Сесили Вероника Веджвуд - Тридцатилетняя война

• Название: Тридцатилетняя война
• Автор: Сесили Вероника Веджвуд
• Жанр: История
• Год: 2014

В начале XVII века Европа представляла собой взрывоопасный котел, в котором бурлили страсти взаимной ненависти протестантов и католиков. Территориальные претензии друг к другу предъявляли практически все страны материка, а многочисленные правящие дома вели бесконечные политические и дипломатические интриги. Взрыв был лишь вопросом времени и повода — поводом же послужила кровавая расправа в Праге над тремя представителями Священной Римской империи.

Так началась масштабная Тридцатилетняя война. С 1618 по 1648 год в нее втягивались все новые государства, и, в итоге, она охватила всю Европу — от Испании до Швеции.

---

Император Рудольф сделал Прагу столицей империи. Здесь он провел самые темные годы правления среди астролябий и звездных карт, заполняя конюшни лошадьми, на которых никогда не садился, а имперские апартаменты — наложницами, которых не то что никогда не трогал, но и редко видел, проводя время с астрологами и астрономами, напрочь забывая об эдиктах и депешах, неделями пылившихся на столе. Дворяне-лютеране наконец настояли на его низложении и избрали на трон брата Маттиаса.

«Чехи, — писал один анонимный политик, — с охотой навредят католической церкви и ничего не сделают для Маттиаса»[103]. На самом деле, хотя лютеране и приняли нового повелителя, католическая вера Габсбургской династии для них оставалась по-прежнему чуждой. Не прошло много времени, как Маттиас стал игнорировать «Грамоту величества» и перевел императорский двор в Вену. И дворянство, и горожане почувствовали себя преданными, рассудив, что их страну превратили в провинцию Австрии[104]. В отместку сейм Праги принял законы, запрещающие селиться в стране и получать права гражданства любому человеку, не говорящему на чешском языке[105].

Сейм Богемии состоял из представителей трех сословий — дворян, бюргеров и крестьян, но лишь первые из них имели право голоса, остальные могли выступать только с предложениями. Дворянский титул давала земля, ее потеря означала утрату всех других прав, и, наоборот, приобретение земли давало все привилегии землевладельца. В сейме насчитывалось около тысячи четырехсот землевладельцев, в основном мелких панов-помещиков, действовавших на основе рекомендаций крестьянских и бюргерских комитетов. Именно эти органы, обеспечивавшие сбор налогов, могли влиять на голосование дворян. Особенно приходилось считаться с настроениями сорока двух вольных городов королевства[106].

Землевладельцы разделялись на два класса — панов и рыцарей, причем паны на собраниях имели два голоса. Однако рыцарей было значительно больше, примерно в соотношении три к одному. В богемском сейме не действовал принцип репрезентативности, и многие авторы сделали вывод о полном отсутствии в сословном собрании элементов демократии. В Англии, например, стране с гораздо большим населением, в парламент избиралось вдвое меньше депутатов, и хотя в нем рудиментарно соблюдался принцип территориального представительства, никто даже и не пытался, как и в Богемии, учесть интересы различных социальных классов. Иными словами, в конституции Богемии не было ничего криминального.

Опасность таилась в другом: в чрезвычайно активной политической и религиозной жизни, в конфликте религий и сословий. Одни стремились к национальной независимости, другие — к религиозной свободе, третьи хотели, чтобы сейм контролировал центральное правительство. Все эти устремления можно было бы объединить. Но бюргеры боялись дворян, этих естественных защитников страны в случае войны, полагая, что они используют вооруженный мятеж в своих интересах. Вольные крестьяне, существовавшие на грани выживания, остерегались новшеств, не желая потерять последнюю рубаху, и в равной мере ненавидели жадных горожан и тиранов-землевладельцев. И лютеране, и утраквисты, и кальвинисты, и католики подозревали друг друга в религиозной нетерпимости. Национальной независимости можно было добиться только свержением той самой ненавистной династии, которая тем не менее поддерживала равновесие между конфликтующими сторонами.

Однако зыбкому балансу между взаимными антипатиями быстро наступал конец. Маттиас был бездетен, а его преемником и в Богемии, и в империи мог стать скорее всего эрцгерцог Фердинанд Штирийский, уже известный своими реакционными политическими и религиозными взглядами. Никто не сомневался в том, что он будет притеснять протестантов и насаждать в Богемии штирийские порядки.

