро побежала по проводам телефонных линий и дошла до советских добровольцев, сражавшихся на Хараме. Докатилась она и до меня. Позвонил с передового командного пункта дивизии Листера Александр Родимцев:

— Ботя, ты слыхал о Коле Гурьеве?

— А что с ним?

— Миша, нет больше нашего веселого друга, незаменимого тамады. Нет больше Коли Гурьева, убит...

— Откуда, Саша, у тебя такие данные? Как ты об этом узнал?

— Мне только что сообщил об этом Вольтер. Он со слезами на глазах поделился горем, рассказал, как это случилось. Но об этом позже, надо о горестном для нас событии сообщить Ване Татаринову в Эль Пардо.

С глубокой болью в душе приходилось верить тяжелой вести. В случившемся проявился суровый закон войны. Каждый из нас мог так же погибнуть здесь, на Хараме. Так, очевидно, думал не только я.

Каковы же были радость, удивление всех советских добровольцев, когда живой и невредимый Коля Гурьев появился на командно-наблюдательном пункте артиллерии. Какая это была радость для Вольтера!

По телефону слышу голос Гурьева, так знакомый мне:

— Омбре, ке ай?

— Коля, друг, жив? Как выбрался из объятий смерти? Расскажи, дорогой друг. Я счастлив вновь слышать твой голос...

— Миша, все произошло так: топаю я в боевых порядках царицы полей — нашей пехоты, высматриваю, где у фашистов огневые точки. Ищу другие цели для поражения. Увлекся и не заметил, как отошла наша пехота. В суматохе боя фашисты меня не заметили. Не разглядели, не очухались. По ним долбит наша артиллерия, недалеко от меня разрывается снаряд, и я мгновенно падаю в оказавшуюся рядом со мной воронку. Оглушенный, засыпанный песком, пылью и грязью, лежу несколько мгновений, затем поднимаю голову, оглядываюсь вокруг себя и вижу — кругом меня фашисты. Как быть? Что делать? Не попадать же в плен к «ихос де путас фасистас». Застрелиться? Нет, всегда успею — такая мыслишка вертится в моей буйной головушке.

Спасает меня русская смекалка: рядом лежит труп убитого фашиста. Долой с него пилотку с кисточкой, манту (накидку). Весь этот реквизит напяливаю на себя, вылезаю из воронки (будь она благословенна — спасла мне жизнь!), ловлю момент и гигантскими скачками (никогда так не бежал, даже на спортивных состязаниях) скрываюсь в кустарнике. Вбегаю в оливковую рощу, сбрасываю фашистскую одежду (чтобы свои не убили), мчусь снова в боевые порядки нашей пехоты, не потеряла бы она меня опять! Вот такая история!

— Коля, прямо не верится, что ты жив и здоров, а мы уже оплакивали тебя, твою гибель...

— Ха-ха-ха, если оплакивали, буду знать при жизни, а то поди узнай об этом после смерти,— смеется Николай Гурьев.

За две недели кровопролитных боев на реке Хараме фашисты добились немногого. Это нельзя было назвать их победой. Победили республиканцы, сорвавшие план захвата Мадрида. В узкой полосе шириной до 12 и глубиной 3-5 километров фашисты овладели незначительной территорией ценой огромных потерь в людях и боевой технике. После 27 февраля на всем фронте Харамского сражения наступило затишье.