Оставалось неясным, смогут ли богемцы сплотиться так, как во время кризиса 1609 года. Фердинанд, истый католик, австриец и деспот, был неприемлем для чехов, приверженцев национальной независимости, религиозной терпимости и демократии. Но их оппозиция могла проявиться в трех различных вариантах. Для защиты религиозных свобод они должны были объединиться с германскими протестантами, которые уже готовились выступить против Фердинанда. Для отстаивания принципов демократического правления чешским дворянам и бюргерам следовало добиваться от будущего короля конституционной реформы. Если же для них главное — национальная независимость, то им надо было поднимать восстание и настраиваться на войну. В стране было примерно равное число сторонников каждого из этих вариантов развития событий, но ни один из них не стал доминирующим и способным сплотить массы людей в организованное движение наподобие партии. Единению ради борьбы мешали частные интересы, междоусобицы, консерватизм и даже робость.

Нужен был человек, который мог бы соединить три политических течения в одно революционное движение. Если эрцгерцог Фердинанд был готов сокрушить свободы в Богемии по всем трем направлениям, то среди чехов не имелось лидера, наделенного такой же политической волей, какой обладал Фердинанд в силу своего происхождения, национальности и убеждений. По старшинству и социальному положению лидером протестантского дворянства считался аристократ из древнего рода Андреас Шлик. Лютеранин граф Шлик был благородным, честным и миролюбивым господином, посвятившим всю свою жизнь отстаиванию привилегий и прав соотечественников конституционными средствами. Но интеллигентный, храбрый и совестливый Шлик не был прирожденным лидером, он отличался чересчур философским складом ума, излишним чувством юмора и к тому же обладал собственностью, которую вряд ли захотел бы потерять. Как добропорядочный гражданин, он смотрел в будущее через призму благополучия своих детей — сыновей.

Кроме Шлика, инициативу могла проявить менее значительная и менее интеллигентная личность — граф Генрих Маттиас Турн, человек из той породы людей, которые становятся лидерами во времена смут. Немец по происхождению, Турн владел землями за пределами Богемии, имел поместье и в Богемии, дававшее ему место в сейме, немного говорил по-чешски, получил образование в Италии, испытал на себе влияние католицизма, но впоследствии стал заметной фигурой в среде протестантов[107]. Профессиональный воин, граф был скор на решения и не очень разборчив в действиях, что обеспечивало сверхмерное присутствие в нем того качества, которого недоставало Шлику, — самоуверенности. Он видел себя сразу в трех ипостасях: дипломата, политического вождя и генерала. Но ему не хватало способностей во всех этих сферах. Его дипломатия сводилась к интриганству, политические соображения заключались в гадании на кофейной гуще, а воинская доблесть ограничивалась чаще всего петушиной бравадой. Он был храбр и, по его стандартам, даже честен, но не обладал ни тактичностью, ни терпеливостью, ни здравомыслием и проницательностью, а отличался в большей мере алчностью, властолюбием и хвастовством. У него были сторонники, но очень мало друзей.

В принципе избрание правителя для Богемии должно было волновать только чехов, и никого более. К несчастью, их король одновременно являлся и курфюрстом Священной Римской империи. Богемская монархия почти столетие представляла интересы Габсбургов, и это обстоятельство делало проблему общеевропейской. Чехи были заинтересованы в том, чтобы ими правил разумный человек, для остальной Европы было важно то, кому будет принадлежать голос на выборах императора.

Маттиаса избрали на трон Богемии при поддержке протестантов после отречения его брата Рудольфа. Король разочаровал их и поставил, таким образом, под вопрос перспективу избрания на трон еще одного Габсбурга. Хорошо понимая это, Маттиас всячески старался оттянуть выборы, даже заставил супругу симулировать беременность, дабы посеять надежды на преемника. Но у таких симуляций есть определенные временные рамки, и к 1617 году, когда Маттиас совсем одряхлел, дальнейшие отсрочки стали невозможны.

Для Габсбургов наступили тяжелые времена. Кандидатуру эрцгерцога Фердинанда считали нежелательной и некоторые представители семейства. Вряд ли он сможет восстановить стабильность в преимущественно протестантской стране, доведенной до отчаяния в борьбе за свои права. Испанцы резонно полагали, что выдвижение Фердинанда может закончиться поражением династии. Но были ли иные кандидатуры? Другие австрийские эрцгерцоги тоже находились в преклонном возрасте. Вряд ли устроили бы чехов и сыновья короля Испании, старший из них был еще подростком: они иностранцы, учились в Мадриде и для протестантской Богемии будут не меньшим пугалом, чем Фердинанд, который по крайней мере говорил по-немецки и даже бывал в Праге. В июне 1617 года правительство в Мадриде решило не выдвигать испанских принцев на престол в Праге в обмен на согласие эрцгерцога Фердинанда отказаться от своих прав на феоды Габсбургов в Эльзасе в пользу испанской короны. Эта тайная договоренность позволила Габсбургской династии прийти к единому мнению в отношении поддержки Фердинанда, поскольку именно он, как король Богемии и затем император, должен будет обеспечить проход испанских войск через Германию[108].